Евгений Сухов - Смотрящий по России
— Надеюсь, что эта крайняя мера применяться не будет, — улыбнулся Макс.
— Вот что, в эту квартиру ты больше не вернешься. Мы подыскали тебе другую. Там тебе будет веселее… под нашим присмотром! А потом жить рядом с трупом — это такая тоска.
Глава 18 КОМИССАР СОМОВ
Образ Николая Угодника висел у алтаря. Эта была одна из многих икон, подаренных Тимофеем Беспалым Троицкой церкви. Вручив настоятелю эту реликвию, он с заметным покаянием в голосе сообщил:
— Я много грешил. Хочу хотя бы на старости лет замолить грехи. Так что возьми, батюшка, не откажи.
Конечно, не Андрей Рублев, но писана икона была знатно, а потому определили ее неподалеку от алтаря. В храме имелись и еще подношения Тимофея, но поскромнее, тоже иконы. Они пошли как бы в довесок к первой, но из уважения к щедрому прихожанину эти образа тоже нашли в соборе свое место, а некоторые и вовсе красовались на самых почетных местах.
На Тимофея Беспалого никто здесь не обратил внимания. В этой церкви он был частым гостем — постоит перед иконами, перекрестится разок, поставит большую свечу за упокой (человек-то старый, поминать есть кого) да пойдет себе с богом. А ведь в былые времена он даже к сочувствующим не относился, атеистом значился, — был из тех, кто сбрасывал с маковок кресты, а потом устраивал сатанинские пляски на поруганных святынях.
С церковью Беспалого сближал разве что огромный собор, вытатуированный на спине. Это в нынешние времена такое может сделать себе любой желающий, так сказать для блатного шика, а в то время, когда чалился Тимофей, на такую наколку нужно было иметь право, а за ослушание могли и на вилы поднять.
В своих рассуждениях блатные были предельно просты, крест — воровской символ и носить его пристало только самым достойным.
Беспалый постоял на паперти, поглядывая по сторонам. Неожиданно кто-то тронул его за плечо. Обернувшись, он увидел старика с длинными седыми волосами по самые плечи и с широкой седой бородой. Что-то в облике старика показалось ему знакомо. Вот если сбрить бороду, остричь волосы… Нет, этого просто не может быть, того человека давно уже нет в живых, а там, где он зарыт, уже давно проложена асфальтовая дорога.
Старик вдруг неожиданно заулыбался, показав щербатый рот. Его взгляд был почти вызывающим, если не сказать больше, — каким-то отчаянным! Чувствовалось, что он наслаждался замешательством Тимофея, тем самым обретая над своим собеседником власть.
— Вижу, что узнал. И глаз у тебя как-то по-дурному задергался, — удовлетворенно сказал старик. — А говорили, что Беспалый железный, значит, все-таки нет… И у тебя нервишки имеются.
— Ты что, следил за мной, Сомов? — старался не выдать волнения Беспалый.
Старик мелко захохотал, обнажив парочку уцелевших зубов. Жевать ими, конечно, уже было невозможно, но вот напугать — это, пожалуйста! Этакий людоед на пенсии.
— Следил, — удовлетворенно подтвердил старик, сладко щурясь. — Когда я тебя здесь в первый раз увидел, так даже не сразу понял, что это ты. А потом присмотрелся, точно он! Думал, чего это вдруг тебя в церковь потянуло. Покаяться, что ли, решил? Ведь с церковью больше всего дружат большие грешники и святые. Первым нужно свои грехи замаливать, а вторым, чтобы в мерзости не запачкаться. Имеются еще третьи, которые ходят в церковь, когда чувствуют приближение своей кончины, есть и четвертые — корыстолюбивые. Покумекал я и понял, что молиться тебя не заставишь даже из-под палки, грехи свои замаливать ты не собираешься, да и сам ты не святой, помирать тоже не думаешь. Значит, четвертое? — Старик вновь негромко захохотал, обнажив бледные десны. Зубки-то слабы, а полакомиться ох как хочется! — Корысть! Чего же ты молчишь, Тимоша? — удивленно спросил Сомов. — Помнится, ты раньше очень разговорчивый был, а тут из тебя даже слово не выжмешь.
— Уж не умом ли ты рехнулся на старости лет? — примирительно буркнул Беспалый. — Что же ты мне за корысть такую приписываешь?
— А ты дальше меня послушай, — наставительно сказал Сомов. Склонившись к уху Тимофея Егоровича, он почти зашептал: — Вот наблюдаю я за тобой и думаю, а чего это он все именно к этим иконам-то подходит, когда вокруг их по всем стенам немереное число развешано? Спросил я как-то про них у батюшки, а он и говорит, дескать, пожалованные они одним прихожанином. Догадался я, о ком речь шла… Мне тут страсть как любопытно стало, думаю, с чего бы это Беспалый на траты пошел? Отродясь за ним такого не было. А потом узнал, что ты и другой церкви пожалование сделал. Маленькая такая церквушка, на окраине Москвы. И все думаю, а что это он церквушки такие выбирает, где замок пальцем открыть можно. Выбрал вечерок, да и открыл церквушку. А иконы эти забрал… Что с тобой, Тимоша? — сочувственно покачал головой старик. — Вот опять глаз начал дергаться. Не бережешь ты себя, сердешный. А в наше время ой как о здоровье надо печься! Знаешь, почему я не очень люблю в церковь ходить? — вдруг неожиданно спросил он.
— Отчего же?
— Как ни придешь туда, она все время закрыта. То в обед попадаю, а то поздно прихожу. Опять закрыто! А бывает, заявишься, как и положено, а церковь все равно закрыта, оказывается, батюшка запил или мучается с глубокого похмелья. И вот стоишь перед вратами храма, а попасть в него не можешь. А молиться ой как хочется. И что тогда делать, если вдруг душевная тоска нахлынула, если припекает невмоготу? Если душа с богом поговорить хочет? Вот постоишь себе немного, потопчешься вот тут на паперти да и восвояси пойдешь. — Старик, похоже, в лице Беспалого отыскал благодарного слушателя, тот смотрел на него с интересом, ни разу не перебив. — Я тут как-то в Польше побывал, у своего друга. Костелов там понатыкано на каждом шагу. И все работают! — восторженно произнес он. — Без всякого перерыва на обед!..
— Иконы зачем взял? — грубовато перебил его Беспалый.
Сомов неожиданно посуровел и ответил, сжав челюсти:
— А ты догадайся! Вот то-то и оно! — победно воскликнул он, отметив на лице Беспалого нешуточную перемену.
Смущенно кашлянув, подошел батюшка, невысокий и невероятно худой. На утомленном, истерзанном долгими постами лице печать непроходящей скорби. Он выглядел смущенным.
— Вы бы уж не так громко говорили, — смиренно попросил он. — Прихожане молятся.
— Батюшка, извини Христа ради, — бесхитростно покаялся Беспалый, показав крепкие желтоватые зубы. — Друга я здесь встретил, разговорились.
Священник посмотрел на стоящего рядом старика. В глазах его явно сквозила настороженность. Похоже, что не поверил. Ну да бог с ним! Дело-то хозяйское.
Беспалый с Сомовым вышли из церковного двора. Вдоль тротуара длинной чередой выстроились нищие. Сунув руку в карман, Беспалый побренчал мелочью и, вытащив целую пригоршню, скрупулезно, переходя от одного к другому, наделил каждого мелкой монеткой, благосклонно принимая слова благодарности.
— А ты, я смотрю, сердобольный стал, — скривился Сомов, — на такую сцену невозможно без слез смотреть. Я уж сомневаться начал, тот ли это Беспалый, которого я знаю.
— Времена меняются, — припустил Тимофей Егорович смирения в голос.
— Времена-то меняются, — охотно согласился Сомов и, остановив взгляд на Беспалом, продолжил: — Вот только люди остаются прежними.
— Однако какой ты несговорчивый, — развел руками Тимофей Егорович. — Так что ты от меня хотел? Ведь не случайно же подошел?
— Хе-хе-хе, — мелко рассмеялся Сомов, обнажив редкие длинные зубы. Вот только радости на его лице не виделось. Сейчас он напоминал злодея, вышедшего на пенсию, но у которого еще оставалось силенок, чтобы победокурить. Вот только прежнего куража уже нет. А потому приходится скалиться и пугать безобразной личиной тех, кто послабже духом. — Это ты верно сказал. Не случайно. Хочу, чтобы ты боялся меня, до самых последних дней боялся. Вот так-то!
— Значит, не договоримся?
— Нет! Я вот что подумал, Тимофей Егорович, — неожиданно встрепенулся Сомов. — А каково тебе будет сейчас-то на старости лет на чалку идти? Ведь не на ментовскую зону чапать придется, а вместе со всеми. А там вашего брата ой как не любят! Что-то ты побелел, Тимофей Егорович, не бережешь себя совсем. Или за дупло свое переживаешь?.. Да ты не расстраивайся, чего так с лица-то сходить? Авось там тоже в начальство выбьешься. Вдруг будешь на старости лет «петушиной мамкой». — Смех его сделался громким, зловещим. — А вдруг и до «петушиного папки» дорастешь!
— Вот как ты разговаривать научился, — прошипел Беспалый, поглядывая по сторонам. А вокруг царила благодать. Нищие клянчат денежки, в церковь движется неторопливый поток прихожан. Да вот еще ударили колокола, заглушая слова. — Попугать, значит, решил!
— Я пугать тебя не собираюсь, — огрызнулся Сомов, злобно сверкнув глазами. — Уж очень мне охота передачу тебе на кичу отнести. — Вдруг неожиданно расхохотавшись, он добавил: — Только ведь петухам колбаску жрать не положено. — Хе-хе-кхе, — закашлялся он. Выудив из кармана несвежий платок, аккуратно промокнул скупо выступившую слезу. — Ладно, я пошел, — махнул он рукой на прощанье. — Встретимся еще. Если захочешь меня того, мочкануть… Так тебя повяжут, зуб даю! — обнажил он вновь челюсти с поредевшими зубами и вновь неприязненно расхохотался.
