Единственный шанс - Анатолий Филиппович Полянский
– Я разорена. Я погибла! Где найти помощь в трудную минуту?..
Лицо Гертруды мгновенно преобразилось. Она враждебно покосилась на фрау Еву и отчужденно спросила:
– Молоко не потребуется ни сегодня, ни завтра. Правильно я поняла?
– Да уж, милочка, – плаксиво сказала фрау Ева. – Ты, пожалуйста, передай своим: мне так нужна моральная и физическая поддержка…
– Передам слово в слово, – бросила Гертруда и, круто повернувшись, вышла из зала.
Тарас последовал за ней.
– Ты отчего разозлилась на тетку?
– А пусть эта дрянь не притворяется. О родственниках вспомнила, когда ремонт предстоит. Прежде по-иному пела: «Каждый должен думать о себе…»
– Насолила она тебе, видать, крепко, – засмеялся Тарас.
– Так этой дряни и надо. – Гертруда мстительно кивнула головой. – Плачет, что разорена. Пусть кого другого обманывает! Мы-то знаем, сколько у нее припрятано…
– Послушай, – воскликнул Тарас, внезапно осененный блестящей на его взгляд догадкой. – Раз тебе про Еву так все хорошо известно, помогла бы мне?
– Капитал она в основном держит в ценных бумагах…
– Плевал я на ее капитал. – И Тарас рассказал девочке о пропавшей из альбома фотографии.
– Что там, говоришь, на обороте написано: милой Еве? – переспросила Гертруда. – Такую реликвию ни за что не уничтожит. Спрятала!
– Почему ты в этом уверена?
– Тетка сентиментальна, можешь мне поверить. Она обожает сувениры, хранит засушенные цветочки, старые открытки. И если до сих берегла фотографию, то порвать будет не в силах. Спрятала, это точно.
– А куда? Ты хоть предположительно можешь подсказать?
Девчонка отрицательно покачала головой. Но любопытство пересилило:
– А кто был снят на карточке? Ты догадался?
– Я принял его за Ганса Майера. Во всяком случае, очень похож, двойник, да и только…
И снова Гертруда, услышав имя Майера, испугалась.
– Почему тебя страшит этот человек? – спросил Тарас.
– Не выдумывай, – возразила Рыжуха преувеличенно громко. – Мне некого бояться.
Она повернулась и пошла к воротам. Тарас догнал Гертруду на дороге и пошел рядом размашистым мужским шагом. Девчонка молчала.
– Ты что, обиделась?
– С какой стати я буду на тебя обижаться? Как приехал, так и уедешь… И запомни: я ничего не боюсь! – повторила как заклинание, и Тарас понял: боится.
– А почему несколько дней назад не захотела меня по деревне провезти? Почему?
– Ничего-то ты не понимаешь. Странный какой-то, с луны, что ли? Тут совсем другое, – возразила Гертруда и посмотрела на парня с вызовом: – Ну хочешь, я с тобой в кино схожу? Даже сегодня…
– Так сразу? – опешил Тарас. Он был совершенно не подготовлен к такому предложению.
– Или тебе особое разрешение требуется?
– Зачем же? – И ничего лучше не придумав, брякнул: – Нужен мне твой фашистская фильм!
– Никакой он не фашистский, а про любовь. Я уже раз смотрела и еще пойду.
– Про любовь мне не интересно.
– Много ты понимаешь! Еще как интересно. Один барон влюбляется в бедную девушку…
– Осчастливил, значит, – прокомментировал Тарас.
– Ей просто повезло. Так иногда бывает. Девушка стала богатой, будет иметь много красивых платьев, теплую шубу и всегда сытно есть.
– Разве в этом счастье?
– А в чем же, по-твоему?
– Ну, это когда…
Тарас запнулся. До сих пор он не задумывался над такими вопросами. Тем более никогда об этом вслух не рассуждал. И все же подобрал нужные, по его разумению, слова:
– Я тебе совсем просто скажу: мне нравится, когда работа есть интересная. Еще – без товарищей жить не могу. Какая жизнь без друга? И чтоб мечта была не о тряпках, а о будущем. Если всем вокруг хорошо и весело, то это и есть самое настоящее счастье.
– Жутко интересно, – Гертруда язвительно расхохоталась. – Работа, товарищи… Да какое мне дело до всех?! Что самой-то останется?
– Рассуждаешь, как твоя паршивая тетка, – возмутился Тарас. – Человек-одиночка хуже зверя. Тем люди и отличаются от хищников, что друг к другу жмутся, помогают в горе и в радости. Я, конечно, о настоящих людях говорю. Фашисты не в счет. Иметь товарищей – первое условие.
– Красивыми словами сыт не будешь, – отрезала Гертруда, презрительно поджав губы. Она вела себя как взрослая, подсмеивающаяся над несмысленышем.
– И откуда в тебе столько мусора? – воскликнул Тарас. – Да мы за красивые слова свою жизнь не жалели!
– Дай мне лучше хлеба, да побольше, – выкрикнула Гертруда. – Уговаривать все умеют, даже под маргарин-эрзац!
– С кем сравниваешь, дура?!
Тарас готов был треснуть ее. Он кипел от негодования. Капиталистка несчастная! Ей бы только брюхо набить! На бароне размечталась жениться! А чтоб для своего народа поработать – кишка тонка. Пусть дядя – то есть Советская страна – заботится?.. Нет уж, извините, и руки испачкать придется, и повкалывать, чтобы фашизм до конца уничтожить да новую жизнь наладить. Иначе не будет ни сала, ни хлеба, ни радости!
Все это и многое другое выкрикнул Тарас в запальчивости. Думал, девчонка будет спорить, в драку полезет. Но Гертруда на удивление умолкла.
– Ладно, черт с ним, с кино. Мне домой надо, – не глядя на Тараса, тихо сказала она после паузы. – А ты иди…
Рыжуха уходила не оборачиваясь. Лишь у поворота дороги придержала шаг и крикнула:
– В бюро поищи. Там должно быть потайное отделение…
Гертруда скрылась за поворотом, а Тарас все глядел ей вслед. Ненормальная девчонка! То скрытничает, то ни за что ни про что выдает такое… Он ни секунды не сомневался, что Рыжуха сказала правду. Потайное отделение в бюро – как он раньше не додумался. Вероятность существования тайника он не исключал и даже заглядывал за картины, развешанные по стенам.
Картинки были так себе: жирные ангелочки, увитые цветочными гирляндами; кирхи – в
