Контрольная схватка - Александр Александрович Тамоников
Немецкая колонна встала. Танки отошли, занимая у шоссе позиции для обороны. Несколько бронетранспортеров несмело попытались приблизиться к дальнему лесу, но все же остановились, опасаясь засады. Восхищенный Пашкевич смотрел не отрываясь на поле боя, не замечая, как он от избытка чувств стиснул пальцами мой локоть.
– Я всегда верил в нашу победу, всегда! – заверял он нас. – Наша техника самая лучшая, наши бойцы самые смелые и умелые на всем свете. Никогда никто нас не победит!
– Согласен, – ответил я, – но сейчас нам лучше убраться отсюда. Вдруг немцы зачем-то в этот лес пожалуют.
– Уходить? – удивился музыкант. – Но почему? Там же наши, там наши танки! Там свои!
– Танки уже ушли, – терпеливо стал объяснять Сосновский. – Этот бой – результат танкового рейда по немецким тылам. Он нужен для получения сведений о противнике и нанесения ему урона при первой же возможности. Они ушли назад, к нашим. Нам их не догнать.
И снова мы шли по лесу, озираясь по сторонам и прислушиваясь к лесным звукам. Я снова шел первым, и сразу присел на одно колено, и приготовился стрелять, как только в прогал между деревьями увидел колесо телеги. Мои спутники остановились и тоже скрылись за деревьями. Сосновский подобрался ко мне, и я указал ему на телегу. Он кивнул, шепотом приказал Пашкевичу не шевелиться и даже не дышать.
– Если немцы и их немного, то это шанс разжиться провизией, – тихо сказал он. – Да и оружием тоже. Только надо действовать тихо, без стрельбы.
– Мне кажется, что телега брошена кем-то, – ответил я. – Распряжена. Людей не слышно и не видно. Костер никто не жжет. Пошли посмотрим, а там уж будем действовать по обстоятельствам!
Мы осторожно двинулись в сторону телеги в глубине леса и быстро нашли ее след на траве. Значит, она здесь была совсем недавно. Не больше суток. Сосновский шел метрах в двадцати левее меня. Я старался не выпускать из поля зрения и телегу, и Михаила. Но когда я добрался до края небольшой поляны, то увидел, как Сосновский выпрямился, стоя за деревом, и заулыбался. На корточках я добрался до густого кустарника, чуть раздвинул его ветки и теперь увидел, что на поваленном стволе дерева сидит девушка. Телега стояла на краю поляны. И рядом с телегой лежала лошадь. Мертвая, как я сразу понял. Ее не распрягли, а просто обрезали постромки. И никого, кроме этой девушки, тут не было, не было костра, не готовилась пища, никто не рубил дрова для костра. Тишина и только девушка, одинокая и убитая горем.
Появиться сейчас перед ней в немецком мундире было бы глупо. Я решительно снял немецкий китель, бросил его под куст и, повесив винтовку на плечо, вышел в одной нательной рубахе на поляну. Я успел заметить, что Сосновский угадал мои мысли и тоже снимает китель немецкого офицера.
– Ой! – вскрикнула девушка. – Вы кто? Не подходите, а то я закричу!
– Кричать в глухом лесу? – улыбнулся я и, подходя к телеге, прислонил к ней винтовку. – Ты чего здесь делаешь? И как сюда попала?
– А вы кто? – упрямо стала выяснять девушка и, встав со ствола, попятилась. – Вы как сюда попали? Чего ходите по лесу?
– Я с друзьями выхожу из немецкого тыла к своим, – спокойно ответил я. – Нас трое: два офицера и один гражданский мужчина, музыкант.
И тут я увидел холмик рыхлой земли и старую лопату со сломанным черенком неподалеку. Так ведь это могила. Бедная девочка, она совсем одна и недавно кого-то похоронила здесь, в лесу.
– Кто это? – спросил я, подойдя к могиле.
– Дядя Федор, – просто ответила девушка. – Там вчера был бой, и его пулей убило. Я в лес хотела подальше уехать, а потом и Рыжуху тоже убило. Сюда пули залетали.
– М-да, – раздался за спиной голос Сосновского, – если здесь оставаться, то к завтрашнему вечеру тут нечем будет дышать.
Девушка обернулась, но не испугалась. Кажется, она мне поверила и не увидела во мне угрозы, да и в Михаиле тоже. Сосновский подошел и остановился возле могилы. И тогда девушка заплакала. Чувствовалось, что она устала бояться, что отчаялась совсем. Сосновский полез в задний карман своих брюк и вытащил половинку шоколадки.
– На, – протянул он девушке. – Поешь. Шоколад, как лекарство, придает силы и поднимает настроение. Давай с нами вместе выбираться к своим. Ты не против?
Она не была против. Откусывая с жадностью шоколад, девушка рассказала, что ее зовут Зинаида, что она возвращалась из села на ферму и что на них напал немецкий диверсант, но их спасли двое командиров, которые связали врага и увезли. А потом она с дядей Федором отправилась на дальнюю заимку, где жил старик охотник, но тут появились немцы, и им пришлось уезжать. Пытались через лес выбраться, но вот тут и случилось несчастье.
Мне почему-то сразу показалось странным упоминание о двух офицерах, которые появились на ферме. Только двое, без солдат. И я попросил Зину описать их. И она очень живо описала Когана и Буторина.
– Одного зовут Борисом, который с большим носом, да? – улыбнулся я. – А второго Виктором? Того, у которого седые волосы ежиком.
– Да, кажется, так они друг друга называли. Смешные такие. Тот, который Борис, нарядился старухой, чтобы диверсанта схватить! А вы их знаете?
– Знаем, – рассмеялся я. – Да вот только мы с ними встретиться должны были, а попали в тыл к немцам. Теперь они у наших, а мы тут бродим.
Появление Пашкевича Зина приняла спокойно. Он даже показал ей свои скрипки, и девушка окончательно поверила, что мы свои. И даже одобрила, что мы в немецкой форме идем: так проще фашистов обмануть и к своим пробиться. Вздохнув, Зина взяла с телеги узелок, потом вернулась и постояла немного у могилы. Перевязав поплотнее косынку на голове, она решительно заявила, что пойдет с нами к своим. Назад ведь все равно не дойти, немцы кругом, ужас.
Теперь получалось, что еды у нас не было совсем. Последнюю половинку плитки шоколада Сосновский отдал Зине, и в животах у нас откровенно урчало. Звуки боя затихли. Было удивительно не слышать грохота канонады. Она доносилась до нас, но издалека. Наверное, километрах в пятидесяти к северу шли бои, а здесь какое-то затишье. Иногда мне казалось, что
