Андрей Воронин - Беспокойный

– Очухался, что ли? – рассеянно спросил у Бориса Ивановича Николай.

– Нет, насчет органов ты, Коля, наверное, все-таки хватил через край, – рассудительно откликнулся тот. – Есть же другие места, другие способы… В Таджикистан, например, на луковую плантацию… Или наоборот – какому-нибудь московскому прорабу в таджикскую ударную бригаду евроремонты бомбить… Ну, будет, будет, – сказал он другим тоном, краем глаза заметив, как Казаков этакой вавилонской башней медленно вырастает над столом. – Пошутили, и хватит. Ты ведь пошутил, правда, Серега? Ну и мы чуток пошутили… Стало быть, два часа на сборы и – за город, на природу, свежим воздухом дышать.

– Господи, как давно я мечтал об отпуске! – мечтательно закатил глаза Подольский. – А уж о таком, с приключениями… Эх! Да половина моих нынешних знакомых за такое любых денег не пожалели бы! Это тебе не рафтинг, дрифтинг и дайвинг…

– Вот дурачок, – вполголоса произнес уже успокоившийся и вновь приобретший нормальный цвет лица Казаков.

Он говорил совсем тихо, но Подольский услышал.

– Конечно, – жестом подзывая официантку, весело отозвался он. – Разве умный с вами связался бы?

В сотне метров от крайнего дома маленького высокогорного селения бронетранспортер остановился. Его задние двери распахнулись, и оттуда горохом посыпались спецназовцы в полной боевой экипировке. Они спрыгивали на каменистую дорогу, пружиня обутыми в высокие армейские ботинки ногами и поднимая облачка невесомой желтоватой пыли, и разбегались вправо и влево, растягиваясь в боевой порядок, отдаленно напоминавший тевтонскую «свинью» – клин, острием которого служил бронетранспортер.

Командир группы, бритоголовый майор, чья прикрытая черным комбинезоном и бронежилетом чудовищная мускулатура при невнимательном осмотре издалека делала его похожим на толстяка, единственный из всего отряда пренебрегавший такой мерой личной безопасности, как ношение трикотажной спецназовской маски, взобрался на броню, оседлал плоскую башенку и, положив на колени автомат, повелительно взмахнул затянутой в беспалую перчатку рукой, подавая сигнал. Бронетранспортер хрипло взревел, выпустив из выхлопных труб облака черного, воняющего соляркой дыма, и медленно покатился вперед. Группа пришла в движение, держа курс примерно туда, где над крытыми пестрой черно-оранжевой черепицей дырявыми, выставляющими напоказ гнилые ребра стропил крышами и уже основательно побитой желтым зеленью одичавших садов в голубое небо поднимался косой, редеющий на глазах столб серого дыма.

Покинутое людьми селение было зажато между могучими, густо поросшими уже начавшей примерять осенний наряд «зеленкой» склонами. Группа продвигалась осторожно, ощетинившись автоматными стволами и беременными разрушением и смертью оливково-зелеными трубами гранатометов. Согласно оперативной информации, это глухое, забытое людьми место с некоторых пор избрал своей резиденцией Махмуд Гадзаев – новая фигура в кажущейся бесконечной череде главарей бандформирований, которые как грибы после дождя вырастали на смену ликвидированным или захваченным в плен предшественникам. Сидевший на горячей и пыльной броне бритоголовый майор с изуродованным страшными шрамами от ожогов лицом не мог похвастать начитанностью; он не знал, что за зверь Лернейская гидра, но, если бы кто-то рассказал ему о мифической многоголовой твари, у которой на месте отрубленной головы мгновенно вырастают две новых, он бы нисколько не удивился и с легкостью назвал бы место, где обитает это чудище: Северный Кавказ. Всякий раз, уходя на задание или возвращаясь с него, майор ощущал себя эдаким незадачливым и не особенно рачительным хозяином, периодически, когда подопрет нужда, выходящим во двор косить крапиву. Крапива норовит обжечь, но покорно ложится на землю под свистящим лезвием. А похожие на спутанное белесое мочало корни остаются в земле, расползаются во все стороны и там, в темноте, густеют и крепнут… И чем усерднее ты косишь, тем гуще взойдут молодые ядовитые побеги.

По имеющимся данным, Махмуд Гадзаев, как и Усама бен Ладен, был выпускником Рязанского училища ВДВ. Судя по тому, на чем он специализировался теперь, особенно хорошо ему давалось подрывное дело. По этой стезе он продвинулся гораздо дальше того среднего уровня, на который возвела его рязанская alma mater; иными талантами Гадзаев не блистал и потому довольно долго стоял в живой очереди претендентов на первые места в списке лиц, подлежащих уничтожению. По мере того как очередь продвигалась, постепенно превращаясь из живой в мертвую, Махмуд Гадзаев выходил из тени, из заурядного подрывника, выполняющего чужие приказы, становясь тем, кто их отдает. Стратегом он был весьма посредственным; как и большинство новоявленных полевых командиров, пришедших на смену уничтоженным в ходе бесчисленных спецопераций, его отличала большая, во многом вынужденная дерзость совершаемых вылазок в сочетании с огрехами в их планировании и подготовке. Короче говоря, Гадзаев уверенно и быстро двигался к закономерному финалу; предназначенная ему пуля была уже не только отлита, но и впрессована в горловину гильзы, заряжена в магазин и дослана в ствол.

Так, по крайней мере, считали в штабе. Майор, что сидел на башенке бронетранспортера, будто нарочно подставляясь под выстрел, и, осматриваясь, водил из стороны в сторону крючковатым, как клюв хищной птицы, носом, с этим не спорил. Гадзаев будет уничтожен, как многие до него и еще многие после, но на общую картину все это вряд ли повлияет. Можно очень чисто выкосить двор и даже, вооружившись терпением и нехитрым садовым инструментом, выполоть, вытащить из земли спутанные бледные космы крапивных корней, но что-то все равно останется, и, как только ты, довольный результатами своих трудов, займешься другими делами или просто присядешь отдохнуть, в тени у забора проклюнутся и начнут разрастаться маленькие зеленые побеги…

Крючконосый майор с пятнистой от старых ожогов, лишенной бровей и ресниц физиономией, как и Махмуд Гадзаев, не был стратегом. На его взгляд, способов сделать этот регион мирным существовало всего два. Первый заключался в том, чтобы обеспечить людям уровень жизни, при котором им уже не захочется воевать и незачем будет грабить. Но тогда огромные деньги пришлось бы не только выделить из бюджета, но и израсходовать по прямому назначению – все, до последней копейки, ничегошеньки не прикарманив. Поскольку майор жил не в сказке и прекрасно об этом знал, он понимал, что первый способ никуда не годится. Второй, если отбросить демагогию и красивые иносказания, сводился к геноциду. В наши дни геноцид утратил былую популярность, и поэтому майор был убежден: все будет идти так, как идет, еще очень долго. Его это, в принципе, устраивало: если ты зарабатываешь на жизнь тем, что косишь крапиву, и ничему другому не обучен, тебе на нее, кормилицу, молиться надо…

Конечно, если ученые головы все-таки доведут до ума этот свой чудодейственный луч, придется поискать другую работу. С полгода назад, проходя очередной курс переподготовки, майор прослушал лекцию о новых, перспективных видах вооружений. Лектор вскользь, не вдаваясь в подробности (которых, вероятнее всего, и сам не знал), упомянул о разработках в области волнового воздействия на человеческую психику. С его слов выходило, что, когда такое волновое оружие создадут, побеждать противника и усмирять любые беспорядки можно будет без кровопролития и насилия, простым нажатием кнопки: щелк – и все, побросав оружие, возвращаются к мирному труду на благо того, кто первым успел добежать до кнопки…

Майор попытался представить, каково это будет – жить, не зная, по собственной инициативе ты совершаешь тот или иной поступок или под воздействием невидимого излучения, навязывающего тебе чужую волю, – но быстро запутался и оставил это бесполезное занятие. С воображением у него всегда было туго, его школьные сочинения крайне редко объемом превышали полстраницы, зато уже с пятого класса его старательно обходили стороной даже самые драчливые старшеклассники.

Узкая пыльная улица изобиловала крутыми поворотами, поскольку повторяла прихотливые изгибы горной речушки, протекавшей по дну ущелья. Справа и слева торчали, медленно разрушаясь, покинутые дома, и пустые оконные проемы слепо таращились на незваных гостей, как мертвые глазницы валяющихся в придорожной траве черепов. Селение опустело почти десять лет назад: в самом начале контртеррористической операции по нему основательно поработали системы залпового огня и вертушки; обстрел вызвал сильный оползень, уцелевшие жители разбежались кто куда, и теперь то, что не было разрушено, взорвано, сожжено или погребено под тоннами камней и грязи, медленно догнивало под лучами мягкого сентябрьского солнца.