Андрей Кокотюха - Охота на маршала
– Вокруг да около ходишь, майор. Закурить можно?
– Нет. При обычных обстоятельствах провокация мелковата. Да, нашли вагоны с трофейным добром. Да, это трофеи лично Жукова. Маршал Победы становится обычным жлобом, который гонит барахло из Германии для своих нужд. Одному человеку столько не надо. Десятерым много, раз уж на то пошло. Вот и попался Жуков, надо оправдываться. А это – на пользу Берии, как и всей вашей службе. У людей надо отнять не просто героя, а веру в героя. Жуков популярен, Берия плохо спит. Мы сейчас не обсуждаем аппетиты маршала. Пусть потомки судят. Другое важно: вдруг поняли там, – Гонта кивнул наверх, – что трофейные меха, ковры и портсигары – мелко. Хорошо вроде бы – но все равно мелковато. Вот если вместе с трофеями у Жукова обнаружат еще один вагон, с оборудованием, позволяющим наладить производство оружия массового поражения… К тому же, все идет под грифом «секретно», доставляется в Москву под видом трофеев… Так Берия получает шанс обвинить Жукова чуть ли не в подготовке военного переворота. И это, Коваль, посерьезнее соболей с гобеленами. Здесь государственным преступлением пахнет. Разжалованием, судом. Каково людям будет узнать: маршал Победы – враг народа? Кому верить? Министерству государственной безопасности, а, товарищ подполковник?
Коваль не спешил с ответом.
Молчал и Борщевский. До него хоть с трудом, но все-таки доходили ужас и масштаб замысла.
Майор Гонта не получал удовольствия от произведенного эффекта – сейчас готовился сказать самое важное.
– Вот зачем здесь майор Лужин и этот немец с ним. Как я понимаю, он имеет к разработкам оружия некоторое отношение. И тут одно дело – когда пропадают кольца с шубами. Но совсем другое – когда ноги приделывают военной тайне. Ведь оружие все равно собираются производить. Просто… почему бы заодно уже не начать использовать его – против Жукова? Майор Лужин рассказал тебе, Коваль, открытым текстом обо всем. Наверняка ввел в курс дела, чтобы привязать государственным секретом и заставить землю рыть. Иначе на тебе же отыграются. Так, как ты собрался отыграться на мне. Ящики от этого не найдутся скорее. Стало быть, Лужин здесь главнее. С ним и буду разговаривать.
– О чем? Кто тебя послушает, майор?
– А тут не сомневайся. – Борщевский чуть выдвинулся вперед. – Гришку Ржавого или уже залапали, или вот-вот возьмут. Вычислили мы его, Григорьич.
– Ай да подарок!
Гонта искренне обрадовался. Теперь вообще все менялось. И неожиданно даже для самих себя трое бывших разведчиков получили возможность диктовать офицерам МГБ свои условия.
– Потрошили?
– Павло занимается. – Теперь у Ивана вырвалось, но тут же успокоил себя – имя не редкое.
– Ну тогда, товарищ подполковник, у нас у всех появился шанс.
– У всех? – съязвил Коваль.
– Ни мне, ни Ивану под суд неохота. Тем более за чужое. И умирать. На фронте не хотелось, но война – она ведь за Родину. С какого боку ни глянь. Когда узнаем, где Ржавский спрятал груз, я лично передам его майору Лужину. Гарантия – его никак не свяжут с маршалом Жуковым. И такую гарантию, подполковник, выдашь нам ты.
– Прямо как в сказке, майор.
– Не понял…
– Чем дальше, тем забавнее. Гарантию тебе…
– Нам, – уточнил Гонта. – Если что-то касается меня, то я хочу выйти отсюда согласно соответствующему постановлению. И ты, товарищ начальник, мне его выпишешь. За своей подписью. Потом составишь рапорт. На имя Жукова Георгия Константиновича. Там изложишь все детали провокации, к которой МГБ и персонально Берия привлекли тебя. Преданного Родине, партии, лично товарищу Сталину офицера. Если ты или УМГБ дадут ход хоть какому-то делу против меня, моей семьи или Ивана Борщевского, рапорт уйдет адресату. Жуков его получит. Как мыслишь, долго после его прочтения маршалом ты проживешь? Рапорт за твоей подписью непременно увидит Берия. Сам застрелишься или, как тут уже не раз звучало, подождешь приговора?
Иван закашлялся.
– Простыл? – Как раз это майора сейчас интересовало меньше всего, и ему совсем не было стыдно.
– Смешно.
– То есть?
– Думаем с тобой одинаково. Какое – чуть не сделали так же совсем недавно.
Острый взгляд Коваля тем временем перескакивал с Дмитрия на Ивана и обратно. Гонта засек движение, но виду не подал.
– Ты о чем?
– Потом расскажу. И вот еще… Мы ведь так и думали, Григорьич. Груз на тебя поменять. Детали надо было додумать. Так вот, додумывать нечего. Оно само собой как-то сложилось.
– Сменять трофей на командира. – Теперь Гонта не вымучивал улыбку, даже боль куда-то отступила. – Махнем не глядя, разве нет?
– Вроде того.
– Самое то, Иван. Слово за товарищем подполковником теперь. Бумаги напишем, уважаемый?
– Если нет? Как тогда? У вас есть план на такой случай?
Несколько следующих секунд потянулись очень долго. Гонте вдруг показалось: они говорили быстрее, чем тянулось молчание, во время которого они с Ковалем скрестили взгляды, словно острые шпаги.
Так идут на таран летчики в воздушном бою. Или оба разобьются, или синхронно уйдут в пике, или – проиграет тот, у кого первого сдадут нервы.
Иван Борщевский пересек кабинет. Зашел за спину Ковалю. Приставил ствол к затылку.
– Упёртость – ослиное достоинство.
Подполковник отвел взгляд.
– Бумагу давайте.
Капитуляция.
Большой черный ЗИС гнал в сторону леса, к заброшенной усадьбе.
Другого места, где все должно закончиться, Борщевский с Соболем не видели, планируя финал своей почти что военной операции. Впрочем – почему «почти»: самой что ни на есть войсковой, невероятно длинной как для мирного времени. Но их мытарства, похоже, заканчиваются – так же, как однажды завершается любая, даже самая кровавая война.
Коваль молча вел машину. С того момента, как составил необходимые документы, передав один из них Гонте, а другой – невзрачному аникеевскому заму, подполковник не проронил ни слова. Короткие распоряжения по поводу освобождения майора Гонты из-под стражи не считаются. Так же, как и односложный невразумительный ответ, полученный на фразу: «Товарища капитана до сих пор не могут найти!» Майор пока решил не спрашивать у Борщевского, куда подевался Аникеев, уверенный: без Ивана с Павлом тут не обошлось. Судя по слишком уж многозначительному молчанию, догадывался об этом и подполковник.
Дмитрия не покидало ощущение: в последний момент Коваль не сдержится, выкинет фортель, устроит какую-то гадость, поломает игру. Видимо, нечто подобное передалось Борщевскому: он напомнил подполковнику, что им терять теперь совсем нечего, и первая пуля – в него, там уж как выйдет. Но, видимо, Гонта несколько переоценил подполковника. Впрямь оказавшись из тех, кто поражений не приемлет, упорно идя до конца, в то же время Коваль демонстрировал оборотную сторону подобного качества. А именно: когда принуждают к выбросу белого флага, таких людей сжимает в тиски полная апатия. Подполковнику действительно не хотелось ничего, кроме как поскорее покончить с собственным унижением.
Да, он опасен. Гонта, как никто другой, понимал это. Пройдет совсем немного времени, и Коваль непременно захочет отомстить. Имея власть, он найдет способ. Если же майор Лужин, оценив ситуацию, представит дело в таком свете, что вся вина за срыв операции ляжет на слишком самоуверенного и нерасторопного начальника здешнего УМГБ, подполковник, попав в опалу, наверняка решит форсировать события. Так или иначе, все это обязательно случится.
Потом.
Пока же Дмитрий Гонта сидел рядом с Ковалем, смотрел, как фары рассекают ночь перед машиной, и представлял – еще немного, совсем немножечко, и он, хромая, переступит порог дома. Увидит лицо Анны, заплаканное, испуганное, счастливое, родное, обнимет ее, прижмет к себе, и пусть растает эта противная боль, пусть она уйдет, улетучится до утра. Так всегда случается, когда рядом те, кто думает о тебе и кого любишь ты…
Он обнимет жену.
Он не будет прятать слез – у мужчин глаза тоже влажнеют.
Он попросит согреть ему воды. Он смоет кровь. Ему перевяжут раны. Он выпьет с друзьями.
Машина дернулась, скрипнули тормоза.
Фары выхватили очертания усадьбы.
На месте.
Гонта, кряхтя и сжимая зубы, выбрался первым. За ним выскользнул Борщевский, держа пистолет так, чтобы выходящий со своего места Коваль постоянно оставался на прицеле. Сложнее всего было, когда покидали кабинет и шли к машине, – Иван, как и Дмитрий, ожидал от подполковника подлянки. Всю дорогу держал ствол у Коваля за спиной. Но тот, казалось, перестал реагировать, лишний раз подтвердив выводы Гонты: смирился.
– Двинулись, – сказал майор, похромал вперед, почти сразу же остановился, оглянулся на Ивана: – Э, ты чего?
– Павла не наблюдаю. Или его нету еще, или…
– Вот он!
Гонта резко вытянул перед собой руку, показывая всей ею, а не сломанным пальцем, на фигуру, шагнувшую от крыльца усадьбы в свет автомобильных фар. Сразу узнал кубанку, выкрикнул, уже ничего не опасаясь:
