Андрей Воронин - Мертвый сезон
Взяв в руки очередную распечатанную на лазерном принтере страницу с вопросами, заранее переданными редакторами газет в отдел информации, он обнаружил, что страница эта последняя и что вопросов на ней всего два, да и то таких, на которые можно было ответить односложно – да или нет. В другое время он бы так и поступил – нарочитая лаконичность и деловитость добавляли ему веса в глазах общественности. Но сегодня Павел Кондратьевич отвечал на эти пустяковые вопросы долго и подробно. Неся обдуманную, солидную чепуху, он чувствовал, что делает это напрасно и что все присутствующие отлично понимают, что он попросту тянет время, и знают, зачем он это делает, но никак не мог остановиться, пока не договорил до самого что ни на есть конца.
И все-таки, как он ни старался, как ни лез из кожи, сыпля скучными цифрами доходов от курортного бизнеса и расходов на поддержание города в приличном, рабочем состоянии, вся эта говорильня заняла чуть меньше двух часов, считая и те десять минут, в течение которых он отвечал на последние два вопроса. Вогнать журналистов в тоску и скуку ему так и не удалось – они смотрели по-прежнему остро и выжидающе, а некоторые уже начали нетерпеливо ерзать, предвкушая предстоящую потеху, ради которой они, собственно, сюда и явились. Один лишь начальник отдела информации к концу выступления мэра заметно расслабился и даже хлебнул минералки, сделав при этом резкий выдох в сторону, как будто в бокале у него были не безобидные "Ессентуки", а водка.
– Ну что же, – закругляясь, сказал он и отложил в сторону ставшие ненужными листки с вопросами, – надеюсь, вы удовлетворены моими ответами. Может быть, что-то осталось неясным? Может, возникли дополнительные вопросы?
– Да, – отчетливо, как удар камнем о камень, прозвучало в наступившей тишине.
Павел Кондратьевич не успел заметить, кто это сказал. Голос был мужской; впрочем, это уже не имело значения – Чумаков знал, что ему все равно не отвертеться.
– Пожалуйста, – сказал он, – прошу вас. Кто первый?
Поднялся лес рук. "Мать вашу, – подумал Павел Кондратьевич. – Не терпится вам, сволочам".
Он обвел взглядом ряды возбужденных лиц. Те, кто постарше, держались солидно, с достоинством, а молодые прямо из кожи вон лезли, стремясь первыми поставить представителя власти в неловкое положение. Взгляд Чумакова автоматически выделял из этого стада знакомые лица, и в памяти сами собой всплывали фамилии. Особенно долго – почти целую секунду – мэр разглядывал журналиста по фамилии Оловянников, щуплого, сутулого, востроносого типа с редкими русыми волосами и в очках с мощными, как у бинокля, линзами. На встречу с главой городской администрации этот вахлак заявился в растянутом свитере и в джинсах, и уже одно это могло настроить против него взыскательного в подобных вопросах Павла Кондратьевича. Но мэр не любил Оловянникова вовсе не из-за его манеры одеваться, а из-за того, что тот слишком много себе позволял. Писал он всегда с какой-то иронией, с каким-то легко ощутимым подтекстом, как будто знал что-то такое, чего все остальные и представить себе не могли. А пуще всего раздражало в нем Павла Кондратьевича то, что Оловянников действительно много знал и на самом-то деле никогда не держал информацию про запас – вываливал все как есть с непременными ехидными комментариями. Его, дьявола очкастого, даже в продажности не получалось обвинить: денег ему никто не предлагал по той простой причине, что писать заказные статьи Оловянников не умел. Было дело, пытались некоторые, но после горько об этом жалели, потому что этот дурак всегда стремился раскопать любую тему до самого донышка, а потом все, что раскопал, опять же, свободно вываливал на газетную страницу; нате, ешьте! Вы разве не этого хотели? Как же так, ведь тут же ни слова неправды! И не понять было, нарочно он это делает или просто таким уродился...
Оловянников тоже держал руку поднятой, прося слова, но Павел Кондратьевич слова ему не дал: перетопчется. Он отыскал глазами Марину Воловик, главного редактора довольно респектабельной частной газеты, которая стояла на центристских позициях: то осторожно хвалила власть, то так же осторожно критиковала за мелкие упущения в работе. Работа самой Марины Воловик Павла Кондратьевича вполне устраивала: она понимала, когда можно говорить, а когда лучше помолчать в тряпочку – в интересах дела, разумеется.
– Давайте пропустим вперед даму, – с улыбкой предложил он, и лес поднятых рук исчез, опустился. – Прошу вас, Марина... э... Юрьевна.
– Петровна, – чуть слышно шепнул справа завотделом информации.
Чумаков его услышал, но поправляться не стал. Воловик тоже не обратила на оговорку мэра внимания – ей было не до того.
– Павел Кондратьевич, – начала она, – как вы можете прокомментировать наблюдавшуюся в городе в последние дни вспышку насилия?
"Ого, – подумал Чумаков. – Надо же, как круто берет! И кто – Воловик! Слишком круто берет... Наверное, она машину не водит, не то знала бы, что чем круче выворачиваешь руль, тем скорей перевернешься. Ну, я тебя!.."
– Простите, – сказал он, – я не совсем понял вопрос. О какой вспышке насилия вы говорите? Возможно, ваша информация полнее моей, не знаю... Мне ни о чем подобном не докладывали. Благодарю вас. Следующий.
"Вот так, – подумал он. – Первый мяч я отбил, счет пока в мою пользу. Я тебе покажу "вспышку насилия"! Вопросы сначала научись формулировать, а после уж выскакивай..."
Воловик медленно села. Вид у нее был обескураженный: она явно не ожидала, что мэр будет с ней столь резок и даже не даст объяснить, что она имела в виду.
На смену ей поднялся старый газетный волк Ренат Назмутдинов, начинавший в незапамятные времена в многотиражке какого-то санатория, а потом много лет возглавлявший городскую газету. Теперь он был уже пенсионером, но продолжал работать то в одной газете, то в другой. Этот, по крайней мере, умел разговаривать с властью и корректно задавать вопросы.
– Коллега имела в виду вчерашний случай на Садовой, – сказал Назмутдинов. – Ведь там была перестрелка, есть убитые... По непроверенной информации, среди них находится и небезызвестный Аршак Багдасарян. Так ли это?
– Да, – коротко ответил Чумаков, поскольку отпираться было бессмысленно: о вчерашней бойне на Садовой по всему городу уже сутки ползли самые жуткие слухи.
Назмутдинов остался стоять: отделаться от него было не так-то просто.
– Наших читателей интересуют подробности этого происшествия, – заявил он.
Его плоское кирпично-красное лицо с подстриженными щеточкой седыми усами было хмурым и непреклонным. "Ах ты, подонок, – подумал Павел Кондратьевич. – Мы ж с тобой сто раз вместе выпивали!"
– Подробностей я не знаю, – ответил он. – Кроме того, преждевременное опубликование этой информации может нанести вред проводимому в данный момент расследованию. Поэтому я настоятельно просил бы всех присутствующих воздержаться от спекуляций на эту тему.
Назмутдинов сел с крайне недовольным видом. Возникла пауза, которая очень порадовала Павла Кондратьевича. Журналисты были обескуражены и сбиты с толку. В самом деле, о чем спрашивать, если сказано, что информации, во-первых, нет, а во-вторых, нельзя печатать даже то, что есть? Впрочем, Чумаков не обольщался, поскольку знал: на этих людей слово "нельзя" действует как красная тряпка на быка.
– Вы можете задавать вопросы с места, – доброжелательно сказал он в растерянно притихший зал. – Не надо вставать. Или вопросов больше нет?
– Есть, – послышалось из зала, и Чумаков опять не успел заметить, кто это сказал. "Наверное, Оловянников, сволочь", – подумал он.
– Прошу вас.
Корреспондент городского телеканала опустил поднятую руку.
– Если верны слухи, – сказал он, – то характер вчерашнего происшествия на Садовой очень напоминает заказное убийство и даже бандитскую разборку. Что вы об этом думаете?
– Я думаю, – помедлив, ответил Чумаков, – что слухи мы с вами здесь обсуждать не станем. Что же до бандитской разборки, то должен напомнить вам, что Аршак Геворкович Багдасарян являлся депутатом городского собрания, и употреблять в связи с его именем подобные выражения, пожалуй, все-таки не стоит. Я не могу сказать, было это заказное убийство, вооруженное ограбление или что-то еще. Строя догадки, мы с вами можем невольно бросить тень на память уважаемого человека, который очень много сделал для нашего города. Надеюсь, следствие даст ответы на все наши вопросы. Поверьте, у меня этих вопросов не меньше, чем у вас...
– Да, – сказал кто-то, не спросив у мэра разрешения взять слово, – ведь вы, как известно, были с покойным близкими друзьями...
Чумаков медленно повернул голову, отыскал говорившего глазами и покачал головой.
– Я бы так не сказал. Естественно, мы были знакомы и даже несколько раз встречались в неофициальной обстановке, но говорить о каких-то близких отношениях я бы не стал... Еще вопросы?
