Александр Афанасьев - Гильза в петлице
В Министерстве обороны Франции наверняка знали и об этом. Но в Легионе – обламывали и не таких.
В учебной роте Легиона в Кастельнодари он был вынужден скрывать свою отличную физическую форму и навыки выживания в экстремальных условиях Кавказа. Его предупредили, чтобы не выкладывался – Легиону нужны скорее середняки, из которых можно слепить отличных и не рассуждающих много солдат. Наверное, сержант-шеф Дюпре, его первый командир в Легионе, понял, что с новичком что-то не то, но промолчал. В конце концов, служить вместе. Он прошел все испытания, попал в прославленный Второй полк Легиона, а оттуда – в роту специальной разведки. Через пару лет, в Мали, он тащил тяжело раненного шефа Дюпре за валун, в то время как исламские боевики били по ним из КПВТ, установленного в кузове пикапа. Шефа он вытащил, вот только ноги у него не было.
Совсем…
С девяносто первого года – русский язык стал одним из языков Легиона, да так и оставался им до сих пор. По его прикидкам – русский в Легионе понимали до сорока процентов личного состава, а многие из тех, кто пришел в Легион в девяностые, прошедшие Афганистан, Карабах и первую Чечню, сейчас командовали им. С ними Легион воевал по всей Африке, на Ближнем Востоке, в Афганистане. В Нигерии – местные исламисты приговорили всю их роту разведки к смерти и назначили награды за их головы.
Это было забавно.
После первого срока – пять лет – тот, кто отслужил, имел право получить чистый французский паспорт и новое имя без лишних вопросов. Так он стал Аленом Феро – имя ему придумал Легион, выбирать не разрешалось. Феро – означало «сталь». Второй срок он закончил в высоком звании адъютанта, то есть что-то вроде главного сержанта, и ушел на гражданку, сказав, что паспорт у него теперь есть и он собирается устроиться в частную военную компанию и поработать теперь на себя.
Это было ложью.
Вот уже два года отставной адъютант Ален Феро проживал в Париже. Он открыл собственное детективное агентство и брал подряды. Постоянно на него никто не работал, он нанимал людей при необходимости. Судя по тому, что он мог позволить себе дорогущую из-за налогов во Франции «БМВ 550», дела у него шли неплохо…
Сказать, что он шпион, это не соответствовало действительности. Что он мог узнать такого о Франции, что было бы интересно России и что невозможно было бы узнать путем наблюдения со спутников и электронного перехвата? И кто посвятил бы отставного сержанта Легиона в государственные тайны? Да никто. Скорее, адъютант Феро оказывал Франции кое-какие услуги, на которые вряд ли бы кто-то решился.
Он убивал.
За два года он совершил одиннадцать ликвидаций. Причем в большинстве случаев он убирал больше чем одного человека за раз: однажды он убрал восемь человек сразу. Не всегда он убивал во Франции – больше половины ликвидаций он провел в Испании, Германии и Голландии. Цели были одного типа – исламские экстремисты, в основном либо выходцы из России, либо замышляющие что-то против России. Впрочем, одна ликвидация выделялась – та самая, когда он убрал сразу восемь человек. Это были албанские наркоторговцы, они против России ничего не замышляли – он убрал их для того, чтобы подумали на чеченцев. Во вспыхнувшей по всей Европе криминальной войне полегло немало и чеченцев, и аварцев, и узбеков, и албанцев. Даже один вор в законе…
Но вряд ли кто-то стал бы горевать об этих подонках.
Правда, шесть месяцев назад он начал думать о том, чтобы отойти от дел.
Причиной стала Шарлин. Аристократка, наследница большого состояния, она жила то в Париже, то в своем замке. С первым супругом она развелась, потому что тот почему-то открыл в себе нетрадиционную сексуальную ориентацию. С ней он встретился недалеко от места, где он провел очередную ликвидацию: четверо озверевших от наркоты черных отморозков пытались ограбить даму, а может, в мыслях у них было и нечто худшее. Когда он закончил – один из них лежал, не вставая, и вряд ли он встал позже, когда они ушли. Ему понравилось, как держалась Шарлин – не кричала и не визжала, не падала в обморок и не устраивала истерику. Настоящая аристократка, такое не подделаешь.
Нельзя сказать, что ему от нее нужен был только секс – как и ей от него – но они по негласному соглашению держали определенную дистанцию. Первой их проблемой было то, что он попытался заплатить за нее в ресторане: в Европе принято платить поровну, но он хотел заплатить сам, а она – сама. В конце концов, у нее была недвижимость в Париже, а в гараже замка – «Роллс-Ройс», правда, по Парижу она, как и многие родовитые дворяне, ездила на неприметном «Рено» и очень скромно одевалась. В конце концов, у них возникла традиция – иногда он приглашал ее куда-то, а иногда она его.
Ее квартира была в очень плохом месте. Улица Лористон, недалеко от Булонского леса. Здесь, в годы оккупации, в доме девяносто три квартировало французское гестапо. В Париже было несколько гестапо, но это было самым жестоким. Возглавлял его тогда инспектор Бонни, до войны – самый известный полицейский Франции. Как потом выяснилось, самое знаменитое убийство, которое он «раскрыл», – убийство следователя по делу Ставиского – он сам и совершил. А во время войны и оккупации он создал и возглавил отделение «французского гестапо» – то есть легализованной немцами преступной группировки, истребляющей евреев и борющейся с подпольем. В этом доме сгинул один из дедов Шарлин, вся вина которого была в том, что он собрал немалую коллекцию произведений искусства. Коллекцию, кстати, так и не нашли…
Так – у него появилось что-то вроде семьи. В современной Европе это тоже считалось семьей – когда супруги не расписываются и живут в разных местах. Ему было в любом случае плевать, что думают о его отношениях другие люди. Он позволял себе такую степень честности, какую только мог.
Шарлин никогда не предлагала ему выйти в свет, они никогда не ходили в театр или в оперу. Но иногда, в качестве культурной программы, они ехали куда-то за город, в провинцию. И этого им хватало…
Он любил французскую провинцию. И со временем – он все больше стал понимать и любить Францию…
Спустившись вниз, он открыл дверь – и на мгновение замер, слушая звуки улицы и втянув воздух носом как хищный зверь. Запах пота, немытой бороды, наркотиков, едва слышное шарканье об асфальт, любой металлический звук – все это могло предупредить об опасности. Париж был городом с изнанкой. Днем – это был город любви, туристический рай, по улицам ходили парижане и гости Франции, люди сидели в кафе, кормили голубей, ходили по магазинам, целовались. Но как только ночь черной змеей вползала на эти улицы – Париж преображался. Из всех щелей выползали те, кто составлял его дно. Это были уже не относительно безобидные парижские клошары, вонючие, пахнущие немытым телом и отвратительным дешевым вином, что-то бормочущие про деньги и при отказе способные лишь плюнуть. Это мигранты… и дети мигрантов во втором, в третьем поколениях… обитатели социального жилья в пригородах, так похожего на многоэтажки Подмосковья. Раньше – в основном это были алжирцы, марокканцы, турки, теперь – сирийцы, афганцы, иракцы, ливийцы. Если еще десять лет назад они просто нападали стаями на зазевавшегося горожанина, чтобы поживиться бумажником, а днем торговали наркотиками или сутенерствовали – то сейчас все было намного хуже. Исламисты, фанатики какого-то «культа смерти», приносящие в жертву людей, просто мстители. За что мстители? А за все. Париж, по его мнению, начал меняться, когда стали поджигать машины. Первые массовые поджоги машин произошли в двенадцатом во время бунта, а теперь это стало нормой. Каждую ночь в Париже поджигали от нескольких десятков до двух-трех сотен машин, и это считалось нормальным. Даже пожарных не вызывали – парижане спокойно шли на работу мимо догорающей у тротуара машины, как будто все было нормально. Страховая компания возместит потери… и жизнь продолжится. А теперь – поговаривали о том, что культ Санта-Муэрте, Святой смерти, извращенный католический ритуал, где вместо Христа – скелет в фате невесты – с торговцами кокаином попал и в Европу и исчезновения людей связаны с ним. Как раз вот на таких вот темных улицах и можно было пропасть, чтобы потом оказаться в безвестном складе на окраине, повешенным вверх ногами – но не для него. Он мог выхватить автомат из сумки и открыть огонь меньше чем за две секунды. И был подготовлен ничуть не хуже, чем боец GIGN или RAID.
Но стрелять пока было не в кого.
Немного ссутулившись, он шел по ночной парижской улице, держа руку в сумке – и стайка малолетних отморозков, показавшаяся из переулка, шмыгнула обратно, почувствовав, что этот тип им не по зубам.
Автомобиль – универсал с пятилитровым V8 – был на месте…
Последний «Евростар» – скоростной поезд, соединяющий Англию и Францию – прибывает на Гар дю Норд – Северный вокзал Парижа в двадцать три семнадцать по местному времени. Обычно этот поезд идет полупустым, потому что время не очень удобное. Ночью сложно заселиться в отель, да и какой смысл терять половину отельного дня, когда можно прибыть к двенадцати и, заплатив столько же, отправиться гулять по Парижу. Этим рейсом ездят обычно бизнесмены. Но он встречал совсем не бизнесменов.
