Олег Приходько - Запретная зона
Сидя с закрытыми глазами в шпагате, он пытался представить берег невиданного Иордана и тридцатилетнего Христа. На берегу собрались сотни людей в белых одеждах, длинные тонкие пальцы Иоанна легли на голову Иисуса, стоявшего по пояс в воде… Женька потерял картинку, мешало ощущение дикой фальши, связанной с предстоящей ему ролью крестного, таинство не вписывалось в контекст современной жизни, не верилось в благоговейное отношение к церкви ироничного не по летам племянника. «Чушь какая-то!.. Бред собачий!.. Зачем ей это понадобилось? — ругал Женька сестру, представляя в качестве дьявола, которого надлежало оплевать согласно обряду, Мишкиного отчима Зину: — Еще при погонах и табельном оружии в храм заявится, лицемер!» Впрочем, Зина шел у возлюбленной жены на поводу, но та наверняка меньше терзалась по поводу предстоящего таинства, нежели восприемник и оглашенный, вместе взятые. Женька хотел бы отнестись к крещению Мишки как к некой условности, пустяку, модному ритуалу, но не мог, а исполниться Святого Духа был также не в состоя-нии. Такая двойственность раздражала. «Грешен, грешен, как Мария Магдалина… Разбойник на покаянии», — и, поразмыслив, что в этом мире все равно некому бросить в него камень, снова обратился мысленным взором к святым образам. В облике Иисусовом окунулся с головой в Иордан, ощутил плотность теплой воды, а вынырнув, услыхал хлопанье крыльев над головой и громоподобный глас с неба, сопровождаемый вспышкой отразившегося в реке светила.
Сразу же за крещением перенес себя в пустыню Иерихонскую, которая была куда пострашнее Иорданской долины, где обитал Креститель. Дикие звери и разбойники, населявшие ее, вернули Женьку в знакомый мир борьбы и искушений, в котором нужно было умудриться выжить и устоять перед соблазнами. Параллель примирила его с несвойственной ролью; то, что, выйдя из церкви, племяш окажется в пустынном царстве безразличия и зла, придавать смысл сегодняшнему крещению. Что ж, пусть обретет ангелов-хранителей, пусть они помогут ему выжить в сумасшедшем мире. Материнский инстинкт, видно, подсказал сестре этот способ оградить сына от несчастий.
Но едва Женька открыл глаза, в сердце снова ворвался бес сомнений: «Чушь!.. Бред собачий!..» Он устыдился благочестивых мыслей, не посещавших его прежде. Пятнадцать минут терзаний вместо медитативного успокоения нарушили душевное равновесие, тренировка пошла насмарку.
За завтраком он снова пытался оправдать свое участие в том, во что не верил и чего боялся — не Бога, конечно, но богохульства, вранья самому себе. «Сбегал в церковь, пострелял, погулял на сребреники покойного Изгорского, почитал нотацию крестнику о том, как следует жить во Христе», — ерничал он, уминая рыбное филе.
По пути на стоянку вспомнил день, когда узнал о предстоящем Мишкином крещении. Злополучный день. Вспомнилась дверь Шейкиной, кавардак в комнате, совсем, как после налета на квартиру Изгорского, о котором рассказывал покойник. Тот же почерк. Но если эти спецслужбы, которые следили за Изгорским и слышали их разговор, знали, за чем посылал его старик, то почему же он, Женька Столетник, до сих пор ходит по земле?..
Он что, не нужен им?
Или наоборот — нужен?..
Шериф радостно приветствовал хозяина у ворот, завалился на бок, стуча по земле хвостом.
— Поешь домашнего, тварь Господня, — погладил его Женька и вывалил в миску смесь «Чаппи» с макаронами. — Эх, ты! Прозябаешь тут без настоящего дела.
Как и в тот день, стоянку охранял Николай.
— Жека, ключи завтра оставишь?
— Подружку покатать?
— Я там горючки на шару раздобыл, вылил в твой бак.
— Ладно, в чем проблема-то…
Женька разогнался, накатом выехал на Измайловский, скрипнул тормозами. «Значит… не заехай я тогда к Таньке, — осенило его, — живым из Лобни мне бы не вернуться?!» В суете последних дней ему не приходило в голову, что те, кто убрал Изгорского и Шейкину, должны были непременно избавиться и от него: он в любой момент мог сообщить в органы, что между этими убийствами существует одному ему известная связь. Но почему до сих пор никто не пытался отправить его на тот свет?
«Если у крещеного человека есть ангелы-хранители, то у меня их, очевидно, батальон!» — успокоившись, решил он и нажал на газ.
Женькиной кумой по настоянию Таньки стала какая-то дура из министерства высшего образования. Ему было все равно, хотя в церкви несколько раз пришлось отворачиваться: дура крестилась левой рукой, правой в это время поправляя лифчик.
Приехали загодя. Женька купил нательный крестик и десяток свечей. Зина сиял, как новенький жетон в метро, водил Мишку за руку, разглядывая иконы Спасителя и Богородицы, а храмовый образ Серафима Саровского произвел на него такое впечатление, что он искренне, хотя и неумело, перекрестился и поставил перед ним все свечи сразу.
Оглашенных оказалось десятеро. Шестеро младенцев, Мишка, добродушный еврей, решивший обратиться в христианство перед отъездом в Израиль, и молодая семья. Восприемников было в два раза больше: родители, сестры, братья и их друзья. Стали подтягиваться прихожане, к началу таинства небольшая церковь оказалась заполненной. Потрескивали свечи, пахло воском и сыростью. Церковный староста суетился подле купели. Наконец вышел отец Василий — седовласый, седобородый старик с проницательными, молодыми глазами. Спрашивая имена тех, кому отныне суждено было стать рабами Господа, он расставил оглашенных и крестных в положенном порядке, мягким, проникновенным голосом растолковал обязанности восприемников и порядок таинства, молча переложил свечку из правой руки Женькиной кумы в левую и приступил к молитве.
Женька смотрел на него, слушал, силясь понять смысл молитвы, но внимание его рассеивалось, он поглядывал то на Мишку, то на сестру, оказавшуюся в заднем ряду; потом стал наблюдать за Зиной, который потихоньку пробирался к незаполненному пространству возле панихидного столика. Там стоял высокий, военной выправки мужчина с правильными, ничем не примечательными чертами лица и неотрывно смотрел на священника. Зина подошел к нему, весело хлопнул по плечу и протянул руку для приветствия. «Вот дурак, прости Господи», — подумал Женька, знавший о том, что в храме не принято здороваться за руку. Мужчина вздрогнул от неожиданности, неохотно ответил на рукопожатие. Общаться с Зиной, судя по всему, он расположен не был — отвернулся к священнику, но не перекрестился вместе со всеми при упоминании Духа Святого, а лишь почтительно склонил голову. Потом он несколько раз кивнул, очевидно, отвечая на вопросы Зины, растянул губы в холодной улыбке и стал пробираться к выходу. Оставшись у кануна один, Зина поглядел вслед знакомому и возвратился к жене.
Отец Василий окропил Мишку водой. Срезав клочок волос, смешал их с воском и бросил в воду. Трижды обходя купель, Женька держал крестника за руку и чувствовал, как рука племянника напряжена, видел светящиеся торжеством Мишкины глаза, выдававшие душевное волнение. После хождения вокруг купели отец Василий прочел Апостола, размахивая кадилом, и Евангелие. Неустанно повторяя «Печать дара Духа Святого», принялся освящать глаза, губы, ноздри, груди, руки, ноги крещенных, храм наполнился ароматом мирра и ладана, плачем младенцев и молитвенным шепотом прихожан.
— Ну, Мишаня, поздравляю тебя, — Женька поднял племянника на руки и поцеловал, когда часа через два все вышли из церкви в притвор.
— Надо отметить, — неизвестно кому говорил Зина и тряс Мишкину руку, — такое дело и не отметить — грех!
— Между прочим, грех во время крещения болтать в храме, а также пожимать руки прихожанам, — незлобиво заметил Женька, отпирая ключом дверцу машины.
Зина засмеялся.
— Бог простит! Я Борьку лет восемь не видал. Он у меня в батальоне ротой управления командовал. Я тогда подполковником, начштаба был, а он капитаном. Классный специалист, его после из-под Гомеля куда-то забрали — в Афган или в разведку. Что-то я его не вижу… ушел, наверно. Тоже кого-то крестить приходил… Ладно, поехали!
— А он, что же, не узнал тебя? — спросил Женька, когда все сели в машину.
— Он-то? Узнал! Еще как узнал — столько было выпито, страшно вспомнить!
— Зина! — одернула мужа Танька.
— Все, молчу, молчу, — приложил тот палец к губам, вспомнив о запрете на алкогольную тему.
Женька вырулил на дорогу, поехал не спеша по правой полосе.
— Татьян, а, Татьян? — «акая», протянула кума. — А кто отмечать-то крещение будет? Кум за рулем, Зиновий Палыч в завязке. Эх, мужики пошли!
— Вот мы с тобой и отметим, — вздохнула Танька, — а они поглядят.
— О чем задумался, детина? — взъерошил волосы на Мишкиной голове отчим.
— О добром разбойнике, — серьезно ответил сын.
— Добрых разбойников не бывает, — сообщила крестная мать из министерства высшего образования.
