Волевой порог - Александр Александрович Тамоников
Сосновский не ошибался. Точнее, Ирина Половцева не ошибалась, своим наметанным женским глазом она точно поняла взгляды, которые Аминат бросала на майора. Только ошиблась Ирина в другом. Молодая женщина не строила никаких планов насчет Сосновского. Более того, она бы оттолкнула его, реши он сблизиться с нею, стать больше чем другом. И сейчас вечером, искупав, уложив спать Шамсета, она села под настольной лампой штопать сыну рубашечку.
Неожиданно скрипнула дверь комнаты, и внутрь почти беззвучно скользнула фигура в накинутом на плечи белом медицинском халате. Женщина вскинула голову и замерла, прикрыв рот рукой. Мужчина запер дверь изнутри на ключ и прошел к столу. Подвинув стул, он сел напротив.
— Ну, здравствуй, Аминат, здравствуй, сестренка.
— Я тебе не сестренка, — понизив голос, ответила Аминат, полыхнув гневным взглядом. — Не выдавай себя за моего брата! Ты позор нашей семьи, тебя проклянут все предки и потомки. Ты пошел против своего народа, против своей Родины, Нурбий!
— Не шуми, — стиснув зубы и нехорошо прищурившись, сказал Нурбий. — Я все это делал только для тебя и из-за тебя, Аминат, я хотел обеспечить наше будущее, будущее твоего сына. Твоя голова забита коммунистическими лозунгами, ты не видишь этого мира, ничего в нем не понимаешь. Пошли со мной, я сделаю тебя счастливой, сделаю тебя королевой!
— Уходи, Нурбий, — покачала женщина головой. — Я никогда не буду твоей женой, я буду воспитывать своего сына одна в память о моем единственном муже. Уходи, исчезни из моей жизни.
— Ах так! — Нурбий встал, отодвинув с шумом ногой стул.
— Тише! — взмолилась Аминат. — Ты разбудишь ребенка…
Ирина Половцева в сестринской перебирала лекарства, раскладывая их для утреннего обхода по ячейкам. Дверь скрипнула, и девушка сразу обернулась. На нее смотрела улыбающаяся физиономия шофера Фокина. Его дурацкие усики расползлись над верхней губой.
— Принесло тебя, — вздохнула девушка. — Чего надо, Кондрат?
— Соскучился, Ирочка, — прошептал Фокин и вошел, держа руки за спиной. — Думал, и ты скучаешь по мне, ждешь меня с нетерпением.
Шофер достал из-за спины букет полевых цветов и протянул девушке. Ирина с сомнением посмотрела на невзрачный букетик помятых цветов, которые полдня, наверное, валялись на сиденье в машине. Она кивнула на тумбочку возле кушетки, на которой обычно по ночам отдыхают медсестры.
— Возьми там банку, налей воды и поставь свой букет, — распорядилась она.
Фокин послушно сел на кушетку и полез в тумбочку рукой. Нащупав банку, он вытащил ее, поставил на тумбочку и замер, глядя на Ирину. Она чисто физически почувствовала, что взгляд мужчины направлен не куда-то там, а на ее ноги и попку, обтянутую белым медицинским халатиком.
— Ирочка, ну иди, сядь со мной рядом, что ли, — прошептал Фокин сдавленным голосом. — Что ты как не родная, ей-богу. Неужели у тебя кто-то есть? А я чем хуже? И при машине, и с профессией. Со мной не пропадешь, Ирочка. Ну, иди ко мне!
Фокин протянул руку, привстал с кушетки, взял пальцами Половцеву за локоть. Ирина сразу вспыхнула от негодования, окатила шофера уничтожающим взглядом и выпалила:
— Еще раз тронешь, я вон шприц возьму да вколю тебе такого, что ты на всю жизнь забудешь, как девушек хватать! А ну, уходи отсюда, жених!
— Тихо, тихо, — Фокин вскочил и опасливо покосился на дверь. — Ты чего взбеленилась? Подумаешь, за ручку потрогал. Я ж по-хорошему, с душой к тебе, а не как некоторые. Ты это… не сердись на меня, Ирка. Пойду, поздно уже… а ты подумай. Хорошее дело предлагаю, надежное. Будешь у меня как сыр в масле кататься.
Ирина смерила Фокина уничтожающим взглядом. Шофер вздохнул и как-то поспешно вышел из сестринской. Его шаги затихли в конце коридора, а Ирина задумалась, стоя у столика с лекарствами. Зачем приходил Фокин? Почему не спит, откуда он так поздно вернулся? Или давно в госпитале и только сейчас решил в любовь поиграть? Ей показалось, что она услышала голоса, потом скрип двери, потом какой-то сдавленный женский голос.
Выйдя в коридор, Половцева прошла до лестницы и, перегнувшись через перила, посмотрела вниз. Она увидела Аминат и какого-то мужчину в накинутом на плечи белом халате. Он держал на руках ребенка Аминат. А она сама выглядела какой-то испуганной, зажимала себе рот, чтобы не закричать. Ирина тут же развернулась, сбросила тапочки, в которых ходила по госпиталю во время дежурства, и босиком побежала к палате Сосновского, стараясь не шлепать по полу босыми ногами.
— Товарищ майор, Барагунов в госпитале! — выпалила она, открыв дверь и сунув голову в палату.
— Началось! — буркнул Сосновский и сел на кровати. — Помогай!
Половцева подбежала к нему, снимая ногу в гипсе с блока и опуская на кровать. Из тумбочки она вытащила ножницы и стала распарывать тонкий слой бинта, который держал на ноге гипс. Сосновский двумя руками развел в сторону гипс и отшвырнул его в сторону. Из-под подушки он выхватил пистолет, надел тапочки и выбежал в коридор. Вся серьезность ситуации не мешала Михаилу наслаждаться отдыхом ноги от ненавистного гипса, который он должен был носить эти недели, изображая из себя больного со сложным переломом. Спасибо доктору Миронову, который научил, как себя вести и что изображать.
Мягкие тапочки позволяли идти неслышно. Больничная пижама не стесняла движений. Ирина бежала босиком следом за ним. Спустившись по лестнице на нижний этаж, Сосновский остановился. Шаги раздавались слева. Значит, кто-то идет к запасному выходу. Там дверь во двор, там служебные машины госпиталя.
— Ира, бегом на улицу, — приказал Сосновский, — а я через черный ход.
— Есть, — кивнула Половцева, задрала подол халатика на бедре, где под халатом к ее ноге была примотана кобура с небольшим пистолетом.
Сосновский старался передвигаться тихо. Он хорошо слышал шум шагов впереди на лестнице. И когда в полумраке дежурного освещения он увидел Аминат, сердце оперативника сжалось. Ах, черт бы тебя побрал. Он все-таки пришел к ней. Мужчина что-то нес в руках, и Сосновскому очень хотелось, чтобы это было не оружие, не пулемет и не взрывчатка. Но почему Аминат так послушно идет за ним?
Отгадка была простой. Когда Нурбий открыл дверь черного хода, он повернулся и заметил Сосновского с пистолетом.
— Стой, ни с места! — пришлось крикнуть оперативнику.
— Не приближайся, — угрожающе прорычал горец.
Барагунов одной рукой держал ребенка, а второй, с зажатым в ней пистолетом, вдруг обхватил женщину за шею, прикрываясь ею и ребенком, как живым щитом. «Сейчас он меня застрелит», — подумал Сосновский, который спустился на пару ступеней по
