Ник Пиццолато - Остров пропавших душ
Ладонями она потерла глаза. У нее было красивое лицо, даже сейчас, когда она была расстроена; я узнал в нем упрямую, яростную гордость, которая была характерна для сельских жителей Техаса. А потом вдруг понял, что уже давно не вспоминаю о своем раке. Скажу даже больше – я хорошо себя чувствовал, как будто был настоящим героем.
Как будто я ее спас.
А еще я подумал о том, что такое везение и как удачно я выстрелил. Как мне повезло, что они не нашли стилет и что пистолет не дал осечки, после того, как они вырубили меня и тащили волоком по коридору.
Я постарался дать Рокки выплакаться и не стал нарушать того скудного уединения, которое мог дать ей салон пикапа. В магнитофон я вставил пленку Роя Орбисона[13]. В зависимости от мест, которые мы проезжали, цвет ночи менялся с чернильно-черного на пурпурно-красный, а затем – на выцветший желтый, который висел как дымка, и тогда тьма казалась освещенной каким-то таинственным светом, а потом она вновь становилась чернильно-черной. Запах моря сменялся запахом сосен, а потом их заглушали запахи аммиака и горящего машинного масла. Деревья и болота окружали нас со всех сторон. Мы пересекли Атчафалайский лиман – длинный мост висел над жидкой теменью. Я почему-то вспомнил о том, как воспринимал виноградники и леса, когда был ребенком, – зеленые растения с мясистыми листьями отбрасывали густые тени, и тогда мне казалось, что половина мира пряталась в этих тенях.
Факелы горели над нефтеочистительными башнями, и дым, поднимавшийся от этих факелов, заставил меня вспомнить Лорейн и то, как мы сидели с ней на пляже в Галвестоне. Ее голова лежала у меня на груди, а я рассказывал ей о хлопковых плантациях. Интересно, что бы она сейчас обо всем этом сказала? Несколько лет назад я заплатил одному парню, чтобы узнать, что с ней сталось. Она вышла замуж. У меня все еще лежал где-то ее новый адрес, и время от времени меня тянуло навестить ее. Но минуло уже десять лет, а я всегда был слишком стар для нее.
В районе Лафайетта Рокки взяла себя в руки, и ее настроение изменилось. На нее вдруг нахлынуло эмоциональное возбуждение, которое меня сразу же насторожило. Эти частые смены настроения, которые случаются у женщин, всегда казались мне делаными и подозрительными.
– И куда же мы теперь едем? – спросила девушка.
– Я высажу тебя после границы с Техасом. Если хочешь, могу довезти тебя до Оранжа. Сможешь вернуться в семью.
– Не-а. Туда я точно не вернусь. Лучше высади меня прямо сейчас.
– Не хочешь в Оранж, так довезу еще до куда-нибудь. Но до того, как мы въедем в Техас, ты останешься со мной. Друзья этих людей будут тебя искать. Они точно захотят узнать, что же там произошло. А ты знаешь, что это значит?
По тому, как она вжалась в кресло, я понял, что до нее начинает доходить, как сильно изменилась ее жизнь.
– Ой-ей-ей…
На ее лице плясали огни встречных машин, и в их свете ее глаза блестели так же, как влажная темень под мостом.
Рокки задумчиво пожевала нижнюю губу.
– Тогда давай поедем куда-нибудь вместе.
– Это как?
В возбуждении она поерзала на сиденье, и ее юбка высоко задралась, обнажив красивые бедра.
– Ну послушай, ты только что сказал, что ударился в бега. И ты только что сказал, что мне тоже надо удариться в бега – ты ведь сам это сказал, нет? Мы с тобой типа земляки. Почему бы нам какое-то время не бежать вместе, а там посмотрим, что из этого получится?
Мой затылок стал горячим, в горле что-то застряло, но я не сдался. Я посмотрел на ее красивые ноги, на светлые кудряшки на ее шее, на невесомые светлые локоны, которые обрамляли ее лицо. Само лицо с острыми чертами напоминало какую-то экзотическую птицу, а цвет ее больших глаз я так и смог пока определить. Она опять накрасилась – и опять использовала слишком много туши; похоже, что таким образом она пыталась выглядеть постарше, но жирная краска на ресницах, наоборот, превращала ее в ребенка.
Может быть, она какая-нибудь нимфоманка, которая бесится, если рядом нет мужика?
– Просто я хочу сказать, – произнесла девушка, опуская глаза, – что мне будет гораздо спокойнее, если какое-то время я проведу с тобой.
– Нет. Боже, ну конечно, нет. – Я отрицательно покачал головой. – Да и куда мы с тобой можем направиться?
– Не знаю, – пожала она плечами. – Куда-нибудь на залив?[14] Поближе к пляжам? Может быть, в Корпус?[15] А что, если еще дальше на запад? В Калифорнию, а?
Она улыбнулась, и мне стало не по себе от того, что она говорила обо всем этом, как о каникулах.
– А сколько у тебя денег? – спросил я.
– У меня? Почти ничего. – Она опять повернулась ко мне.
– Ах, вот как, – заметил я.
– Ты что, думаешь, что мне нужны твои деньги, несчастный говнодав? У меня и свой банк есть. И деньги в нем, только он в Новом Орлеане. Ведь ты же не спросил, не нужно ли мне заехать к себе домой. Ты просто меня похитил. – Она сложила руки на груди и оскалилась, демонстрируя глупую, никчемную гордость, которая была результатом многих прожитых трудных лет. – Мне твои дерьмовые деньги не нужны.
– Ну а в этом случае я тебе тоже не нужен, Рокки. Без меня ты сможешь раствориться в толпе гораздо легче, чем со мной.
– Вот именно, раствориться. – Она изменила положение ног и опять уставилась в ветровое стекло. – Не знаю. Я просто не хочу оставаться одна, понятно тебе? Именно сейчас – после всего, что произошло, – я не хочу оставаться одна. Это понятно?
Красные огни, которые я увидел в своем заднем зеркале, разорвали ночь, как звук выстрела или крик. Раздалось завывание сирен. Рокки судорожно вдохнула воздух.
– Не волнуйся, – успокоил ее я, но мое сердце выпрыгивало из груди. Я выключил радио, притормозил и, наконец, остановился на обочине. Она положила сумку на колени и сжала ее руками.
– Только не позволяй им арестовать нас, – произнесла она голосом, в котором не было ни страха, ни мольбы – напротив, он был жестким и не допускал никакого компромисса.
Однако в тот момент, когда мы полностью остановились, полицейская машина, даже не притормозив, пронеслась мимо нас, вся в сверкании мигалок и вое сирен. Это было лучшее, что когда-либо случалось со мной в жизни, наблюдать, как ее задние огни становятся все меньше и меньше по мере того, как расстояние между нами становится все больше и больше.
Потом все стихло, и было слышно только наше прерывистое дыхание. Ее руки разжались, и мы захохотали. У нее был визгливый, истерический смех, при котором ее рот неестественно широко раскрывался. Подождав, пока полицейские огни окончательно не скрылись из виду, я выехал на дорогу.
Какое-то время мы ехали в полном молчании.
– Нам нет никакой надобности держаться друг за друга, – опять заговорил я. До сих пор не понимаю, почему я опять заговорил об этом.
Теперь я думаю, что хотел, чтобы она убедила меня взять ее с собой. Чтобы она помогла мне оправдать мои действия. Как будто какая-то не известная мне самому часть меня хотела, чтобы это произошло.
– Ну а как же насчет… я не знаю… солидарности, что ли? Мы ведь с тобой вроде как партнеры в этом преступлении.
– Ну уж нет, преступления-то у нас как раз разные.
– Ну, как скажешь. – Она отвернулась к окну и сложила руки на груди. Больше никаких аргументов у нее не было, хотя, возможно, это случилось потому, что Рокки просто недооценила меня.
– Объясни мне, почему ты не хочешь в Оранж? – спросил я.
– Не бери в голову, приятель. – Она выдвинула подбородок. – На то у меня есть свои причины.
– Но твоя семья все еще живет там?
Девушка закатила глаза и глубоко вздохнула.
– Кое-кто – да.
– И ты не можешь к ним поехать?
– Мы не так близки, приятель. Понял? – Рокки прижала сумку к животу и прикусила нижнюю губу.
– Мать и отец?
– Отчим. Послушай, парень, ты что, так и будешь копаться во всем этом? Прекрати. Тебе-то что за дело?
– Спокойнее. Там живет только твой отчим?
Автострада шла через лес. Рокки опять упрямо выставила вперед челюсть.
– Послушай, приятель. Если я начну говорить только потому, что ты этого от меня требуешь, ты никогда не сможешь понять, вру я тебе или говорю правду. Ни за что. Поэтому давай оставим это, и пусть все идет своим чередом. Лучше расскажи-ка мне, как ты сам попал в Новый Орлеан?
Я сделал радио погромче, а она откинулась на спинку сиденья. Однако ответ на ее вопрос сам собой сформировался у меня в башке. Моя собственная история всегда казалась мне полной необъяснимых случайностей.
Я работал на Харпера Робишо с семнадцати лет. После того как он умер в Бро Бридже, штат Луизиана, в 77-м на его место заступил Сэм Джино. А потом на бар поставили Стэна Птитко. А потом, когда Сэма Джино тоже не стало, его люди все-таки захотели, чтобы я продолжал работать. В городе. Вот и ответ, как я попал в Новый Орлеан.
