Михаил Соколов - Гладиатор
Финансовый газават… Смеяться нужно над этим… Ее волосы рассыпаны по подушке… Черное пламя волос… Пламя их сгоревших душ… Неподвижная Нина в его объятиях… Они едут по Москве в кабриолете…
Они идут по берегу моря… Они плещутся в волнах вместе с дельфинами… Он трогал невесомую паутину ее тела, пока не коснулся руки, которую искал; но это был пустой рукав… Он бросился к ней, но тут из клеток выпустили римских легионеров, и они заступили дорогу… Он борется, отчаянно рвется к Нине…
Николай размахивал во сне руками, сражался с врагами… Скрипит зубами… Слепнет… Старается зубами разорвать тончайшее покрывало мрака, отделяющее его от блестящей толпы римских легионеров… Он вооружился мечом… В каждой руке по пистолету-пулемету "скорпион" чешского производства… Легионеры сомкнули ряды, и пули веером отлетели прочь…
"Смотрите, ее зарывают живьем! – кричит он им. – Она еще жива, а ее собрались закапывать живьем!…
Она ничего не может одна! Смотрите! Ее кладут в могилу без гроба, а сверху бросают горсти земли, которые зелеными долларовыми бумажками укрывают ее… Глядите!.. Ее хоронят под долларами!.. Разве можно не верить собственным глазам! Она не может выбраться из-под этой массы денег!.." Его голос потонул в пронзительной песне Киркорова, певшего турецкую песню с упоминием мамы, его голос потонул в грохоте барабанчиков, сделанных из пустых голодных кишок и черствых хлебных корок, растворился в толпе нищих стариков, впереди которых важно шли пузатые министры-капиталисты, вскидывая вверх ноги, большие, как "Крайслеры", и все, проходя мимо могилы Нины, делали скорбные лица и шли дальше…
Гору из бумажных долларов рабочие тачками грузили на пароходы, и все расплывалось в воздухе… Мираж из сонного дыма… Знамя воздушного миража в руках, дрожащих, как вопли… Он ныряет в долларовую могилу и вытаскивает живую Нину… Внезапно их разделяют холод Млечного Пути и колонна людей из демократического блока… Николай бежит следом… Все внезапно останавливаются с возгласами одобрения…
На трибуне появляется Барон… Вождь и учитель… Я дам вам хлеба и зрелищ!.. Браво! Браво! Еще раз! Повторить!.. Толпа восторженно вопит, радуется… Барон поднимает руки, и голоса мало-помалу стихают… Это моя любимая дочурка, – говорит он и указывает на Нину. – Подать ее мне!.. Легионер с блестящим мечом выходит из рядов центурии, обходит Николая и колет его в спину…
Сильная резкая боль разбудила Николая. Какой кошмарный сон! Сердце гулко билось в горле, он не сразу понял, где явь, а где сонные призраки. Боль в спине, где лопатка, не проходила. Он провел ладонью, не достал. Помог другой рукой, надавливая локоть, и нащупал захрустевшую под пальцами ночную тварь.
Жук? Какой-нибудь ночной овод? Место укуса стало чесаться.
Николай достал из пакета бутылку коньяка. Пробка не хотела отвинчиваться, крутилась вокруг горлышка.
Вспомнил, что на поясе брюк есть трофейный нож.
В брошенной рядом одежде нашел брюки и нож в ножнах. Сковырнул пробку и стал пить из горлышка большими гулкими глотками. Выпил граммов двести, не меньше. Сразу ушла сонная одурь. Он кое-как закрепил пробку и сунул бутылку в пакет. Укус подлого насекомого нестерпимо зудел. Николай попробовал почесать лезвием и сразу порезался. Какой острый нож!
Взялся рукой за лезвие и стал чесать рукояткой.
Луна, стремительно разогнавшись, нырнула за тучку, погрузив мир во мрак. Из этого мрака соткалась мрачная фигура Крокодила, тут же заявившего, что ему плевать на Барона, когда затронуты его интересы, главное, честь.
– Мой принцип: никогда никому не спускать обид.
Кого-нибудь простишь, все кувырком пойдет. Так что молись, если ты верующий, сейчас я тебя убью. Жаль, что я тебя не достал с вертолета. Ты уже тогда у меня как кость в горле сидел. Чуял я…
Сказав это, Крокодил стал превращаться в огромную ночную бабочку, вернее, в огромного мотылька.
Чтобы он окончательно не улетел, Николай решил наколоть его на иголку. Иголки под рукой не оказалось, зато был нож, которым он продолжал чесать себе спину, пока длился монолог Крокодила. Какая разница: иголка, нож… Николай метнул нож в Крокодила и решил хлебнуть еще коньяка. Коньяк вновь пошел очень хорошо, вот только пробка на бутылке плохо держалась. Он выпил еще немного, хотел предложить Крокодилу, но тот, видимо, собрался уйти либо раствориться во мраке. Тогда Николай подтащил Крокодила ближе, прислонил к валуну и сел рядом. В бутылке оставалось еще не меньше половины. Коньяк пить не хотелось. Николай сунул его обратно в пакет и вытащил банку пива. Пакет повесил на рукоять ножа.
К сожалению, рукоять прилепилась под углом вниз, и пакет соскальзывал. Ну понятно, прикалывая мотылька Крокодила, он бросил нож снизу вверх, вот рукоять так неудобно и торчит. Николай вытащил нож и воткнул лезвие выше ключицы, чтобы оно плашмя опиралось на кость. Да, теперь пакет висел прочно, не соскальзывал.
От хорошо сделанной работы стало приятно. Но за суетой погасла сигарета. Закурил снова.
– Дело в том, – сказал он Крокодилу, молча всматривавшемуся в даль ночного моря, – дело в том, что я хочу наказать Барона. Я бы его убил, но с некоторых пор я понял, что смерть не всегда наказание.
Если только не ориентироваться на собственные чувства. Тогда, конечно: убил и торжествуй. Но ведь мертвому все равно. Плачут живые. Вот, думаю посоветоваться с Ниной, она подскажет, что можно сделать с тотализатором. Надо попробовать как-нибудь законным путем умыкнуть все деньги. Мне-то на его деньги плевать, но пусть Отарик помучается, когда мы с Ниной убежим да еще деньги прихватим.
Николай захохотал.
Все еще смеясь, он потянулся к пакету, так удобно висевшему на груди Крокодила, достал коньяк, сделал несколько глотков и в шутку предложил выпить молчаливому соседу. Тот, понятное дело, отказался.
– И все-таки, несмотря ни на что, жизнь прекрасная штука, – говорил Николай. – Надо только вовремя понять, что нет здесь ничего постоянного, нет разума во всем этом: в звездах, в этой луне, в облаках, в мучительных прелестях женщины… Нет ни разума, ни смысла. Человек приходит, работает, творит, обустраивает дом свой, а потом приходит другой и разрушает все созданное тобой, потому что его дом должен быть другим, а ты ему мешаешь. И кто прав? Никто.
Дом у каждого свой, а мест для строительства мало.
Вот ваш Барон построил свой дом на любви к дочери, а мне эта любовь не нравится. И я разрушу дело рук его. А я не нравился тебе, ты и пришел зачеркнуть меня и служишь мне вешалкой. Кто-то всегда умнее, быстрее, сильнее. Нет на земле ни гармонии, ни справедливости. Есть сила, которая может еще помочь тебе достичь гармонии и справедливости…
А цикады все пели, пели. Им что, их жизнь полна гармонии и справедливости, потому что разрушает их счастье только смерть, о которой они не знают. Потому и сладка их песня, полная райской бездумности, блаженного самозабвения.
Луна застыла над деревьями, преодолев предельную высоту свою. Море потемнело и посерело вместе с ночью, одолев предельный час своей красоты и величия.
Уже на востоке начинало сереть небо, но луна еще светила. Все пространство этой бухточки с валуном, кустами акации, песком и сверху надвигающимся лесом, узорно пестрело в прозрачной тени. Ветер стих к предрассветному часу – светлые и темные пятна, все пестрившие под кустарником, спали. И как будто еще неподвижнее темнеют отдельные деревья внизу тропы, ставшие как бы еще меньше в этом выжигаемом дневным солнцем южном лесу. И непрестанный, ни на секунду не умолкающий звон, наполняющий молчание неба, земли и моря своим журчанием, стал еще больше похож на звон каких-то дивных хрустальных колокольчиков…
Николай поднялся и пошел к воде. Волна, вздохнув, легко обожгла его ступни и с мягким шорохом уползла. Он зябко передернулся, на душе было пусто и, несмотря на все выпитое за ночь, как-то трезво.
И ушла неистовая злоба, раздиравшая его несколько часов.
Оглянулся. Из-за проясняющейся стены леса вверху дивным самоцветом глядела яркая зеленая звезда, лучистая, наполнявшая его надеждой.
Пора идти, нет времени… Надо жить!..
Глава 35
ПРИГОТОВЛЕНИЯ
Все когда-нибудь да кончается. И с окончанием одного, начинается другое. Это так просто, что даже не замечаешь. День, когда появился Николай, был для Нины обычным днем. И последующий день тоже.
Когда же наступил момент, сделавший невозможным эту прежнюю привычную жизнь? Что случилось?.. Отчего то, что лишь в глубине души она считала ложным и нечестным, сейчас стало просто невыносимым? События, как груз на спине вьючного животного: наступает предел, когда даже лишняя соломинка может сломить перегруженный хребет; она не могла понять, после какого момента.., что именно заставило ее до исступления возненавидеть отца.
