Сергей Дышев - Кладбище для однокла$$ников (Сборник)
– А вы знаете, – заговорщицким голосом заговорила Анюта, – я догадываюсь, кто на самом деле убийца.
Все вздрогнули и повернули головы. Даже Виталя.
– Это Распорядитель. Он его убил! Поэтому и обвиняет всех подряд. А бедный Юмушка чуть не повесился. Азизка, это он, чего ты так смотришь? Я душою чую, что он. А у меня душа очень чуткая.
– А этот его дурацкий черный юмор, – презрительно усмехнулся Криг. – Явно есть склонность к немотивированным убийствам… А теперь он ищет, кого бы засадить вместо себя.
– У-у, гадюка, всё подстроил, чтобы меня засадить, – прогудел обиженно Виталя. – Эх, если бы эта история оказалась шуткой… – тихо и печально произнесла Маша. – Но, увы, все слишком серьезно.
С антресолей раздался густой голос, совершенно не похожий на голос Распорядителя. Тем не менее это был он.
– Я прошу всех не слишком увлекаться. Достаточно нам одной смерти.
Он спустился по скрипучим ступенькам.
– Виталий, я обращаюсь к вам. Субъект, послуживший причиной вашей ревности, уже в лучшем мире. Ваша же супруга просила ознакомить вас с этим документом. Она апеллировала ко мне, учитывая временное средоточие власти в моих руках. Итак, я прочту.
Виталя поднял тяжелую голову, мутно глянул на говорившего, выдохнул тяжко и некрасиво.
– «Генеральному директору отеля "Завалинка" Самсонову Б.В. Заявление. Прошу Вас временно, до решения соответствующей инстанции расторгнуть мой брак с гражданином Карасевым Виталием Степановичем. Карасева /Попова Ирина Владимировна». Число. Подпись.
– Горько! – воскликнул Мигульский. Он пристроился за спиной Распорядителя.
– Ну и пусть катится ко всем чертям! – взревел Виталя. – Уродина! Я всегда говорил ей, что она дура и уродина!
Люди стали расходиться, подсознательно понимая, что человеку необходимо прокричаться.
– Катись к своему покойнику! Чтоб ты окончательно облысела!..
Крики еще долго продолжались, причем ругательства повторялись все чаще. Прислушиваясь к ним, Распорядитель размышлял о смысле жизни. И чем дольше кричал Виталя в пустой зале, тем больше Борис Всеволодович уверялся в его невиновности. Впрочем, он с самого начала подсознательно не верил, что этот увалень способен на убийство. Просто Борис Всеволодович смаковал версию. Этот процесс всегда доставлял удовольствие, еще со времен службы следователем…
Теперь же все шло прахом, потому что он получил гербовую бумагу из департамента перспективного планирования, в которой после казуистической вводной части следовал приговор: договор на аренду расторгается, дача подлежит изъятию в недельный срок. Распорядитель зевнул, еще раз перечитал полученное вчера письмо, бросил его в корзину, потом открыл бар и капнул в маленькую серебристую стопочку желтенький коньяк. Как бы ни было все отвратительно, этот напиток всегда согревал, приглаживал растерзанную душу своими ватными теплыми пальчиками. И где-то далеко внутри самого себя, в своей непосредственной сущности, в тщательно оберегаемом уголке души, в котором и таится нежная неосязаемая плоть самосознания, вдруг становилось легко и уютно. Но пить одному не хотелось, клиенты вызывали мучительное отвращение, Кент уехал по личным делам, к Юму же он испытывал брезгливое сочувствие, и не более. Он утопил кнопку «вызов», через минуту на пороге вырос Мустафа.
– Тебе двадцать один год исполнился? – спросил Борис Всеволодович.
– Да, господин Распорядитель.
– Садись, выпьем с тобой.
– Благодарю вас, – Мустафа коротко поклонился, аккуратно присел на краешек кресла, всем видом своим выражая готовность к подчинению.
– Не хотелось бы мне расставаться с тобой, Мустафа. Но, видно, придется.
Паренек поставил рюмку на стол.
– Вы недовольны мною, хозяин?
– Нет, Мустафа, – Распорядитель неподдельно вздохнул. – Просто нас выгоняют отсюда. И я не знаю, что будет дальше… Как бы то ни было, я благодарен тебе за службу и найду возможность отблагодарить тебя посущественней, нежели словами. А теперь у меня к тебе вопрос. Постарайся вспомнить до мельчайших деталей сегодняшнее утро. Как ты зашел, что слышал в номере убитого, видел ли какие следы, странные запахи… Может, слышал голоса, шаги… Подумай.
Мустафа наморщил лоб.
– Я не тороплю. Сядь поудобней в кресле, наслаждайся напитком… – проникновенным голосом заговорил Распорядитель. Глаза его душевно потеплели, он развалился в широком кресле, закинув руку на спинку. Огромный перстень с бриллиантом будто оттягивал бессильно повисшую кисть. Мустафа смотрел на камень, который переливался и подмигивал то зеленым, то фиолетовым огоньком. Паренек поглубже уселся в кресле, потихоньку отпивал из рюмочки – уже знал, что коньяк пьют именно так, смакуя. Но все равно чувствовал скованность, не мог рассесться вот так же вольготно, как хозяин.
– Ты любишь коньяк? – непринужденно спросил Распорядитель.
– Мне больше «Отвертка» нравится, – сознался Мустафа.
– Фу, какой плохой мальчик, – поморщился Распорядитель. – Привыкай, малыш, к культурной жизни, следи за одеждой, манерами… Ты уже начал хорошо зарабатывать. Надо думать о будущем. – Он зевнул и замолк, чтобы дать молодому человеку сосредоточиться. «Сколько ни гни, ни крути железобетонную панель, все равно ее арматурное нутро не даст избавиться от угловатости и тяжеловесности», – подумал Борис Всеволодович.
– На полу был след, – вдруг убежденно сказал Мустафа…
* * *Спустя час Распорядитель надел бархатную визитку, поправил серебристую бабочку под горлом, глянул мельком в зеркало. Он увидел лицо сорокалетнего мужчины с жестким взглядом, твердым подбородком, упруго сжатым ртом, привыкшим к оборотам повелительного наклонения. «Пожалуй, стоит смягчиться», – подумал жесткий человек и слегка улыбнулся. Улыбка вышла ироничной, и тогда он пошире растянул рот. «А теперь определенно глуповат, – оценил себя Борис Всеволодович. – Человеку, который не умеет смеяться, и не надо корячиться». …Этот вечер отличался от прежних лишь тем, что Распорядитель большей частью молчал. Он выслушал много неприятных и неожиданных вещей о себе. Но подобно тому, как бьются в гранитный утес и отступают зеленые волны, так же стоически и непреклонно переносил нападки Борис Всеволодович. Все мужчины как один, даже Виталя, пытались сразить беспощадной логикой, женщины же, более изощренные, старались поразить в самую душу, дабы гражданин Самсонов корчился подобно Змею Горынычу под десницей Иванушки-дурачка.
Садист, нравственный извращенец, маньяк… Нет необходимости упоминать весь набор оскорблений. Борис Всеволодович сказал самому себе: «Сегодня – бенефис толпы. А завтра…» – и он загадочно усмехнулся, не желая преждевременно тревожить грядущее. Он еще мысленно, так как при обществе было не совсем прилично, зевнул и потянулся томно, с хрустом в косточках. … И наступило бранное утро. Распорядитель оделся во все черное, включая носки и рубашку. Лишь платочек был контрастно белым и оттого казался бутафорским. Он пожелал обществу доброго утра и не забыл любезно поинтересоваться, как спали его дорогие гости. Ответом было с трудом сдерживаемое молчание. Кто-то тихо сказал: «Ух-х!» И Распорядитель понял, что психологический контакт окончательно утерян.
– Глубоко признателен всем, кто откликнулся на мою просьбу и пришел на эту последнюю встречу. Признаюсь, я испытываю грусть: предприятию нанесен удар – я больше не являюсь хозяином в этом уютном домике. И еще одно грустное, но необходимое дело предстоит выполнить мне: назвать одного из вас убийцей.
Взрыв возмущения последовал за его словами. Сорванные, истерзанные голоса гостей, выкрикивающих наперебой: «садист», «маньяк», «убийцу – к ответу!», – лишь придали Борису Всеволодовичу решимости.
– Я взываю к вашему разуму и прошу одного: выслушать. И вы убедитесь, что мои доказательства так же неотразимы и сокрушительны, как и то орудие, от которого погиб член нашего случайного временного коллектива.
– Ближе к делу! – выпалил побледневший Виталя.
– Не перебивайте, это невоспитанно… Сейчас я расскажу, как было совершено убийство, а присутствующий здесь исполнитель может потом поправить меня в деталях. Итак, задумывалось преступление заблаговременно. Покойный ныне Шевчук получил письмо, подписанное братом погибшего в Чечне прапорщика, который служил в подчинении Шевчука. Автор письма предлагал встретиться и даже выслал приглашение моей фирмы. Здесь, на месте, злоумышленник прорабатывает различные варианты убийства – и останавливается на уже известном. Предварительно он похищает топор, но не рискует держать его при себе. Одновременно он ищет еще одну жертву, на которую, по его замыслу, должно пасть подозрение в убийстве. Этой жертвой очень удачно стал гражданин Карасев. Он замечательно вписался в планы преступника, подробности мы все помним. Теперь дело осталось за топором. На улицу убийца не выходил, тем не менее топор он заполучил. Как мы помним, предварительно он был снят со щита, освобожден от жестких креплений, а также наточен.
