Сергей Дышев - Кладбище для однокла$$ников (Сборник)
Голос Азиза впервые дрогнул, но он тут же справился с волнением.
– И он попал в роту Шевчука? – быстро спросил Распорядитель.
Азиз перевел дыхание, тяжко посмотрел на Бориса Всеволодовича.
– Да. Однажды перед боем Шевчук освободил его – мальчик сильно натер ногу. А потом сам же перед строем назвал сына трусом. Его и еще одного солдата из Дагестана. И они, несчастные мальчики, они взорвали себя гранатой. – Азиз порывисто вздохнул и впервые обвел всех долгим тяжелым взглядом. – Вам никогда не понять наших законов, наших обычаев… У нас говорят так: «Лучше умереть с честью, чем жить опозоренным». Честь для мужчины – это самое главное. Нет чести – нет мужчины… Он еще жил, – у Азиза перехватило горло, и в глазах блеснули слезы, – звал маму, долго звал, а потом умер…
– А откуда вы знаете все это? – спросил Распорядитель. – Шевчук, верите ли, рассказывал эту историю совсем по-другому.
– Шевчук – подлец! – выкрикнул Азиз. – Он убил моего сына. Вот письмо.
Он скинул куртку, надорвал подкладку и вытащил прямоугольный целлофановый пакет, развернул его, достал листки бумаги.
– Вот письмо прислали, матери его прислали, она мне дала.
Распорядитель подошел, взял письмо, развернул листки.
– Так, вводная часть, вместе служили… А вот то, что нас интересует.
«Командир роты Шевчук построил нас, потом говорил по радиостанция с командир Кокун тогда сказал: Магомедов и Саидов вы трусы. Потом они подошли к Шевчук сказали разве мы трусы. Вы сами нас оставил. Шевчук сказал: отстаньте. И тогда они говорили: мы не можем жить. У нас в народе трус не может жить. Они взорвали гранату. Тогда ваш сын Расул Магомедов не быстро умер, ему рука оторвал, кровь много. Один глаз нет, мама долго звал. А потом умер. Тогда вся рота погибла, и старшина Стеценко, замполит лейтенант Лапкин, командир взвода Воробей тоже. Ротни Шевчук остался живой, я и еще сержант Козлов. Извините меня. Писал бывши солдат роты с вашим сыном Юсуп Фаридов».
Самсонов посмотрел на Азиза.
– Что-то ничего не понятно, особенно в начале письма. Тут изгиб листка, трудно разобрать. Ни одного знака препинания. Читаю еще раз: «Командир роты Шевчук построил нас потом говорил по радиостанции с командир Кокун… тогда сказал: Магомедов и Саидов вы трусы…»
Самсонов замолк, потом еще раз пробежал строки.
– Черт возьми, Алиев, он ведь и пишет, что Шевчук построил роту, потом говорил по радиостанции с командиром. Тут – конец фразы. И дальше: «Кокун тогда сказал: Магомедов и Саидов, вы трусы…» Азиз, это сказал «Кокун,» понимаете, Кокун! Так и написано! Я же помню, мне Шевчук говорил про подлеца зама командира полка.
В зале зароптали. Люди оцепенели. Кажется, лишь Виталя не мог уловить, что случилось в эту минуту, но интуицией чувствовал, что произошло нечто страшное и непоправимое.
– Вы убили невинного человека!
Азиз издал глухой звук, похожий на стон:
– Неправда! Неправда! Они все виноваты! Они убили моего сына, моего мальчика. Он же просил, просил: скажите всем, что я не трус! Вы все тут подлые и трусливые шакалы. Вы все, все… виноваты!
Он затрясся, закрыл почерневшее лицо руками.
– Скажите господин Распорядитель, – подал голос Криг, – а как вы сумели догадаться, кто… истинный убийца?
Самсонов метнул быстрый взгляд на доктора, посмотрел на обезумевшего Азиза, хотел было послать Крига ко всем чертям, но передумал.
– Все началось с мокрого следа, – неохотно начал он. – А потом Алиев немного переусердствовал в восхвалении Матильды, потом Анюты и, снова, как бы некстати – Матильды. Слишком долго и навязчиво звучал его голос… – Он развел руками, мол, ничего сверхъестественного не совершил, все просто… – Кстати, Азиз, – Самсонов повернулся к Алиеву, – куда вы спрятали первый топор?
– Что? Топор? – очнулся тот. – Ищите его в пропасти.
– Вы выходили за территорию?
– Для этого не надо выходить…
– Спасибо, разыщем.
Самсонов подошел к окну, долго смотрел куда-то вдаль, потом спросил:
– Скажите, Азиз, как вам удалось достаточно быстро отыскать Шевчука, одноклассников?
– Нет ничего проще. Зашел на сайт «Одноклассники. ру». Там все они и были. Оставалось только найти спутника, с которым я без подозрений мог бы появиться в этой компании. И интуитивно определил самое слабое звено.
– На передок, – негромко заметил Мигульский.
Мужская половина общества сдержанно оценила шутку. И снова воцарилась тишина. Мигульский украдкой достал блокнот, покосился на поникшего Азиза, вздохнул и написал фразу: «Пауза – это состояние, когда ты знаешь, что делать дальше, но не хочется».
Каждый сейчас предавался грустным размышлениям о предстоящих нудных милицейских допросах, квелых и ненужных, как прошлогодние лозунги и призывы. И на это уйдет время, а потом все осядет в мутном и вязком иле памяти, что никогда не захочется ворошить.
Хлопнула дверь. На пороге стоял Юм, багровый и растрепанный.
– А-а, здравствуйте!.. – сказал он, шевельнув безвольной губкой и тем самым выдав опьянение. Казалось, что пропадал он целую вечность. На горло Юм повязал черный шарфик, оделся он во что-то серое и неприметное, вполне соответствующее человеку, вынутому из петли. Ни на кого не глядя, Юм молча прошествовал к бару, открыл ставни, перелез через стойку, включил свет. Черный проем тут же нарядно заполыхал разноцветьем алкогольной радуги, заиграла музыка и под нее зазвучал доверительный голос певицы-шептуньи.
Первым опомнился Виталя. За ним стыдливо потянулся Криг, Анюта привычно посмотрела на Азиза, но тот сидел с арестованным лицом, она вздохнула, закопошилась в сумочке, но ее опередила эмансипированная Ира… Каждый брал на свой вкус. Впрочем, не в этом заключалась сермяжная правда жизни. В эту самую минуту каждый из приунывших постояльцев понял, что нигде, в том числе и на этом блаженном островке придуманных приключений, нет и не может быть счастья. Потому как сия временная субстанция не может сотвориться по заказу. Даже в приличном отеле. … И вот снова, отмякнув благодаря химической реакции – алкоголь плюс подкорка головного мозга, – общество оживало и, подобно подключенному к источнику энергии механизму, издавало привычный жизнерадостный гул. У недвижимого Азиза тоже появился откуда-то тонкостенный, совершенно запотевший стакан, доверху налитый водкой. И когда убийца отпивал из него, слышалось клацанье стекла о зубы. Распорядитель держал в руке огромный охотничий рог, наполненный алым вином, капли его падали прямо на ковер. Он произносил речь, и чувствовалось, что он волнуется:
– Нет, это не было случайным убийством. Его мог убить каждый из нас. И, положа руку на сердце, признаем, что у каждого нашлись бы на то основания…
Но Распорядителя никто не слушал. Казалось, его даже не замечают. Впрочем, гражданин Самсонов тоже ничего не видел вокруг себя, и был странным образом похож на поэта, что под сенью великого монумента кричит свои стихи – не в толпу, а в самое Вечность. – …Он был лишним человеком. А как мы знаем из классической литературы, пожалуйста вам Онегин или Печорин, эти лишние граждане или сами были не прочь кого-нибудь ухлопать, или же их самих в конце концов пришибали… Он ждал вас, Азиз. Он предчувствовал свою смерть. И вы пришли к нему в ее облике.
– Боже, одни потрясения, – простонала оклемавшаяся Анюта. – Часа не пройдет – и новое потрясение.
– Как минимум – пятнадцатое, – сухо сообщил Криг. – Мы с супругой уже ведем счет…
– Скажите, Азиз, – спросил Юм у Алиева, который с загадочным видом размышлял о чем-то своем, – законно ли тотальное насилие центральной власти над народом, если народ невиновен в творящемся хаосе?
Тут Юму кто-то поспешно натолкал в ухо жаркие слова:
– Вы что, не знаете, он же убийца! А такие речи с преступниками не ведут.
Юм на мгновение задумался, на лице его застыло короткое недоумение, ротик-пупок почти исчез. Он вздохнул.
– Да, вы правы, с убийцей такие речи не ведут.
Азиз посмотрел отрешенно, куда-то за бетонную стену, улыбнулся, сказал в пустоту:
– А я не убивал. Все равно бы Шевчук умер. Он и должен был умереть…
Мигульский стоял, скрестив руки, в раздумье жевал губами, потом подошел к Распорядителю, тихо спросил:
– Господин Самсонов, вы, конечно, уже сообщили в органы?
– Нет… Не смог дозвониться, здесь мертвая зона…
– А может, и не стоит? Закопаем без лишнего шума… Он ведь одинокий, у него никого нет. – Мигульский пытливо посмотрел на Самсонова. – Друзей, насколько я знаю, у него нет. Какие-то собутыльники, но это не в счет.
– А дальние родственники? – нервно поинтересовался Криг.
– Вряд ли…
– Ну и всё. И как будто бы его и не было, – удовлетворенно заключил Виталя.
Возникла долгая томительная пауза.
– Если мы его закопаем, – заметил Криг, – то все должны молчать. Иначе…
– Давайте пусть каждый примет участие в копании ямы, – предложил Виталя.
