Наталья Корнилова - Пантера. Начало
— Где это вы такую квартирку надыбали? — поинтересовалась я.
— После войны досталась, — с гордостью ответил он. — Тогда такого добра много было, не то что сейчас, любую выбирай. Я к тому же майором был, с орденами да медалями, с ранением. Вот мне и выделили вместе с мебелью эти хоромы. А чем плохо-то…
Тут телефон, подпрыгнув, оглушительно заверещал, и дед дрожащей рукой схватил трубку.
— Алло, слушаю! — прокричал он, испуганно глядя на меня. — Кто говорит? — И беспомощно пролепетал, протягивая ее мне: — Брательник из Саратова.
Взяв трубку, чувствуя холодок в спине, я опасливо приложила ее к уху и стала слушать. В какой-то момент мне действительно показалось, что говорят из преисподней — голос был приглушенным, сиплым и шел откуда-то издалека:
— …Эти сволочи хотят у меня холодильник отобрать! Ты помнишь, Семен, мой холодильник? Ему цены нет, даром что старый! Он еще сто лет проработает, а они собрались его на дачу везти! Да его сопрут там, и все дела! Ты же знаешь, что сейчас на дачах творится — все тащат, ворье поганое…
— Алло, — робко перебила я, — кто это говорит?
Голос смолк, осталось лишь тяжелое сопение. Потом «покойник» спросил:
— Семен, что у тебя с голосом? Алло, Семен, это ты?
— Нет, это не Семен, это его внучка, а вы кто?
— Внучка?! — заволновался мертвец. — Какая внучка? Не было у него никаких внучек! Кто это? Где Семен?! — перешел на визг брательник. — Немедленно позови Семена! Ты убила его, сука, я знаю! Я тебя достану, живьем сгною в застенках!!! Семена мне, немедленно!
Я в ужасе бросила трубку на аппарат и ошарашенно посмотрела на деда. Тот злорадно усмехнулся:
— Ну что, убедилась? А у меня такое по десять раз на дню.
— А чего это он такой грозный? — с трудом приходя в себя, пробормотала я.
— Васька в НКВД работал, лихим, надо сказать, рубакой был! — хвастливо пояснил дед.
— И холодильник тоже существовал?
— Ну да, он еще при жизни все лаялся за этот холодильник со своими. Вишь, до сих пор никак не угомонится. И то сказать, его этим холодильником за хорошую службу премировали, «ЗИЛ», добрая машина была, надежная. Не то что сейчас.
— А внучек у вас и вправду не было?
— У нас с Верой детей не было, не то что внуков, — вздохнул дед печально, — Бог не дал. Мне, вишь, на фронте причинное место отстрелили… Фашисты проклятые! — и рубанул рукой воздух.
Я сочувственно покраснела.
— Вот веришь, девка, лучше бы убили совсем, чем такая напасть! Прибор-то отстрелили, а сердце осталось. Желание ведь не отстрелишь! Так и промаялся всю жизнь. До сих пор на девок заглядываюсь… На тебя вот тоже иногда в окошко смотрю. Чувства у меня, наверное, невостребованными остались, изнутри так и прет все, а выхода нету… — Он грустно замолчал.
— А как же вы женились? — смущенно спросила я, не зная, как вести себя в такой пикантной ситуации.
— Да так и женился, — горько усмехнулся он. — После войны любой мужик нарасхват был, хоть калека, хоть урод. А я весь целый с виду, красавцем слыл да еще майор, с хорошей квартирой, — он отвел глаза. — Вере, правда, до самой свадьбы ничего не говорил про недостачу — шибко уж красивой была, заполучить ее хотел…
— Бедненькая… — в ужасе прошептала я.
— А чего, свыклась со временем, куда ж, деваться, — вздохнул он. — Так и прожили век в
целомудрии. Она, правда, сначала выла по ночам, да потом перестала… Ладно, это моя I жизнь, — он отхлебнул чайку.
Я поднялась.
— Сделаем так, Семен Петрович, я сбегаю в офис и кое-что возьму. А вы пока трубку не берите, пусть звонят на здоровье.
— Что это ты задумала? — насторожился он.
— Не волнуйтесь. Установим вам телефон с определителем номера и узнаем, где эта преисподняя находится.
Я быстро выскочила за дверь, потому что уже стала задыхаться в этой спертой атмосфере среди прогнившей мебели и покойницких голосов.
Меньше чем через полчаса я вернулась, отключив свой телефон в приемной и захватив его с собой. Родион недавно оснастил контору японскими аппаратами с автоответчиками и определителями номеров, с помощью которых можно было записать разговор на пленку и узнать, откуда звонят. У меня не было иллюзий, что я получу номер телефона того света, но все же странность и необычность происходящего порождали в душе невольные сомнения: а вдруг? Подключив аппарат к сети, я села на стул, и почти сразу раздался звонок. Опасливо посмотрев на хитроумную технику, дед не решился взять трубку. На табло высветился какой-то номер, не похожий на московский, и я подняла трубку, включив запись и встроенный динамик, из которого можно было слышать весь разговор.
— Сема, сколько можно тебя ждать? — без всяких переходов послышался визгливый женский голос. — Ты всегда был бессовестным!..
Наклонившись ко мне, старик прошептал:
— Это сестра моя, Люба.
— Помнишь, я просила тебя починить розетку? Ты обещал прийти и помочь, Сема, но так и не пришел…
Я вопросительно посмотрела на деда, и тот утвердительно кивнул, пробормотав:
— Было такое. Сестра продолжала:
— Ты всегда был эгоистом, Сема, и тебе нужно было умереть раньше всех, но ты и этого не сделал! Теперь я прошу тебя о последней, такой ничтожной услуге, а ты опять проявляешь свой невыносимый характер. Это ведь так нетрудно сделать, есть масса способов, и ты их прекрасно знаешь. Мы все ждем тебя: и Верочка, и Василий, и Гриша, и я — все, кого ты довел до гроба. Приди к нам, слышишь, и мы все простим. Нам будет хорошо вместе…
Не выдержав, я положила трубку. Дед сидел и тоскливо взирал на свои потрепанные тапочки. Руки его дрожали, лицо осунулось, он весь сгорбился и, казалось, вот-вот свалится. Мне было не легче.
— И давно вас просят умереть? — тихо спросила я.
— Да не так уж, — он прокашлялся. — Недели две, может. Раньше просто болтали ерунду, а потом вот звать стали…
Телефон опять зазвонил. Мы с дедом вздрогнули, я подождала, пока не высветятся цифры номера, включила запись, динамик и взяла трубку. Говорила совсем другая женщина, голос был тихим и монотонным:
— Семен, ты прости, что я тогда выкинула в окно твою фронтовую фляжку. И окно разбила, помнишь? Но только больно уж разозлилась на тебя. Спасибо соседям, подобрали
и принесли — все мне теперь легче грехи замаливать здесь. Знаешь, ты не торопись к нам. Я тут подумала, когда молилась: трудно тебе здесь будет, ты ведь за всю свою жизнь никому ничего хорошего не сделал, только гадил всем и меня мучил. А как сюда попадешь, то уже ничего не исправишь, изведешься только. Я тебя, подлеца, всю жизнь жалела и теперь жалею, потому и говорю: сделай ты там хоть что-то хорошее кому-нибудь, пусть малость, но добрую. Тогда тебе здесь легче будет немного, по себе теперь знаю, слышишь? Так что ты уж подумай там, пересиль себя, поломай, но доброе дело сотвори и прощение получишь, не так жарко гореть будешь…
Семен Петрович выхватил из моих рук трубку и исступленно закричал:
— Вера, алло, что ты несешь, какое еще дело?! Сдурела ты там совсем, на том свете?! А то я тебе никогда добра не делал! Да и что мне сделать, кому? Никого ведь из родных не осталось!
— А ты чужим сделай. Подумай сам, вспомни, что у тебя есть и чем еще людям помочь можешь. Не будь ты скрягой перед смертью.
— Это я-то скряга?! — взвился несчастный старик. — А кто тебе всю жизнь платья дорогие покупал, отрезы сторублевые, не я?! Ты у меня в шелках да в золоте ходила, а теперича скрягой обзываешься? Да пропади ты пропадом!!!
Я нажала на рычаг. Дед, грудь которого бурно вздымалась, а из глаз сыпались гневные искры, негодующе посмотрел на трубку, плюнул в нее и в сердцах швырнул на место, чуть не расколотив нашу собственность. — Ты слыхала? Это ж надо такое сказануть! — Он с ненавистью втянул в себя воздух. — Скряга…
— Да вы не принимайте все так близко к сердцу, — начала я успокаивать его. — Вы же, надеюсь, не верите, что разговаривали сейчас со своей женой?
— А то с кем же, по-вашему, я разговаривал? — искренне удивился старик. — Конечно, с женой! Она у меня всю жизнь такая вот была, все пилила меня ни за что ни про что. Я же говорю, что все ихнее: и голоса, и манеры, и подробности всякие знают… — он возмущенно хмыкнул.
— Это-то и странно, дедушка. Откуда они все это знают?
— Это ты сама странная. Как им не знать, если они сами все это делали при жизни? Чего ж тут удивительного? Ты лучше подумай, как отвадить их от меня, чтобы в покое оставили.
— Это уже не в моей компетенции, — я засобиралась уходить. — Пусть босс сам разбирается. Я ему отнесу записи разговоров, он прослушает, попытается узнать, откуда звонили и все такое. Аппарат я вам оставлю пока — пусть с автоответчиком разговаривают, если уж им так невмоготу. Кстати, драгоценности какие-нибудь есть в доме?
— А зачем тебе это? — подозрительно спросил он.
