Тебе, Победа! - Мошков Кирилл
Так потянулся день за днем. Однообразная дорога в лесистых холмах, иногда прямо в лесу; однообразная еда в трактирах и корчмах, однообразные ночевки в общих залах — девушки за «ночником», остальные на соломе в зале (постоялые дворы от трактиров в этом отношении не отличались, просто залы были больше, а охапки соломы — толще).
Дважды в день на связь выходил Богусяк. В Колонии все было спокойно, на факторию больше никто не нападал, княжеская дружина развернулась на восточной границе и даже уже успела загнать обратно в холмы спустившуюся было пограбить приграничные деревни банду местных отщепенцев под водительством десятка «зеленых убийц»… В Колонии ждали усиления с базы на Стаголе и спецгруппу с самой Земли, чтобы обезглавить укрывшуюся в Горелых Холмах группировку. Ждать, по всем прикидкам, оставалось не меньше пяти дней: перемещение военных кораблей в системе Толимана регулировалось сложными соглашениями и нуждалось в длительной утряске между соответствующими ведомствами Конфедерации, Империи, Кальера и Компа.
За семь дней пути всего дважды удалось организовать мытье: хелиане, в принципе, весьма чистоплотны, но при трактирах бань у них не полагается вовсе, а при постоялых дворах они хотя и есть, но зимой особой популярностью не пользуются. Оба раза пришлось переплачивать по полному серебряному лонду, только чтоб хозяин велел баню затопить.
Вторая баня была как раз на седьмой ночевке, на постоялом дворе в лесном селе под названием Глоно. За селом дорога ныряла в совсем уж непролазную, густую чащу, тянувшуюся отсюда к северу на девяносто километров. Отсюда до села Бано на северной опушке чащи ночлега под крышей больше не было.
Уже в темноте, когда путники собирались спать, в Глоно с севера въехал одинокий путник. На постоялом дворе он спросил ужин и ночлега, после чего вошел в общий зал и, вежливо распахнув плащ, приветствовал собравшихся. Это был высокоученый писатель в цветах королевства Аваукула, было ему лет сорок, мешок его изрядно оттягивали книги и рукописи. Он представился, имя его было магистр Лаови. Сев с коллегой Йоном за стол, он разложил перед ним свои книги; Йон же протянул ему свой томик.
Лаови с интересом полистал книгу: было видно, что шрифт линка он знает хорошо.
— Ты — человек иных земель, коллега, — полувопросительно сказал он, и Йон слегка поклонился.
— Тогда вряд ли тебе будут так уж интересны мои работы, — вздохнул Лаови. — Рукописи — это ученые записки кафедры в академии Аваукулы, которую я имею честь представлять. Наш профессор, высокоученый Яхмави, послал меня отвезти эти рабочие копии в академию Шараинно, на юге, в горах. Оттуда я получу в обмен их рабочие копии и смогу пополнить материалы для третьего тома своего труда. — Он коснулся длинными пальцами двух томиков изумительной типографской работы. — Моя тема — летосчисление, — пояснил он. — Мой труд называется…
— «Счисление времени и лет, с хронологическими таблицами, во всех известных частях Большой земли», — закивал Йон, который к этому моменту как раз по складам разобрал тисненный прихотливыми местными буквами заголовок.
— Истинно, — обрадовался магистр.
— Это чрезвычайно интересная тема, — сказал Йон. — Я жалею, что нет времени ознакомиться с ней подробнее. Скажи, коллега, какова дорога за твоими плечами? Я заметил, что ты встревожен.
Магистр нахмурился.
— Именно. За сегодняшний день меня трижды останавливали патрули здешнего властителя. Ищут этих… «зеленых убийц». Прости, коллега, с неба приходит не только добро…
Йон махнул рукой.
— Кто, как не я, знает это, коллега! Продолжай, прошу тебя.
— Патрульные сказали, что пять дней назад зеленые убийцы разбили лагерь в полудне пути отсюда к востоку. — проговорил магистр, озираясь.
Йон помолчал.
— Похоже, мы сами себя перехитрили. Хотели ведь с севера обойти их логово!
Лаови сочувственно покивал.
— Так ведь, может, и обойдется, а, коллега? Проскочите. Патрулей на дороге много, может, убийцы на дорогу и не сунутся.
Других вариантов все равно не было. Посовещавшись с Эвисом и Реми, Йон решил с утра все-таки ехать дальше. А перед сном он с почтенным магистром довершил церемонию знакомства, почествовав бутыль с уже знакомым ему сортом местного некрепкого, но хмельного вина.
Выехали в восемь утра. Над лесом висел тревожный полусвет: над горизонтом яркой желтой точкой сиял Толиман II, зимой всходивший чуть раньше ближнего светила. В зените отчетливо была видна еще одна точка, багрово-красная — Проксима. Густо-синее небо постепенно светлело на востоке, там, где через четверть часа должен был встать Толиман I.
На околице стояли караульные — пятеро мужиков в стеганых куртках, с копьями, да два стрелка-лесовика. Эти приняли Клю и Реми за своих и говорили, адресуясь преимущественно к ним.
— Вы бы, почтенные, сегодня не ехали бы никуда, что ли, — говорили караульные. — Разобраться бы. Сколько их там, и вообще те ли это…
Эвис хмуро сказал на это:
— Вы бы, храбрые стрелки, нас бы тут недельку бы продержали, до того как разберетесь. Нас три копья, да еще вот два, даже три бойца (тут Клю заулыбалась). А время господ путешественников поджимает. Нет, почтенные, дело тут решенное.
Тогда один из стрелков достал оловянный карандаш и написал несколько слов на краешке подорожной, которую Йону выдал Богусяк за подписью и печатью секретаря самого князя Лорино. И путники въехали в лес.
Йон развернул на колене подорожную, внимательно перечитал все. Хвостатыми, причудливыми буквами местной азбуки на плотном пергаменте значилось:
«Секретариата владетеля и князя Лорино, милостью Света и равно Шести Сил, подорожная.
Под Нашим покровительством на север до Ветаулы, далее морем до Аваукула, следуют следующие путники:
Йонас, сын Виллема, писатель;
Реми, сын Александра, стрелок;
Клярис, дочь Александра, стрелок;
Ирам, дочь Талахви, астлинского племени.
С ними же охрана, Нами лицензированная, в составе всадника Эвиса, сына Пеннеги, и младших всадников Даги и Тамора, сыновей Анариса.
Препятствий не чинить.
Печать приложил секретарь, писатель Янис. В день десятый перана месяца года Белого Льва».
Ниже другими чернилами было приписано:
«В день тринадцатый того же месяца вышеуказанных путников в земли светлейшего дуфа Эданио для транзита пропустил. Начальник караула всадник Гадао».
И последняя надпись, карандашом:
«Патрулям дуфа. Подорожная верная, пропускай. Караульный стрелок Ватао».
Первый патруль себя не заставил долго ждать: трое лесных стрелков со взведенными, но застопоренными арбалетами в руках выехали на черных невысоких баданах из лесу на дорогу. Последовали долгие расспросы, изучение подорожной, потом старшина патруля посовещался со своими и решил пропустить.
— Что впереди? — спросил его Эвис.
— До следующего патруля все спокойно, — ответил старшина. — До них езды часа два.
И до следующего патруля все действительно было спокойно. Ровная, плотно устланная гравием дорога, уклоняясь влево, к востоку, вела через густой высокий лес. Темно-зеленые кроны сосен плотно стояли высоко вверху, над сплошным частоколом медно-красных стволов; внизу стволы ныряли в непроницаемую тьму подлеска, состоявшего из каких-то очень темных хвойных кустов в рост человека. В этом мрачном лесу почти не слышно было птиц, только высоко вверху над дорогой перелетали вслед за путниками две-три носатых кральи, охотившиеся за пометом баданов.
— Странный лес, — сказал Реми, оглядываясь. Арбалет лежал у него поперек седла.
— Что в нем странного? — спросила Ирам.
— Подлесок. У нас на Акаи в сосновых лесах только рябина растет, лес прозрачный, далеко в обе стороны видно — бывает, что метров на семьдесят, на сто. А тут такие кустищи!
— У нас на Ашдоле вообще нет таких лесов, — сказала Ирам. — У нас голосемянные — редкость, а такие крупные — и подавно. На Ашдоле и лес, и подлесок были бы широколиственные. Ну, в наших широтах, понятное дело.
