Александр Золотько - Под кровью — грязь

   Бабки им нужны. Крутой им не указ. Ладно.

   Бес зло сплюнул. Он искренне обиделся на всех из-за Крутого. Тот неожиданно стал для Беса единственным человеком, которому Бес доверял. Это было необычное ощущение, это был не привычный для Беса страх, а что-то очень напоминавшее уважение. Кроме этого, подумал Бес, отправив Блондина греться, так деньги можно будет поделить только на двоих. Крутому и ему.

   Бесу даже показалось, что на улице потеплело.

   Его били по лицу. Вот сволочи, подумал Гаврилин, какого черта. Такое впечатление, что удары доносятся откуда-то издалека, хотя сомнений в том, что бьют по его лицу, у Гаврилина не было. И еще кричат. Тоже издалека. Километров с десяти, предварительно засунув в рот подушку средних размеров.

   Господи, почему ему так плохо? Почему… Стоп. Почему ему вообще хоть как-то. Ведь его должны были убить. Палач наклонился к нему, посмотрел прямо в глаза… А потом кто-то стал бить Гаврилина по лицу.

   Нужно попытаться открыть глаза. Нужно. Гаврилин подумал об этом как о чем-то к нему не относящемся. Открыть глаза. Чем? И чьи?

   – Твою мать, – уже значительно явственней услышал Гаврилин, и на лицо ему выплеснулось что-то холодное. Рот, как оказалось, у Гаврилина был открыт, поэтому вода попала в горло, и Гаврилин закашлялся.

   Больно то как, подумал Гаврилин, пытаясь перевернуться и прокашляться. У него дико болела шея, возле самого основания черепа, за ухом.

   – Очнулся? Нет? – голос знакомый и требовательный, нужно открыть глаза.

   Гаврилин застонал. Веки были тяжелые, к тому же, вода заливала глаза, поэтому весь процесс поднимания век занял почти минуту, а потом еще минуту Гаврилин пытался понять, что же именно находится у него перед лицом.

   Глаза. Чьи-то неподвижные глаза. На чьем-то неподвижном лице. Знакомом лице. Потом…

   Черт. Гаврилин вспомнил все разом и попытался встать. Вернее сесть. За что был наказан приступом боли.

   – Очнулся, – удовлетворенно сказал кто-то слева.

   Гаврилин покосился в сторону голоса. Ага, таки Хорунжий появился, шевельнулась вялая мысль.

   – Что здесь у тебя произошло? – спросил Хорунжий.

   – Помоги встать, – попросил Гаврилин, пошарив вокруг себя руками.

   Хорунжий ухватил Гаврилина подмышки и помог подняться.

   – Постоишь, или помочь сесть? – спросил Хорунжий.

   – Сейчас, – сказал Гаврилин, прислушиваясь к своим ощущениям, – лучше я сяду.

   – Тогда давай сразу в кресло, – предложил Хорунжий.

   – Дав… ой, мама, – Гаврилин схватился за шею.

   Хорунжий почти подтащил Гаврилина к креслу и усадил в него.

   – Пришел в себя?

   – В некотором роде.

   – Что здесь произошло?

   Гаврилин обвел взглядом кабинет. Охранник. Это с его трупом лицом к лицу лежал Гаврилин. Артем Олегович, с пистолетом в руке, очень неудобно запрокинувшись на спину, с сильно подогнутыми коленками. И пистолет в руке.

   Убить пришел? А хрен тебе навстречу! Убить.

   – Ты можешь говорить? Что здесь произошло?

   – Ничего особенного. Просто Артем Олегович зашел к нам в гости поговорить, да заодно и пристрелить своего знакомого Александра Гаврилина. Можешь себе представить?

   – Могу. Я уже видел его телохранителя в приемной.

   – Да? А я не видел, – удивился Гаврилин. Ощущение своего тела потихоньку возвращалось к нему, вместе с памятью и способностью мыслить и говорить.

   – Дай мне воды, – попросил Гаврилин.

   – Извини, всю воду из кувшина пришлось вылить на тебя. Ты очень крепко спал.

   – Спал. – Гаврилин снова потер шею.

   – И что здесь произошло после того, как пришел Артем Олегович.

   – Пришел Палач…

   – Кто?

   – Ну, человек один.

   – Я знаю, кто это, просто удивился.

   – Я тоже, когда понял, кто спас мне жизнь.

   Хорунжий присвистнул.

   – Вот именно, – подтвердил Гаврилин, – совершенно с вами согласен. Оказалось, что мы с Палачом уже раньше сталкивались, и он решил именно сегодня со мной побеседовать.

   – Побеседовал?

   – Почти. Он очень торопился, поэтому просил меня передать кое-что начальству и ушел, убедив меня его не провожать.

   – Когда думаешь связываться с начальством?

   – С этим? – уточнил Гаврилин, ткнув пальцем в сторону трупа. К нему возвращалось уже ставшее привычным за последнее время плохое настроение.

   – С кем-нибудь другим.

   – Извини, это мой единственный контакт. Остается надеяться, что со мной попытаются связаться. Или у тебя есть свой канал связи?

   – Угу, личный телефон Артема Олеговича.

   – Это радует.

   – До слез.

   Хорунжий и Гаврилин помолчали. Вот такие пироги, подумал Гаврилин. И что прикажете делать в такой ситуации? Вызвать скорую помощь? Или сразу же застрелиться?

   – Что будем делать? – почти в один голос спросили Гаврилин и Хорунжий, переглянулись и засмеялись.

   – Действительно, что будем делать? – спросил Гаврилин.

   – Я полагаю, что для начала нам стоит куда-нибудь пристроить покойников. Нам только не хватало сейчас появления заинтересованных парней из компетентных органов.

   – И куда мы их денем? – поинтересовался Гаврилин, – три трупа все-таки.

   Хорунжий задумчиво прошел по комнате, аккуратно переступив натекшую лужу крови.

   – Так, у меня внизу машина, завернем во что-нибудь тела и вывезем.

   – Куда вывезем и что скажем постовым, если они этим заинтересуются?

   – За город ехать не будем, есть тут одно место неподалеку, поэтому блокпосты нам не грозят. В крайнем случае, покажу «корочку». Выглядит почти совсем как настоящая.

   Хорунжий потер ладони.

   – Ладно, схожу вниз, гляну как там что и вернусь. Ты пока прикинь, во что заворачивать тела будем.

   Вам завернуть или так возьмете? Завернуть. И нарежьте, пожалуйста, тоненько. Гаврилин закрыл глаза. Что теперь делать?

   Палач хочет через него пообщаться с руководством. Гаврилин тоже хотел бы пообщаться с руководством. И он совершенно не знает, как с этим руководством связаться.

   Конспирация хренова. Может, звякнуть секретарше Артема Олеговича? Хотя… И самое главное, как все отреагируют на сообщение об этой куче трупов? Как?

   Еще этот запах!.. Порох, сгоревший в смеси с кровью. Спокойно. Гаврилин стукнул кулаком по столу, боль отдалась в шее. Черт! Он, между прочим, сегодня родился второй раз. Третий. Второй раз он родился после того, как ничего не получилось у Артема Олеговича, а третий раз – когда Палач отчего-то решил нарушить приказ.

   Кстати, о приказе. Если покойник не врал, и Палач тоже сказал правду, то приказ поступил от кого-то, кого Гаврилин и знать не знал. От кого? От хрена моего. От неизвестного доброжелателя.

   Так, ладно. Пункт первый – избавиться от покойников. Пункт второй – попытаться связаться с … Хоть с кем-нибудь. Пункт третий – остаться в живых. Пункт четвертый – …

   – Во что будем заворачивать? – спросил Хорунжий с порога.

   – В шторы, в ковер. Все равно ковер уже в крови.

   – Тогда давай в темпе.

   – Хорошо, – сказал Гаврилин, вставая с кресла.

   – Оттащим нашего начальника в сторону, завернем Лешу в ковер.

   – Кого в ковер?

   – Охранника нашего звали Лешей.

   – А, да. Что, кстати, скажем его родным, или кто там у него?

   – Он студент. Был студентом. Живет в общаге. Так что, хватятся его не так, чтобы очень скоро. А мы скажем, если к тому моменту ничего не произойдет, что он просто не вышел на работу.

   – Просто не вышел на работу. Ладно, приступим.

   – Кстати, – вспомнил Хорунжий, наклоняясь над телом, – я ведь нашел компанию твоего соседа.

   – И?..

   – Странно получается, оказывается, к ним подошел какой-то мужик, дал денег и попросил, чтобы они разобрались с парой жлобов во дворе. Назвал точно место и время.

   – Точное время и место, – повторил Гаврилин, – чем дальше, тем страньше.

   – Ноги придерживай, – сказал Хорунжий.

   Когда он спал последний раз? Вчера? Позавчера? Три дня назад? Палач не помнил этого. Да и какая разница? Осталось потерпеть совсем немного. Совсем чуть-чуть.

   Палач вышел из машины, постоял осматриваясь. Пусто. Мокро и пусто. Сквозь завесу из темноты и дождя доносились какие-то звуки, но во дворе они были еле слышны.

   Половина первого ночи. Они еще никогда не встречались так поздно. Бедняга Пустышка долго переспрашивал по телефону обязательно ли встречаться сегодня, нельзя ли перенести все на завтра. На завтра! На завтра перенести встречу было никак нельзя. Ни до разговора с наблюдателем, ни тем более после него.