Марина Воронина - У смерти женское лицо
Некоторое время она бесцельно кружила по городу, проверяя, нет ли за ней хвоста: делала бессмысленные повороты, разворачивалась там, где делать это категорически воспрещалось и вообще вела себя, как полная дура и даром жгла бензин. В результате всех этих манипуляций она пришла к выводу, что либо хвоста за ней нет, либо он состоит из совершенно фантастического количества машин, которые все время передавали ее друг другу, как эстафетную палочку. Катя не была профессионалкой и, наверное, скорее дала бы отрубить себе палец, чем согласилась бы ею стать, но догадывалась, что такое возможно, — в конце концов, в кино такое показывали частенько, а она в последний месяц убивала основную часть своего свободного времени именно на просмотр всевозможной детективной чепухи, которой навалом было в любой телевизионной программе. Бросив пить по-настоящему, она обнаружила, что время, которого ей когда-то катастрофически не хватало, на самом деле — серьезный противник и убить его порой бывает не так уж просто. Так что вариант со множеством следящих за ней машин был теоретически возможен, но лишь в том случае, если бы она была резидентом иностранной разведки или везла бы в багажнике Сундукова «Опеля» центнер чистого героина... Нет, хвоста за ней, скорее всего, не было, но это вовсе не значило, что ей удалось провести Голову или кого-то другого, кто вознамерился проследить за ее передвижениями. Но, как бы то ни было, первый раунд она выиграла — микрофон уехал вместе с Сундуком и теперь, наверное, уже пересек границу Кольцевой дороги.
«Кстати, о Сундуке, — подумала Катя. — Как бы мой напарничек не впал в беспокойство и не бросился меня искать... Пропала-то я вместе с товаром! А и пусть поищет, — решила она. — Когда хозяин микрофончика увидит, что машина возвращается в Москву, это даст ему лишний повод для беспокойства... Вот пусть и побеспокоится, не все мне одной дергаться».
Усилием воли преодолев снова возникшее искушение попросту остановить машину, выйти из нее и пойти куда глаза глядят, даже не захлопнув дверцу, Катя направила дребезжащий «Опель» прочь из города. День клонился к вечеру, на дороги вот-вот должны были повыползать жаждавшие крови проезжих гаишники, да и до цели ее путешествия было не близко — хорошо бы к утру добраться... То, чем она занималась, нравилось Кате все меньше, но приемлемой альтернативы она не видела.
Она вздохнула с облегчением, когда город остался позади и по сторонам дороги замелькали знакомые с детства подмосковные поля и перелески. Ни о каком закатном очаровании не могло быть и речи — с неба опять сыпался мелкий занудливый дождь, и казалось, что, проедь она хоть тысячу, хоть десять тысяч километров, дождь все так же будет неторопливо падать сверху вниз, разлиновывая косыми полосками боковые стекла машины и пестрой рябью блестя на лобовом.
Катя заметила, что у встречных машин уже горят фары, и, спохватившись, тоже включила ближний свет. День погас еще не до конца, но из-за повисшей в воздухе мороси видимость была отвратительной, и она едва избежала столкновения со стоявшим у обочины с погашенными габаритными огнями грузовиком. Дорога мокро блестела в свете фар, дворники уютно поскрипывали, очищая стекло, на котором немедленно, словно по волшебству, возникали новые сверкающие точки. Спать пока не хотелось, но дорога, как обычно, дала Кате ощущение покоя. Пока она двигалась, ее судьба была только в ее руках. Это была иллюзия, но иллюзия приятная, и, чтобы продлить ее, Катя включила радио.
Она сразу поймала передачу какой-то независимой радиостанции. Сначала передавали музыку — это был старый рок-н-ролл, на время поднявший ей настроение и вселивший в нее нечто вроде телячьего оптимизма, который, впрочем, быстро угас, потому что музыка кончилась и бодрый мужской голос начал с неуместными шутками и прибаутками зачитывать сводку дорожных происшествий за последние два часа, из которой Катя узнала, что погибла вместе со своей машиной — серый «Форд-скорпио», госномер такой-то, во время аварии, сопровождавшейся взрывом бензобака и сильным пожаром. «Вот так номер, Сундучище, — подумала она. — Прости. Поверь, я совсем не это имела в виду, когда предложила махнуться машинами. Интересно, может ли микрофон взорваться? Да нет, чтобы такая маленькая штуковина вдребезги разнесла машину, она должна нести в себе ядерный заряд... Нет, это ерунда. Что же это было? Нападение? Голова напал на собственный груз? Или... на меня? Или он просто наказал Сундука за то, что тот меня потерял? Не знаю, ох, не знаю... Знаю только, что все из рук вон плохо. Голова явно что-то против меня имеет... Может быть, тот очкарик и в самом деле что-нибудь ему напел про меня, из-за чего он решил списать меня в металлолом? Что-нибудь настолько серьезное, что Щукин решил даже не утруждать себя проверкой и сразу отдал „горячий“ приказ... И то, что они по ошибке вместо меня укатали Сундука, только усугубляет мое и без того аховое положение. Со стороны моя проделка с обменом может выглядеть проявлением трезвого расчета и высокого профессионализма, и теперь они примутся охотиться за мной с удвоенной энергией. Что ж, Бог им в помощь. Вот дорога, а вот машина, надо только решить, в какую сторону податься».
Решение напрашивалось само собой.
"Если дела обстоят именно так, как я думаю, — то есть не обязательно именно так, но хотя бы приблизительно, если на меня вообще охотятся, то меньше всего меня ждут в конечной точке моего заранее спланированного маршрута. То есть пока что меня никто и нигде не ждет. Я погибла в аварии. Но на то, чтобы отличить мужика, пусть и обуглившегося, как головешка, от бабы, им не потребуется много времени. Возможно, это уже произошло и мое имя по радио назвали только по незнанию, а то и для отвода глаз — на всякий случай будем считать, что так оно и есть. Тогда что? Тогда я, конечно, должна в срочном порядке податься в бега и рвать когти в любую сторону, только не туда, где меня ждут. Получается, что самое безопасное для меня место теперь — первоначальный пункт назначения, этот самый, как его... Сотников. Да, так и есть — город Сотников, без малого тысяча километров от столицы...
А что, — несколько оживляясь, подумала она. — Сдам товар, возьму деньги и — за Волгу-матушку, а то и за Уральский хребет. Деньги небольшие, но на обустройство, на первое время — хватит. Пусть-ка они меня поищут... Жлобы, держиморды".
— Но страшно ведь, — вслух сказала она. — Страшно-то как, мамочки...
Ей захотелось всплакнуть, но она сдержалась. Видимость и без того была никудышная, и ей не хотелось ставить в неудобное положение бодрого диктора, заставляя его второй раз за сутки передавать сообщение о ее смерти в автомобильной катастрофе. Все ее вновь приобретенное благополучие, как выяснилось, не стоило и выеденного яйца — Голова вел какую-то свою паучью игру, в которой Катя выполняла роль в лучшем случае пешки, и возникал вполне закономерный вопрос о том, кто был игроком. Катя начинала всерьез сомневаться в том, что это Голова.
Еще ей почему-то вспомнилось ее проклятое кольцо, хотя никакой связи между ним и тем, что происходило сейчас, она не видела... Да ее скорее всего и не было вовсе. «Видимо, — решила Катя, — это просто судьба у меня такая — корявая, заскорузлая, глупая... Интересно, а когда мне стукнет, скажем, лет шестьдесят, я что же, так и буду мотаться по свету, как дворняжка бездомная, вся обвешанная пистолетами и еще Бог весть какой дрянью? — Эта мысль вызвала у нее истерический смешок. — Надо же, как далеко мы заглядываем... Если дела и дальше будут идти таким порядком, то неизвестно, увижу ли я завтра солнце... Впрочем, судя по погоде, солнца мне и так не увидеть», — решила она, ведя машину на восток под доносившиеся из динамиков звуки старого доброго рок-н-ролла, снова сменившие бодрую болтовню диктора.
Постепенно звуки эти стали слабеть и удаляться, динамики начали хрипеть, и Катя поняла, что ржавый «Опель» увозит ее из зоны уверенного приема. Покрутив ручку настройки, она поймала «Маяк» и под знакомые позывные ее снова посетила эта странная полумысль-полуощущение: я дома — там, где человека всегда ждут и где с ним может произойти все, что угодно.
Утро застало Катю на подступах к цели ее путешествия.
Город Сотников располагался в местах, забытых Богом столь основательно, что они просто не могли не привлечь внимания Головы и ему подобных светлых личностей. Гоня «Опель» по растрескавшемуся асфальту трехполосного шоссе, больше похожего на неимоверно длинную стиральную доску, Катя поймала себя на том, что думает о Голове уже совсем не так, как, скажем, месяц назад. «Да оно и понятно, — сказала она себе, бездумно убивая подвеску машины на разбитой дороге и между делом любуясь стоявшими по обе стороны шоссе ровными, как на подбор, мачтовыми соснами, — так оно и должно быть. Я всегда догадывалась, что он опасен, просто раньше он был опасен для других, а теперь — для меня. Чувствуется разница? Еще как чувствуется», — ответила она себе и вдруг вспомнила про хакера, который взломал для нее милицейский компьютер. Его, кажется, звали Пашей, и она, похоже, сдала его Голове тепленьким. Она не могла бы сказать, почему вдруг вспомнила об этом, — у нее была масса других причин для беспокойства, — наверное, это случилось просто потому, что у нее появилось время подумать... И вообще, кто может с уверенностью сказать, почему мы вдруг начинаем думать о чем-нибудь? Ночная паника ушла без следа, уступив место спокойствию и собранности, и в этом состоянии холодной ясности мышления Катя вдруг очень четко поняла, даже не поняла, а скорее почувствовала, что напрасно втянула симпатичного хакера Пашу в эту историю, а то, что она проговорилась Щукину о своем открытии относительно принадлежности голубой «семерки», было еще хуже. Возможно, именно это и послужило основной причиной снова обрушившихся на нее неприятностей... ну и, возможно, очкариковы россказни.
