Андрей Воронин - Фаянсовый череп
У Вадима было сильнейшее искушение рвануть прочь из этого чокнутого города прямо сейчас, в чем был. Ха, в чем был… Японский джип девяносто девятого года выпуска – совсем не ерунда, если разобраться. Да плюс к тому золотишко – то, что на пальцах и на шее. Его, даже по самым скромным подсчетам, наберется штуки на три – три с половиной.
Зеленью, разумеется…
Но дома оставалось еще кое-что. Потом ведь не вернешься, не заберешь. Конечно, возиться с бытовой электроникой, со всякими там телевизорами, микроволновками, лазерными проигрывателями и пылесосами было бы несолидно, да Вадим и не собирался этого делать. Но в тайнике за унитазом у него хранилось около восьми тысяч долларов, немного немецких марок и английских фунтов – запас на черный день. Там же лежал пистолет – не “беретта”, конечно, не “магнум” и не кольт, а вполне исправный, безотказный и весьма смертоносный отечественный “ТТ”. В сложившейся ситуации Вадим Севрук считал нелишним иметь при себе что-нибудь в этом роде – исключительно для самозащиты, разумеется. Марать руки, самолично вышибая из дядюшки Владика мозги, он не собирался. В конце концов, для этого есть Караваев – дядюшкин любимец Максик, или Сушеный Макс, как зовут его некоторые подчиненные. А вот когда дело будет сделано и денежки снова окажутся в пределах досягаемости, тогда,.. Что ж, тогда Сушеного Макса можно будет немножечко замочить. Ему это не помешает, и плакать о нем никто не станет.
«Слушай, – мысленно сказал он себе, трогая машину с места и направляя ее в сторону дома, – а на кой ляд тебе весь этот геморрой? Да пусть бы он подавился этими деньгами! В конце концов, это, можно сказать, все-таки его деньги. Зачем рисковать, зачем иметь дело с этим отмороженным подполковником, которому человека размазать – все равно что плюнуть?»
"Я тебе отвечу, – произнес другой голос внутри, – ядовитый, насмешливый голос, вечно вылезавший на первый план, когда Вадим пытался пойти по пути наименьшего сопротивления. – Если ты сам не соображаешь, – сказал голос, – то я тебе отвечу. Это дело необходимо довести до конца. Во-первых, из-за дядюшки. Он не успокоится, пока не свалит всю эту тухлую затею с двойным проектом на тебя. Раз есть кто-то, кому известно о существовании второго проекта, дядюшка просто вынужден будет отмазываться, отбрыкиваться и валить все бочки на любимого – ха-ха! – племянника.
Во-вторых, это необходимо сделать из-за Караваева. Ему ведь, помнится, была обещана половина суммы, а это такие деньги, которые Сушеному Максу и во сне не снились. За такие деньги он тебя из-под земли достанет и обратно в землю вроет и тогда уж заберет все до последнего цента. Кстати, если дать этому тупоголовому терминатору немного времени на размышления, он и в самом деле сообразит, что денежки можно прикарманить целиком, и уж тогда он наверняка избавится от всех, кто об этих денежках знал.
А в-третьих, просто взять и без боя отдать такие бабки – это… Западло это, вот. После такого финта сам себя уважать перестанешь, по утрам в зеркало смотреть не сможешь. Так и будешь ходить с небритой заплеванной рожей, как последний лох.
Значит, надо доводить дело до конца. Рисковать шкурой и ходить по самому краешку, конечно, страшно. Водку жрать и баб портить – легче и приятнее, да только кончается это обычно очень плохо. Не так быстро, как может закончиться, если сейчас оступиться… Тут – либо грудь в крестах, либо голова в кустах."
– Иго-го. – весело крикнул Севрук, прибавляя газу. – В смысле, ура. За Родину, за Сталина – полный вперед!
На Сущевском валу он впервые почувствовал какой-то дискомфорт. Что-то было не так то ли с ним самим, то ли с машиной, то ли с окружающим миром. Севрук старательно проанализировал свои ощущения. С ним был полный порядок, машина тянула как зверь и, как всегда, великолепно слушалась руля. Тогда он огляделся по сторонам, уделив особенное внимание зеркалу заднего вида.
Естественно, причина его беспокойства обнаружилась именно там, в зеркале. Это был красный, как пожарная машина, десятилетний “форд-сьерра”, который Севрук впервые заметил еще на Малой Дмитровке. Спутать эту машину с какой-либо другой невозможно: при своей режущей глаз расцветке она щеголяла красными белорусскими номерами. Конечно, это могло быть обыкновенным совпадением, но Севрук привык доверять интуиции, хотя само это слово приходило ему на ум довольно редко. Обычно Вадим Александрович описывал свои интуитивные догадки следующим образом: “Жопой чувствую”. Вот и сейчас где-то в районе вышеупомянутого места у него зашевелилось нехорошее предчувствие, которое упорно подсказывало Севруку, что краснея “сьерра” увязалась за ним неспроста.
Севрук прибавил газу, разогнав машину до запрещенных ста двадцати километров в час, и пулей проскочил перекресток на красный свет, едва не угодив под троллейбус. Это был чертовски рискованный маневр, призванный раз и навсегда расставить все точки над “i”, а заодно и избавить Вадима Александровича от предполагаемого преследования.
Он снова посмотрел в зеркало и громко, с большим чувством выругался: красный “форд” был тут как тут, отставая от его машины корпуса на четыре, никак не больше.
Нарушая все мыслимые и немыслимые правила, Севрук повернул налево, под бешеный визг покрышек выровнял машину и рванул по прямому как стрела проспекту Мира, все время наращивая скорость.
«Твою мать! – выругался он, наблюдая за тем, как петляет в потоке транспорта красный “седан”. – Ни пистолета, ничего! Оперативно дядюшка работает, ничего не скажешь! Неужели офис прослушивается? А почему бы и нет? Если старый, боров что-то заподозрил, принять некоторые меры предосторожности ему сам Бог велел. Ну, стервец! На буксире я его тащу, что ли? Ничего, дай только из города выскочить, там мы с тобой поиграем в догонялки…»
Он не сомневался, что без труда уйдет от пожилой ярко-красной тележки на своем мощном полноприводном звере. Собственно, “форд” давно должен был отстать, и тот факт, что он все еще упрямо маячил в зеркале заднего вида, можно было объяснить только высочайшим мастерством водителя. Этот тип как-то ухитрялся сохранять скорость и при каждом маневре выигрывал у Севрука то секунду, то полсекунды, а то и какую-нибудь сотую ее долю, но вот именно выигрывал, а не проигрывал. Вадиму оставалось уповать только на то, что за городом, где нет необходимости маневрировать, это преимущество водителя “форда” потеряет всякое значение, а на первый план выйдут более привычные, конкретные и солидные вещи – мощность двигателя и возраст автомобиля, например.
Севрук проскочил по эстакаде над железнодорожными путями и помчался по Ярославскому шоссе. Здесь стало посвободнее, и красный “форд” начал заметно отставать.
– Москва – Воронеж, хрен догонишь! – радостно выкрикнул Севрук, глядя в зеркало заднего вида.
Он еще немного прибавил газу, хотя в последние несколько минут его не покидало ощущение, что делать этого не стоит. Купленная за бешеные деньги у белорусских “гонщиков” на рынке машина на ста пятидесяти километрах в час начинала неприятно рыскать, а когда стрелка спидометра подобралась к следующей отметке, Севрук почувствовал, что управлять джипом стало по-настоящему трудно. Ручная лошадка начала проявлять характер, и Севрук боялся, что, разогнавшись еще немного, может отправиться прямиком на небо.
– Суки, – горько прокомментировал эту неприятную ситуацию Севрук, – и тут развели! Кругом жулье, что ты будешь делать!
Его огорчение было совершенно искренним. В свое время он продал столько битых, перекрашенных, краденых, ржавых, ни на что не годных автомобилей, после соответствующей обработки выглядевших не хуже новых, что был на сто процентов уверен: с ним такой номер не пройдет. И вот, извольте! Машине два года, движок и подвеска в полном порядке, рулевое тестировал неделю назад, на спидометре каких-то жалких полторы сотни, а этот гроб так и норовит соскочить с дороги! Геометрия кузова, подумал Севрук. Все дело в том, что эти козлы нарушили геометрию кузова. Наверное, машина все-таки была битая, и ремонтировали ее, что называется, на колене… Есть такие умельцы: берут две битых тачки, отрезают от одной передок, от другой – зад, сваривают, шлифуют, красят, и получается не машина, а звоночек… С виду, разумеется. И выползают все недостатки именно тогда, когда от скорости и управляемости машины зависит твоя жизнь.
От всех этих обидных и горьких размышлений его нога словно сама собой ослабила давление на педаль акселератора. Скорость упала до ста тридцати, и машина снова пошла как по ниточке. Настроение у Сев-рука улучшилось, тем более что красная “сьерра" окончательно затерялась где-то позади.
Пост ГИБДД он прополз буквально по-пластунски, мертво держа на спидометре положенный сороковник. После бешеной гонки по московским улицам такое движение было сродни езде на инвалидной коляске. Севруку казалось, что его голова оторвалась от тела и стремительно летит впереди машины, время от времени с неохотой возвращаясь назад, чтобы посмотреть, как там дела, и слегка подкорректировать курс.
