Судный день - Александр Александрович Тамоников
Слова шефа МОССАДа звучали так убедительно, так тревожно и трагично. Если бы не это слово «практически», Голда Меир не сомневалась бы. Но после весеннего фиаско принять решение о всеобщей мобилизации она не могла, как не могла поддержать и предложение о превентивном ударе. Если бы министр обороны, начальник генштаба или глава военной разведки – хоть кто-то из них поддержал мнение Цви Замира, она бы не колебалась. Но спорить сразу со всеми? По мнению Голды, это было неправильно.
– Так что будем решать? – в полной тишине прозвучал голос начальника генштаба Давида Элазара.
– Превентивного удара не будет, – отрешившись от печальных мыслей, произнесла Голда Меир. – Со всеобщей мобилизацией повременим. Дождемся возвращения главы внешней разведки и соберемся вновь. Раз мнение большинства сходится на том, что серьезных действий со стороны Египта ждать не следует, мы прислушаемся к этому мнению. Все свободны.
Всего этого Цви Замир не знал, как не знали и члены группы «Дон». Впрочем, их миссия подходила к концу. Оставался один сложный вопрос, который ждал решения. Освобождение Ашрафа Марвана прошло на удивление легко. Богданов и Дубко вернулись в Монруж, как только получили ответ из Москвы. В это время у дома дежурил Дорохин. Он сообщил, что Марван наконец заговорил. Он попытался договориться с Дорохиным об освобождении. Сначала посулил деньги, много денег, потом попытался убедить его, что он не тот, кто нужен Франсиско Франко и, удерживая его, угодить Франко не получится. Дорохин в разговоры с Марваном не вступал, но сделал вид, что последняя фраза его заинтересовала. Сорвался с места и убежал, оставив Марвана наедине со своими мыслями. Теперь оставалось лишь развязать пленника и уйти, остальное пусть додумывает сам.
Так они и сделали. Богданов и Дорохин вошли в комнату, молча разрезали путы заранее приготовленными ножами и так же молча вышли. Преследовать их Марван не стал. Вместо этого он занялся тем, что собирался предпринять до того, как его пленили. Собрал передатчик и вышел на связь с агентами МОССАДа. Подслушать разговор снова помогло устройство из часов Дорохина, так что уже через час они знали, куда и когда направится Марван.
Из Монружа он поехал в гостиницу, там пробыл до полудня. Оттуда же сделал заказ на авиабилет до Лондона. Богданов и Дубко проводили его до аэропорта, дождались, пока самолет поднимется в воздух, и только после этого вернулись в дом мадам Дюбуа. Перевозить пленников в Монруж в дневное время Богданов не решился, опасаясь французской полиции. Пришлось дожидаться ночи.
Время ожидания потратили на обработку полковника Шилкина. Богданов устроил ему настоящую шоковую терапию. Несколько раз за день он обсуждал с членами группы возможность ликвидации Шилкина.
– Через аэропорт его тащить опасно, – уверял он своих товарищей. – Лучше разобраться с ним здесь, чем подставлять себя под удар.
– Но ведь есть приказ, – возражал ему Дубко. – Дело запутанное, и разбираться в нем не входит в наши полномочия.
– Плевать мне на полномочия, – горячился Богданов. – Надо было тщательнее проверять, кого отправляешь на оперативное задание. Что, если он поднимет шум? Решит сдаться властям, попросит политического убежища, а заодно скопом сдаст нас как советских шпионов. Вот рады будут французские власти, заполучив целых пять агентов КГБ. Нет, на это я пойти не могу!
– Что ты предлагаешь?
– Убрать его тихо, ликвидировать все, что может помочь опознать его личность, и оставить где-то в предместьях Парижа. К тому времени, как его тело найдут, мы будем в безопасности. А с трупом пусть разбирается парижская полиция.
– Да, но что ты скажешь дома? Что Шилкин убит при попытке к бегству? – продолжал спорить Дубко.
– Почему нет? Хорошая идея, – Богданов одобрительно похлопал Дубко по плечу. – Так мы и скажем, тем более эта версия вполне может стать реальностью. Везти Шилкина в аэропорт связанным мы не можем, а без веревок на руках и ногах он может выкинуть все, что угодно.
– О чем вы спорите? Шилкин – потенциальная угроза для нас и для нашей страны до тех пор, пока жив. Так зачем обременять страну таким наследием? – вступил в разговор Казанец. – Да его кокнуть мало за все, что он выкинул. Актер он, конечно, отменный. Как с Авадом нас провел! Ведь он с самого начала знал, что шпион – не Авад, а какую сцену разыграл. Я сидел там, в Айн-Зара, и думал, как это Шилкину удалось так быстро расколоть Авада, да еще чтобы тот не произнес ни звука. А он никого и не колол. Посидел в сарае, провел разъяснительную беседу с подопечным и отнес его обратно в дом. Потому и подробностями с нами не поделился, что никаких подробностей-то и не было.
Сам Шилкин высказал свое мнение относительно его участи только к шести утра следующего дня, когда группа Богданова вернулась из Монружа, освободившись от четырех пленников. Поняв, что остался единственной преградой между группой и их возвращением домой, он реально ощутил, что при таком раскладе преданные своему командиру бойцы могут согласиться на его предложение и действительно избавятся от ненужного балласта и лишней опасности. Он потребовал к себе подполковника Богданова, заявив, что будет говорить с ним только наедине.
– Решил напоследок навешать мне на уши новой лапши? – устроившись на стуле возле кровати, проговорил Богданов.
– Нет, я хочу договориться, – ответил Шилкин.
– С предателями Родины я не договариваюсь, – бросил Богданов.
– Я не прошу отпустить меня – только сохранить жизнь, – Шилкин смотрел прямо в глаза Богданову, и было видно, что этот разговор он прокрутил в голове не один раз. – Я понимаю, что ты меня не отпустишь, так зачем попусту воздух колыхать? Отвези меня в Москву, это ведь то, чего от тебя требует начальство.
– Подслушиваешь разговоры?
– Да брось, я прекрасно понял, для чего вы их вели. – Были бы у Шилкина руки не связаны, он бы махнул рукой, выражая свое отношение к инсценированным разговорам членов группы. – Быть может, я и не спец в организации шпионских и контрразведывательных операций, но кое-что про методы нашей конторы знаю.
– И это еще один повод, чтобы оставить тебя здесь, – заметил Богданов, который знал то, чего не знал Шилкин: все разговоры велись не для того, чтобы убедить
