Ученье свет - Дмитрий Ромов
Я зашёл в избушку, в небольшую бытовку. Здесь было в принципе опрятно. Стояли достаточно современный офисный стол, стулья. У стеночки за шкафом расположился больничный, обтянутый дерматином диван. На стене висел календарь с передвигающимся красным окошком. Пахло растворимым кофе и дачей…
За столом сидел парняга лет тридцати пяти, в куртке и джинсах, с короткой стрижкой. Своим видом он демонстрировал, что кладбище по сути есть портал в прошлое. В данном конкретном случае это ощущалось не только из-за того, что вокруг находились могилы.
Здесь время остановилось ещё и потому, что внешний вид этого парня ничем не отличался от вида такого же парня, который наверняка сидел здесь и тридцать лет назад.
— Здрасьте, — сказал я.
Он записывал что-то в большой ежедневник. На меня даже не глянул. Я подождал немного. Он дописал, бросил ручку, повернулся на стуле и молча кивнул.
— В пятницу у нас тут похороны будут, — сказал я. — Гафарова Роза Каримовна.
— В эту пятницу, — кивнул он и полистал свой гроссбух, обтянутый искусственной кожей.
Снаружи раздались голоса, затопали ноги, будто обивая грязь. Дверь открылась, и в контору зашёл работяга в измазанном комбезе и в спортивной шапочке.
— Саня, — бросил он смотрителю, но тот не обратил на него внимания.
— Да, будут, — ответил он мне.
— Сегодня могилу должны готовить.
— Точно, — сказал он и кивнул на работягу. — Вон копщик. А в чём вопрос?
— Проверить хочу.
— Чё проверять-то? — удивился копщик. — Яма как яма. У меня этих ям за день знаешь сколько…
— Так вырыли уже? — нахмурился я.
— Нет, сейчас как раз собираюсь, — сказал он. — Спросить хотел, где это?
— Степаныч, там надо плиту ещё проверить, — кивнул Саня, — сняли или нет.
— А, это та, что Андрюха мне показывал? Выложена плиткой, да? — уточнил работяга.
— Да, — подтвердил Саня. — Она самая. Иди, короче, посмотри. Если плиту не сняли, придёшь, скажешь. Я им позвоню.
— А если плиту не сняли? — нахмурился я. — У нас утром завтра…
— Там плитка отваливается, кстати, — вклинился Степаныч.
— Завтра утром тогда выкопаем, — пожал смотритель плечами. — Успеем.
— Так что, не ходить, что ли? — спросил Степаныч.
— Степаныч, блин, — прикрикнул смотритель. — Чё ты меня бесишь? Иди, я сказал. Если плита сдвинута, копай. Если не сдвинули, скажешь мне. Будешь утром копать. Чё не ясно?
— Да понял, понял, — махнул рукой копщик.
— Степаныч, — кивнул я, — а можешь подстелить что-нибудь, тряпку там, нетканку какую-то, чтоб всё не измазать?
— Возьми там, под навесом, — скомандовал смотритель.
Мы вышли.
— Один что ли, копать будешь? — спросил я.
— А чё, вдесятером надо? — усмехнулся он.
— И сколько в среднем тратишь на могилу?
— Сорок минут.
— Ничё ты, матёрый. А быстрее можешь?
— Не пробовал. А чё спешишь? Не успеешь, думаешь?
— Да нет, не думаю, — кивнул я. — В гости к Богу не бывает опозданий. Хочу посмотреть, как ты рыть будешь.
— С хера ли? Мне инспекторов не надо.
Я достал две тысячи и сунул ему в мозолистую и чёрную, как на картинах соцреализма, руку.
— Покажи как проехать на машине.
— Ладно, я пойду по дороге, езжай за мной, — кивнул он и сунул денежку в карман.
Он зашагал по узкой, засыпанной облетевшими листьями дорожке, а мы с Кукушей медленно двинулись за ним.
— Капец, конечно, как всё клёном заросло, — покачал головой дядя Слава, глядя по сторонам. — А вон, видал? Памятник. Видишь, на углу? Курганов, тот самый, который при советах директором торга был.
Надо же, кругом знакомства… Вели мы его в своё время. Да только отбрыкался он от нас. Кручёный зараза. Круговую поруку устроил. Дерзкий, отчаянный, хотя ему уже за шестьдесят тогда было.
— Такие дела воротил, — покачал головой Кукуше. — Кто бы знал. Ещё тогда ему прочили скорую смерть, а он до девяносто семи дотянул. В прошлом году только схоронили.
— Здесь машину бросайте, — крикнул Степаныч и махнул, чтобы мы прижались к могилке на краю.
Мы вышли и пошли по сырой траве, по опавшим листьям, между старых провалившихся могил и покосившихся памятников заброшенного царства мёртвых.
— Вот она, — кивнул копщик и показал на гробницу, стоявшую чуть особняком.
Роза всё подготовила основательно и качественно. Могила выглядела как постамент, залитый бетоном и обложенный плиткой под гранит, высотой сантиметров сорок. Это была последняя цитадель Эдика Калякина, а теперь вот и её. Бетонная крепость, которую не возьмут дикая, ломающая асфальт трава и молодые побеги клёнов. Не возьмёт эту цитадель ни стужа и ни зной, и даже постоянное гуляние проседающей и вспучивающейся земли долгие годы не сможет сломить силу армированного железной арматурой бетона.
Плита была сдвинута. Плитой они называли тонкий кусок гранита, примерно три сантиметра, который прикрывал дыру в постаменте. Дыру, в которой скоро выроют могилу для Розы.
Кукуша сел на лавочку, а я подошёл к Эдику. Ну, здравствуй, дружбан. На портрете он был молодым и не похожим на себя, как и многие другие кладбищенские портреты.
Не жалею, не зову, не плачу. Всё пройдёт, как с белых яблонь дым… Любил он Есенина, декламировал часто. Часто и с чувством, девчонки с ума сходили…
Степаныч расстелил грязное полотно и принялся копать. Я подошёл поближе и начал пристально и внимательно наблюдать. Земля. Корни.
— Черепушку-то не боишься увидать? — хмыкнул копатель. — Могила-то не новая.
— Так говорят, бояться живых надо, а не мёртвых.
— Верно говорят, — кивнул он.
Он копал споро, как машина, не останавливаясь. Лопату сжимал голыми руками, и она казалась продолжением жилистого тела. Крепкий Степаныч вонзал штык в сырую землю и откидывал на грязную ткань. Раз-два. Раз-два. Раз-два.
Вдруг лопата звонко стукнулась обо что-то. Сердце обожгло, и я подался вперёд.
— Что там?
— Не кости, не боись. Кости так не звякают
— Покажи.
— Ну, смотри, если надо…
Это оказался камень. Потом попались ещё
