Красный вервольф 3 - Саша Фишер
— Ох… — Марта потупила взгляд. — Я прошу прощения, это я виновата. Я сегодня с утра прожужжала Алексу уши, что хочу почитать «Лорелею» Генриха Гейне. И попросила посмотреть на вашей книжной полке.
— Этой книги у меня нет, — сухо ответил граф.
— Вот и герр Алекс мне так сказал, — Марта подошла ко мне, чуть прихрамывая. Что у нее с ногой? У нее ведь на груди была рана… — Но я его убедила, что есть…
Марта взяла меня за руку и сжала мои пальцы.
— Мы уже уходим, герр граф, и просим прощения за своевольное вторжение, — Марта снова сжала мою ладонь и потянула к выходу.
— Извините, герр граф, — сказал я хрипло. В горле пересохло, как в пустыне Сахаре. И все мысли из головы, которые только что там роилось просто тучей, моментально куда-то делись.
Пронесло…
Я посмотрел на Марту, которая шла впереди меня. Ничего себе! Она меня не сдала!
Она не выдала графу, что я рылся в его сейфе!
Граф молча проводил нас взглядом и поставил иглу на пластинку. Из патефона полились торжественные аккорды похоронного марша Зигфрида из «Гибели богов» Вагнера.
Ха-ха… Очень в тему, да уж…
Марта протянула мимо меня руку и закрыла дверь. Губы ее сначала скользнули по моей щеке, потом впились в мои губы. Пальцы сжали воротник моей гимнастерки так, словно девушка хотела меня задушить.
— Марта… — прошептал я, когда наш долгий поцелуй закончился. — Ты не выдала меня… Я могу все объяснить…
— Нет, заткнись! — прошипела она громким шепотом. — Я уже давно знаю, что ты не тот, за кого себя выдаешь. Но мне все равно. Я долго думала об этом, и поняла, что мне все равно. Все мы сейчас просто делаем свою работу. Но потом война закончится, и надо будет жить дальше. Рожать детей, воспитывать их. А если бы я сейчас рассказала все графу, то тебя сегодня же расстреляли бы.
Она помолчала, разглядывая мое лицо. Глаза ее были не сказать, чтобы по уши влюбленные. Немки вообще не умеют влюбляться без оглядки и без памяти, как русские. Она смотрела на меня как на породистого жеребца. Провела пальцем по скуле, по подбородку.
— Война закончится, и мы с тобой уедем в Штутгарт, — твердо прошептала она. — У нас будет трое детей… Нет, четверо! Две девочки и два мальчика. Я научу тебя кататься на горных лыжах. А еще у тебя будет свой кабинет, и ты будешь переводить на немецкий язык русские книжки. Или не только русские, какие там еще языки ты знаешь? Моих денег достаточно, чтобы жить припеваючи, но ты ведь не сможешь просто сидеть без дела, верно?
Ох, Марта… Прямая, практичная, честная Марта! Она уже все распланировала, поэтому помешать ей не сможет вообще ничего. Даже то, что я русский шпион а может и сам красный вервольф.
— А теперь садись за свой стол и делай свою работу! — она толкнула меня в грудь ладошками, а потом вдруг опять приникла всем телом и обняла.
Я обнял ее в ответ, даже не зная, плакать мне или смеяться.
Везет мне сегодня. Ох, как же мне сегодня везет! Я скрестил пальцы у нее за спиной. Удача, только не отворачивайся! Покрутись где-нибудь здесь еще несколько дней, посыпь меня какой-нибудь фейской пылью, посвети светлым ликом. Позволь мне довести дело до конца…
Музыка за дверью оборвалась визжащей нотой. И в ту же секунду на столе у Марты затрезвонил телефон.
— Да, герр граф, мы немедленно идем! — отчеканила Марта, повесила трубку и кивнула мне на дверь в кабинет графа. — Нас требуют к себе.
— Понял, — я выдохнул и сосчитал мысленно до пяти.
Граф сидел на стуле, далеко отодвинувшись от стола. Сложил ногу на ногу и покачивал носком ботинка, как будто сам себя пытался загипнотизировать. Светло-серый костюм в тонкую полоску, запонки с крупными рубинами, такой же рубин на заколке для галстука. Выглядел он безупречно, как всегда. Но что-то такое притаилось на дне его глаз… Что-то темное, тяжелое. Безумие. И его тонкие артистические пальцы вторили этому безумию в такт, выстукивая на колене замысловатый ритм. И еще он как будто похудел еще сильнее, и от этого выглядел старше.
— Герр Алекс, Марта, — сказал он серьезным и торжественным тоном. — Я хочу, чтобы вы взяли стулья и подсели поближе ко мне. У нас с вами будет долгий разговор.
— Я возьму блокнот и ручку, — Марта шагнула, было, к нашей каморке, но граф жестом ее остановил.
— Нет! — почти крикнул он. В голосе — едва заметные истерические нотки. — Никаких записей. Вам все придется запоминать.
Я сначала придвинул стул для Марты, потом для себя. Мы переглянулись с некоторым недоумением и сели напротив графа. Кажется, я понял, о чем пойдет разговор…
Граф сцепил пальцы и некоторое время молча и сосредоточенно смотрел на свои руки.
— Прежде чем я начну, я хочу, чтобы вы поклялись в том, что будете молчать о том, что произойдет сейчас в этой комнате, — глухо проговорил граф.
«Вот оно! — подумал я. — Джек-пот! Давай-давай, госпожа Удача, только не отворачивайся!»
— Герр граф, вы можете не сомневаться, я никогда и никому не скажу… — начала Марта.
— Не так! — граф покачал головой, и глаза его заблестели. Он положил на закрытую крышку патефона тонкую книжечку, на кожаной обложке которой был выдавлен узор, похожий на свастику, только круглую. Поверх нее он положил изящный золоченый нож для бумаг. — Марта, подойти сюда.
Марта встала и шагнула вперед.
— Возьми нож, — скомандовал граф. — И сделай надрез вот здесь, на запястье.
Он провел своим пальцем по основанию ее ладони. Без всяких возражений, Марта полоснула ножом по своей руке. Из пореза выступило несколько капель крови.
— Теперь повторяй за мной, — граф пристально смотрел Марте в лицо. — Я клянусь своей кровью и жизнью хранить все тайны, в которые посвятит меня Эрнст-Отто фон Сольмс-Лаубах…
Марта эхом повторила его слова. Граф вскочил, схватил ее за порезанную руку и сжал так, что она оказалась над той самой книжицей.
— …клянусь хранить молчание под любыми пытками, в райском саду или преисподней. Я не соблазнюсь на дары или посулы. Уста мои замкнуты навеки. Да будет так!
Марта повторила. Граф сжал ее ладонь еще сильнее. Из пореза в чашу из их пальцев уже натекло прилично так крови. Он резко перевернул их «рукопожатие» и красные капли упали на кожаный переплет.
— Теперь ты, герр Алекс, — граф резко отпустил руку Марты и повернулся ко мне. Я встал и шагнул вперед. Граф сжал мою руку своей, уже
