Тени южных скал - Александр Александрович Тамоников
От страшной сцены капитана словно окатило холодной водой. Он беззвучно выкрикнул сам себе приказ:
— Не сдаваться никогда! Не сметь! Даже смерть должна быть достойна офицера Красной армии!
Разведчик с трудом поднялся и побрел по каменным развалам обратно в лагерь. Там капитан сказал, обращаясь к бойцам отряда:
— Товарищи, сегодня на моих глазах погиб Феликс Левин. Он умер как герой, не пал духом даже под пытками фашистских захватчиков. Пусть его подвиг останется в наших сердцах. Он пожертвовал собой, чтобы дать нам шанс выжить. И мы должны это сделать, назло нашим врагам! Левин подарил нам жизнь ценою своей страшной, мученической смерти. Пускай мы проживем недолго, но не опустим головы и не сломимся перед фашистами!
В ответ его поддержали слабыми выкриками:
— Так точно, товарищ командир!
— Светлая память герою!
— Умрем, но перед фрицами головы не склоним!
Один голос выделялся среди них, ясный и чуть глуховатый:
— Товарищ капитан, можно наедине переговорить? — Это был дядя Паша Лопатин. Так же, как и Левин, он вдруг пришел в себя; глаза больше не были затуманены от боли, а смотрели с удивительной ясностью.
Разведчик опустился на колени рядом с подстилкой, на которой уложили раненого. Она уже засохла от крови и стала совсем жесткой. Только больной не замечал трудностей — он совершенно спокойно заговорил с командиром:
— Умираю я, товарищ разведчик.
Глеб уже было открыл рот, чтобы возразить, но пожилой мужчина отмахнулся:
— Не трать моих сил, товарищ капитан: совсем мало их у меня осталось. Дай сказать, а то, боюсь, не успею. Отсюда можно выбраться через бухту. Ее надо проплыть и с той стороны скалы зажечь сигнальные костры. Одежку мою возьми, подстилку, раздевай, не стесняйся: после смерти уж мне стыдиться нечего. Займется хорошо: вся одежда промаслена от техники. И у ребят моих танкистов забери одежку верхнюю. Помереть от холода и голода всегда смогут, а может, спасутся: поможет одежка. Зажигайте в темноте и подавайте сигналы бедствия: три раза махните вверх, три в сторону и снова вверх. Это просьба о помощи. Повезет вам, я знаю, что повезет. Далеко огонь на море виден, отправят катер или с корабля приметят.
Глаза у Лопатина вдруг подернуло, будто ледком, губы почернели, в уголках вспенились кровавые пузырьки. Капитан Шубин уже видел такое, и это означало всегда одно — кровотечение в легких, раненый делает сейчас свой последний вдох.
— Огонь, он спасет, спасет, сигнальный огонь, — прошептал дядя Паша на последнем издыхании, едва слышно и застыл с приоткрытыми губами. На лице его мелькнула темная тень. Без предсмертной агонии, крика Павел Лопатин умер, тихо и кротко оставил мир.
Глеб уткнулся лбом в черную, со въевшейся мазутной каймой под ногтями ладонь. Он кожей чувствовал, как по капле жизнь покидает тело партизана. Капитана сотрясали беззвучные рыдания от горя и собственной беспомощности. У него на виду сначала умер Феликс Левин, а теперь ушел из жизни Павел Лопатин — два человека, которые стали его поддержкой во время операции, его правой и левой руками. И теперь из-за роковых случайностей, маленьких ошибок погибли люди, хорошие, полные сил и желания бороться за жизнь. Глеб задыхался от чувства вины, а еще — от боли потери товарищей, ведь они успели стать ему близкими.
Когда командир отряда поднял лицо от тела, глаза его были сухими — только стали красными от горя. Он приказал оставшимся членам отряда:
— Разденьте дядю Пашу. Похороните тело среди камней.
— Даже таблички не оставить; останется тут без имени, фамилии, — заметил кто-то из толпы.
Но Шубин резко сказал:
— Он у нас в сердце останется навсегда. И мы вырвемся отсюда, расскажем о каждом герое, сохраним память о них сохраним о них память.
Разведчик осторожно вытащил из-под трупа засохшую от крови подстилку, скрутил ее в тугой рулон. Разделся до подштанников, зажал в зубах зажигалку, а моток ткани прижал одной рукой к голове. Повернулся к застывшим в удивлении партизанам и, вынув изо рта зажигалку, сказал:
— Я на ту стороны бухты — буду подавать сигнал о бедствии. Найдите как можно больше одежды: нам придется использовать ее в качестве топлива. Это наш шанс выбраться отсюда.
Он сжал зубы, которые стучали от холода, и шагнул в ледяную воду. Будто сотни ледяных иголок впились в тело; ноги, грудь, голову обдало ледяным пламенем — до темноты в глазах. Шубин принялся загребать одной рукой вдоль течения горной реки. Оно мгновенно его вынесло в широкий проем и потащило по пологому спуску всё ниже и ниже — в бескрайнюю даль открытого моря. Разведчик с трудом выплыл из холодных струй, поймал такт качки и повернул назад — к скалам. Теперь он оказался с другой стороны закрытой бухты. Здесь серые плиты были вылизаны бесконечными оглаживаниями волн в гладкие серые перекаты. Разведчик попытался ухватиться рукой за ближайший холмик, но непослушные от холода пальцы не смогли сжаться с силой вокруг мокрого острия. Глеб дернулся назад, чтобы не намочить водой драгоценный груз на голове, осел, и волна ударила его прямо в лицо. Студеная жидкость обожгла глаза, он потерял ориентир, а море, будто в насмешку, принялось швырять человека от волны к волне, играя с ним, как с рыбешкой. Капитан сквозь зубы прорычал: «Врешь, не возьмешь!» Он напружинился и сиганул вперед из воды — прямо на камни. С размаху ударился животом, ребрами так, что остановилось дыхание. Но пальцы прочно впились в округлые каменные пики, а мокрое тело распласталось на краю небольшого скалистого выступа. Несколько минут капитан лежал, как выброшенная на берег рыба; рот его скривился
