Ученье свет - Дмитрий Ромов
15. Девичьи несчастья
Я посмотрел на Альфу долгим пристальным взглядом. Если бы не коса и не характер, можно было бы сказать, что она похожа на Катю. Не на эту пьющую и в общем-то чужую женщину, а на ту Катю, молодую двадцатидвухлетнюю студентку филфака, которую я знал совсем недавно.
Бурный роман, свадьба, разница в возрасте… Она была младше меня. Светлые волосы, худенькая, симпатичная, весёлая. Катя, та Катя, которую я знал, которую потерял не месяц назад, а гораздо раньше.
Как-то у нас разладилось. Слишком мало уделял я ей времени, а она не хотела ждать и делить меня с урками и начальниками, она хотела меня только себе, но это был предлог. Она бы с этим легко смирилась, если бы зарплату мне выдавали не патронами к Макарову. Это конечно метафора, фигура речи. Но с деньгами действительно было не ахти, а вот у Никитоса всё получалось неплохо, и он совмещал службу с финансовыми успехами.
Разумеется, одно зависело от другого. Это были две ноги, обеспечивавшие его стабильность. И да, на кое-какие шалости я закрывал глаза. Ну а как же, ведь это мой лучший друг. Ближе, чем брат.
А почему, спрашивала меня молоденькая, хорошая девочка Катя, Никита то, а почему Никита сё. Почему Никита приносит гостинцы, а ты говоришь, что задержали зарплату? Разве вы не вместе работаете?
Вместе, Катя, вместе. Как там в песенке нашего детства? Как положено друзьям, все мы делим пополам. Даже, как выяснилось, и тебя, Катюха, тоже. Не напополам, конечно, но всё-таки…
Я провёл рукой по растрепавшимся волосам Алёнки. Да, она бы могла стать той Катей, о которой я когда-то мечтал. Но только разве можно войти дважды в одну реку? И разве можно продолжать мечтать, когда видел то, что видел я? Смех один…
— Наверное, — усмехнулся я, — просто прохрипел что-то в пароксизме страсти.
— В чём, в чём? — засмеялась Альфа.
— Пароксизме. Ну там типа кайфу или кайфа, не знаю.
— Ты же назвал меня Катюхой.
— А-а, ну вот, это значит кайфуха.
Она тихонько захихикала.
— Кайфухой меня ещё никто не называл, — сказала она, отсмеявшись. — Ты знаешь, а шашлык-то остыл, и хачапури тоже.
— Вот и проверим, — кивнул я, — что важнее, я или шашлык. Я-то ещё не остыл, кстати.
— О-хо-хо, — снова засмеялась она. — Сколько юношеского пыла, боевого задора и самоотверженной тяги к подвигам. А я есть хочу. Из-за тебя, между прочим. Проголодал меня.
— Это был не бой, вообще-то, — усмехнулся я.
— Не бой, — согласилась она. — Да ладно, не волнуйся. То, что это не первый твой опыт и, наверное, даже не второй я сразу поняла.
— Ай, — воскликнул я, потому что Альфа щипнула меня за бок.
— Где вот только ты поднабрался? У Кати? Что ж это за Катя-то такая? Не отвечай, не отвечай. Не очень-то я хочу это знать. Пусть всё будет, как будет. Минутный вихрь. Шторм. Опьянение… Бывает, шампанское, как даст в голову, а через пять минут как будто и не было ничего…
— Почему такие мрачные прогнозы? — нахмурился я. — Какие пять минут, перед нами вечность, душа моя.
— Просто трезвый взгляд, — пожала она плечами. — Это было бы слишком хорошо. Мне такое не светит, я знаю. Но я благодарна и за эти минуты, потому что почувствовала, что от тебя идёт настоящее тепло, забота, сочувствие и даже что-то вроде любви. Но про это ни слова, про это мы говорить не будем. Я учительница, ты школьник. И это не просто констатация, а приговор.
— Семнадцать лет между прочим.
— А я думала больше пятнадцати не дают, — засмеялась она. — Шутка. Семнадцать… а мне-то двадцать три.
— Старуха, — усмехнулся я, и она снова несильно ущипнула меня. — Двадцать три — это детство. Ты ещё дитя неразумное. Мне вот в душе далеко за тридцать.
— Ещё я очень благодарна тебе за то, что ты пришёл сегодня. Потому что эти дни были, признаюсь, очень тяжёлыми. И я, если честно, провела их в страхе. Я боялась, что примчится Витя, устроит месть, расправу какую-нибудь. Ещё боялась, что при всём при этом не смогу без него жить. Не потому что влюблена, уже давно нет, а просто чисто технически не справлюсь. А ты вот пришёл, и я почувствовала себя совершенно неожиданно свободной и от Вити, и от Медузы, и от сплетен. Не поверишь, я вот сейчас лежу. Внутри такая лёгкость. Такое чувство, что я прямо парю.
— Ага, — сказал я. — А я-то удивлялся, почему ты такая лёгкая.
— Вот именно. Всё благодаря тебе. Поняла, какая была дура и идиотка. И я прямо сейчас себя ненавижу.
— Этого только не надо, пожалуйста, — сказал я серьёзно.
— Хочешь шашлык? — сменила она тему — Давай поедим и выпьем ещё. А там, глядишь, может ещё что-то в голову придёт.
Она поднялась, присела и потянулась за футболкой.
— Не нужно, — сказал я. — Представь, что мы где-нибудь на Крите или Родосе в древние времена. Пещерные люди
— Тогда уже, — улыбнулась она. — Приехали в Колхиду в поисках овечьей шкуры. Сейчас наедимся, напьёмся и начнём безобразить… Слушай, может его подогреть?
— Подогреется внутри…
* * *
От Альфы я ушёл после одиннадцати. Идти не хотелось, хотя поспать было нужно. Ну и как не идти, если мама уже оборвала весь телефон. Когда я вышел из подъезда, снова раздался звонок. Я уже иду, хотел было сказать я, но это оказалась не мама. Позвонили с неизвестного номера. Оказалось, звонил айтишник Мишка, однопартиец из нашей первичной организации.
— Всё, можно забирать, — сообщил он. — Сможешь сейчас подскочить?
— Блин, как-то уже поздновато… Может, завтра?
— Да я буду завтра недоступен. К родне еду в деревню. Так что завтра не получится. Давай сейчас, от тебя ехать пять минут. Не хочу бабло у себя хранить несколько дней и с собой тоже везти не стоит.
Я отправил маме эсэмэску:
*Буду через полчаса.*
Вызвал такси и поехал. Нажал на подъездном звонке номер квартиры и влетел на пятый этаж хрущёвки. Мишка, Сергеевский айтишник, сунул мне в руку пакет с деньгами прямо в прихожей.
— Держи. Я взял свою комиссию,
