Евгений Сухов - Убить Сталина

Это было его третье посещение Риги. В первые два он объявился так же неожиданно. Бургомистр, перепугавшись, перекрыл улицы вокруг вокзала, сорвав график движения поездов, за что впоследствии получил служебное взыскание. А потому Шелленберг решил действовать на этот раз более осмотрительно.

— Не сомневаюсь.

Единственное, что отличало бригадефюрера от прочих пассажиров, так это наличие автомобиля, который подогнали едва ли не к самому вагону.

Забежав вперед, Краузе расторопно распахнул дверь, и Шелленберг, поблагодарив его едва заметным кивком, уселся на заднем кресле сразу за водителем, одетым в полевую форму ротенфюрера. Начальник школы сел рядом с Шелленбергом, для денщика место нашлось в другой машине, приехавшей следом.

Ротенфюрер, лихо развернувшись, выехал с вокзала.

Некоторое время Шелленберг смотрел в окно, вспоминая свой прежний визит сюда. За прошедший год город заметно потускнел (хотя чего, собственно, ему расцветать!). Многие дома лежали в руинах — результат авиационных налетов. Да, война некрасивая штука!

Краузе не смел прерывать затянувшегося молчания и тупо пялился в стриженый затылок водителя.

— Ваша разведшкола у нас на хорошем счету, — наконец заговорил Шелленберг, впившись в Краузе своим знаменитым пронзительным взглядом.

К его взгляду надо было привыкнуть и осознать, что ничего страшного не происходит, и за столь необычной внимательностью прячется исключительно профессиональный интерес.

— Мы стараемся, господин бригадефюрер.

— Мы полагаем, что так будет и впредь! — с нажимом сказал Шелленберг. — Работе «Предприятия „Цеппелин“ на самом верху, — он многозначительно поднял взгляд к потолку, — придается огромное значение. Важную роль в успешных результатах играют хорошо подготовленные кадры. Мы особенно ценим, что в вашей разведшколе их умеют готовить. Только за последние три месяца выпускниками вашей школы было взорвано два завода под Горьким. Заводы эти имели важное оборонное значение. — Шелленберг помолчал, словно подводя черту сказанному, а потом неожиданно спросил: — Вы не позабыли наш прошлый разговор?

— Как же можно, господин бригадефюрер. Вы просили подобрать двух толковых активистов для особо важных заданий.

— Вы их нашли?

— Да, сейчас они как раз проходят подготовку в нашем центре.

— Что вы можете сказать о них?

— Один из них родился в провинции, но сумел закончить Академию Генерального штаба, капитан. Добровольно перешел на нашу сторону. У него имеются родственники во Франции.

— Вы это проверяли?

— Разумеется. В Париже живет его родной дядя. В свое время он служил в армии Врангеля. Некоторое время проживал в Турции, а потом перебрался в Париж.

— Кто его отец?

— Он принял сторону большевиков, в царское же время был унтер-офицером. При большевиках дослужился до командира дивизии. Скончался незадолго до начала войны. Если судить по рассказам капитана, то отец до конца своих дней так и не принял всецело сторону большевиков.

— Кто второй?

— Второй попроще. По национальности — обрусевший финн. Закончил танковое военное училище. Служил в Ростове. В начале войны попал в окружение, потом перешел на нашу сторону. Работал преподавателем в Варшавской разведшколе, три раза забрасывался в глубокий тыл к русским. Говорит, что сам он из семьи так называемых «кулаков». Вся его большая семья была репрессирована в тридцать седьмом году. В живых остался только он.

— Это не может быть какой-нибудь оперативной разработкой русских? Или, предположим, двойной игрой? В последнее время они в этом очень сильно преуспели.

Краузе отрицательно покачал головой:

— Исключено! Мы проверили латыша через наших агентов. Действительно, его семья была репрессирована и выслана. Сам он воспитывался в детском доме, так что у него есть веские основания, чтобы не любить большевиков. И их режим.

— Очень хорошо.

— Господин бригадефюрер, только я прошу вас не удивляться их суждениям. Они могут резко высказываться не только в адрес режима большевиков, но и прямо выступать против нового порядка. Это надо понимать… Я ведь прибалтийский немец, с детства живу среди русских и давно усвоил, что подобное поведение — их национальная черта.

— Ладно, разберемся, — буркнул Шелленберг.

«Мерседес-Бенц» подъехал к небольшому зданию на окраине города. Ничем не примечательный фасад, выкрашенный в унылый темно-серый цвет, как и соседние здания. Единственное, что его выделяло, так это высокие металлические ворота, у которых неторопливо прохаживался солдат. Заметив подъехавшую машину начальника разведшколы, он проворно распахнул ворота. Автомобиль въехал во двор, выложенный брусчаткой.

— Сначала я бы хотел осмотреть классы, где занимаются активисты, — распахнул Шелленберг дверцу и, подобрав рукой полы кожаного плаща, ступил на брусчатку.

— Пойдемте, пожалуйста, за мной, господин бригадефюрер. Мы стараемся отбирать в нашу разведшколу наиболее способных слушателей. Для такого отбора выработаны специальные методики.

— Сколько времени сейчас занимает подготовка?

Территория школы производила благоприятное впечатление: ухоженный двор с большими газонами, на которых росли цветы. Несведущему человеку могло показаться, что здесь готовят садоводов, но никак не разведчиков.

— От трех до шести месяцев, в зависимости от способностей курсанта. У нас несколько учебных корпусов. Вот в этом здании, — показал Краузе на соседнее строение, — мы проводим курсы подготовки пропагандистов. В основном сюда мы набираем слушателей из антисоветски настроенных местных жителей и военнопленных. После окончания школы мы направляем их на оккупированные территории. А некоторые ведут пропагандистскую работу прямо на линии фронта. Есть результаты. Например, четверо наших выпускников вышли к окопам русских, и им удалось уговорить перейти на нашу сторону целый взвод.

— Я слышал об этом случае, — сдержанно заметил Шелленберг. — Кажется, они устроили с русскими братание?

— Да, господин бригадефюрер, — охотно согласился начальник школы. — Но все их действия укладываются в нашу методику пропаганды. Мы не случайно привлекаем в школу именно русских, им легче понять друг друга, у них один менталитет.

— Пожалуй, вы правы. А как определяется интеллектуальный уровень ваших слушателей?

— Отбор слушателей проводится по категориям от нуля до пяти. Активисты, получившие ниже трех баллов, нам неинтересны. Это люди в основном из крестьянской среды. Они весьма ограничены в своих суждениях, со слабым развитием логики, с неразвитым аналитическим мышлением. Часто они непредсказуемы. В нашу школу мы стараемся брать тех, кто получил от трех до четырех с половиной баллов. Такие люди легко обучаемы, хорошо поддаются внушению, они во многом предсказуемы, с ними легче работать.

— А что вы делаете с теми, которые набрали пять баллов? — спросил Шелленберг, приостановившись.

— Такие люди встречаются крайне редко, — покачал головой Краузе. — Из всего набора их может быть один или два, в самом крайнем случае — три. Но таких людей мы тоже не берем.

— И что вы с ними делаете? Отправляете в печи Освенцима?

Подобные шутки были в духе бригадефюрера Шелленберга.

— Это было бы большим расточительством для Третьего рейха, господин бригадефюрера. По запросу доктора Гимпеля мы направляем их в лагерь «Л».

Шелленберг понимающе кивнул. Гимпель — фигура серьезная, его люди занимались тем, что собирали и обрабатывали разведданные о народном хозяйстве Советского Союза.

— Вижу, что у вас все поставлено на самом высоком уровне.

— Но это только часть нашей работы, — живо ответил Краузе, увлекая Шелленберга в сторону штаба, желтого двухэтажного здания с лепниной по фасаду.

Начальник школы прошел мимо двух бойцов в советской форме с автоматами, дежуривших у входа, и, распахнув перед Шелленбергом дверь, впустил его в просторный коридор. У тумбочки, выпучив глаза от усердия, стоял дневальный. Вряд ли он узнал в человеке, одетом в кожаное пальто, всесильного Вальтера Шелленберга. Но его вытаращенные жабьи глаза и без того выражали безмерную преданность Третьему рейху.

Шелленберг уверенно прошел по коридору, на ходу осматривая «наглядную агитацию», сделанную слушателями школы. У одного плаката он даже остановился. На нем был изображен Сталин в одежде мастерового и с пилой в руках. Рядом лежали доски, стояли новенькие гробы. Рисунок сопровождался надписью: «Батюшка Сталин заботится о своих дивизиях».

— Отдел пропаганды, — тотчас доложил Краузе, заметив интерес Шелленберга.

— Образно.

— Художник, который нарисовал этот плакат, прежде работал в газете «Правда», а вот теперь трудится в нашей разведшколе на благо рейха.