Эльмира Нетесова - В снегах родной чужбины
— Ну уж хрен тебе в зубы, по самую макушку! С чего это ты взял? Да мне те покойники до одного места! И я к ним дела не имею! Кой с них понт? Кому они спонадобились, с того и снимай шкуру!
— Кто с тобой был?
— Со мной много кто спал! Всех не то что я, она не помнит! — хлопнула себя меж ног.
— Что ж, в камере вспомнишь, с кем у морга гуляла…
— А-а, ты все про это? Ну и скушный мужик! Да зряшное затеваешь. Сами покойники никому не нужны. Да и тебя от лишней мороки избавили. На что вам возиться с ними? Свои их зароют. Как полагается. Помянут. И то не псы шелудивые, чтоб за казенный счет их хоронили. Кентов имели.
— Только для того их украли?
— А ты что думал?
— Почему ж тогда Коршуна бросили, не вспомнив о поминках?
— Тот лажанулся. Его с закона вывели. Падлой стал. Эти — нет! Фартовыми отошли. Не положено их лягавым хоронить. Только своим. Чтоб они на том свете на кентов не обижались, не мстили б за подлянку.
— Выходит, Коршуна не боятся?
— Он фаршманутый.
— И кто ж эти кенты, что решили в морг залезть?
— Какая разница? Я их не знаю. Со всеми не переспишь. Стара стала.
— Сколько их было?
— Не считала, бухой была. А у меня в глазах троится.
— На чем увезли покойников? — продолжал Коломиец.
— Не видела. Мне по тыкве дали, я и свалилась. Протрезвела, когда никого не было.
— А за что ударили?
— В машину лезла. Меня и вышибли.
— Кто обидел?
— Медведь. Хотя, ой, что это я? Не помню. Не видела, темно в ней было.
— Машина какая?
— Крытая.
— Грузовая?
— Я в них волоку? Мне один хрен. Раз колесы есть — машина! И все на том.
— Куда их увезли, покойников?
— Говорила уже — не знаю! Когда с канавы поднялась, в пивбар похиляла. Чего темнить стану?
— Кто просил пойти в морг с законниками?
— Меня не просят уже годков десять. Сама предлагаюсь — и не берут!
— В морг кто позвал?
— Никто! Я там не была! Клянусь мамой! Боюсь жмуров.
— А для чего ж звали? Взяли зачем?
— На атасе стоять. Придержать того пидора, какой жмуров потрошит, — ухмыльнулась Любка.
— Кто ж просил о том?
— Не помню, бухой была!
— Хватит! Заладила! По бухой ведь и законников могла спутать с патологоанатомом. Да и не взяли бы пьяную с собой. Хватит выкручиваться! Либо отвечаешь на вопросы, либо — в камеру! Но, учти, надолго!
— А ты меня не пугай, пес лягавый! Мало вам вломили кенты? Ништяк! Есть кому вам кентели пооткручивать! И за меня не пройдет на холяву! Не одного уложат. Шкуру снимут так, что в морг везти станет нечего!
— Не обо мне, о себе подумать придется скоро! И вот тогда я послушаю, что скажешь о кентах, им ты сегодня не нужна. Завтра — совсем забудут. Но и это — в лучшем случае! — предупредил Коломиец. Вызвав охрану, приказал поместить Любку в одиночную камеру. Когда бабу вывели, из соседнего кабинета вышла Пономарева:
— Грубо работаете, Владимир Иванович! Угрозы, давление — не метод допроса. Говорите на блатном жаргоне, унижаете человека. Стыдно!
— Я разговаривал на единственно понятном ей языке. Иное таким — недоступно. Мне хоть что-то удалось узнать. Вам со своей деликатностью — ничего. А о работе следствия судят не по форме, а по результату! — ответил он раздраженно.
— И вам она ничего не сказала. А теперь вовсе замолчит на допросах.
— А мне от нее уже ничего не надо. Не станут же фартовые держать покойников у себя. Повезут на кладбище. Там уже мои дежурят. С сегодняшней ночи.
— Вы наивный человек, коллега! Неужели впрямь полагаете, что хоронить они станут на кладбище, зная, что исчезнувших из морга искать станут? И, конечно, оцепят кладбище. Привезти туда покойников — это сразу попасть в ловушку. Не думайте, что фартовые столь глупы.
— Спасибо за комплимент. Но не только кладбище, а и все выходы из города контролируются оперативниками, досматриваются все машины, — дополнил Коломиец.
— И это просчитано. Уверена. Не будут рисковать. Все сделают проще. У фартовых есть единственный выход — закопать своих в горсаду либо на пустыре. Надо проследить за Сезонкой. Одного не пойму. Зачем им понадобилось забирать их из морга? Не верю, что женщина сказала правду. Не станут живые рисковать свободой из-за мертвых. Что-то другое тут кроется. Но что? Эту загадку нам самим не разрешить, — уходя, сказала Пономарева.
Коломиец вызвал к себе оперативника и попросил его сходить на Сезонку за осведомителем.
Алешка пришел не сразу.
— Да, притихли фартовые сегодня. Не пили ночью. Не видно было их. Но и машины не приезжали. Правда, подходил нынче утром один. Узнавал, когда мусор от барака повезут. Много скопилось. Дышать нечем стало. Просил из сарая ящики с хламом забрать. Да только тяжелые они. Одному мне не поднять. Даже на телегу. Обещали помочь. И заплатить хорошо.
— А разгрузить — помогут?
— Конечно. Мне велено увезти. А значит — остальное за ними.
— Куда увезти просили?
— Ведомо! На свалку! Она за горсадом. В километре — не больше!
— Когда повезешь?
— Просили — к вечеру. Обещались своих сявок в подмогу дать. Обоих.
— По какой дороге повезешь?
— Окраиной. Мне по центру исполком не велит. Чтоб воздух не портил.
Обговорив все детали с Алешкой, следователь поставил в известность начальника горотдела.
— Кому нужны сявки фартовых? Самих бы поймать! Законников! Да и будут ли в тех ящиках мертвецы?
— Надо проверить. Дайте шанс! — попросил Коломиец.
А вскоре группа оперативников, переодетых в штатское, была отправлена к указанному месту разными путями.
От Сезонки до горсада были расставлены посты наблюдения на случай внезапного изменения маршрута Алешкой.
Коломиец ходил по кабинету, нервничая, то и дело выглядывая в окно.
Из него хорошо просматривалась соседняя улица, по которой должна была проехать телега.
Следователь понимал, что следом за нею, теряясь среди прохожих, держась поодаль, пойдут фартовые.
Конечно, можно было бы сделать все иначе. Накрыть законников в бараке перед тем, как соберутся выносить ящики. Но… Это значило бы выдать осведомителя с головой. И, кроме того, все подходы к бараку охраняются сявками. Мимо них не пройти незамеченным. Предупредят. И тогда самим можно попасть в ловушку, окончательно завалить дело.
Медленно тянулось время. Кажется, оно остановилось. И вдруг зазвонил телефон. Громко, требовательно.
— Ты у себя? А знаешь, Коршун сегодня чуть не сбежал, ну тип! Едва сообразили. Через форточку хотел. Конечно, не сумел бы живым остаться. Силенок маловато. Но уже ожил! — смеялся в трубку на другом конце провода Баргилов.
Коломиец хотел ответить, что завтра навестит его, но в это время увидел телегу, груженную доверху мусором. Рядом с рыжей клячей, поддергивая на каждом шагу портки, вышагивал Алешка. Он понукал, торопил лошадь. Кроме него, никто не шел за телегой. Улица была на удивление тиха и безлюдна, как никогда.
Осведомитель со своим грузом скоро исчез из вида, скрылся за домами. Сколько ни смотрел следователь, ни один человек не прошел следом. Не выдержав, Коломиец открыл окно. Двое алкашей шли по тротуару в обнимку, даже не оглядываясь на милицию.
Он глянул во двор. Не приметив в гараже Бориса, забеспокоился. Спустился вниз, спросил о мальчишке у автослесаря. Тот удивленно брови поднял:
— Из школы еще не вернулся. Рано. Часа два заниматься ему. С чего беспокоиться? Никуда не денется…
Следователь вернулся в кабинет. Смотрел на часы. Ему так хотелось оказаться на месте событий. Но начальник следственного отдела не разрешил. Отговорил — в целях безопасности…
Вот уже и час прошел.
Как там у ребят? Поймали? Или отвлекли внимание фартовые? В последнее время они что- то не стали доверять Алешке. Косились на него после случая с Коршуном. И даже пьяный сявка предупредил иль обронил ненароком: мол, кто законников засветит лягавым, тому не дышать…
Еще полчаса… Ни звука, ни голоса, ни шагов в коридоре. Тихо на этаже. Даже телефоны молчат, словно сговорились.
Следователь спустился вниз к дежурному. Взглядом спросил, есть ли новости. Тот отрицательно покачал головой, вслушиваясь в голоса, доносившиеся с улицы.
— Дядь Вов! Скорее! Там беда! — влетел в дежурную часть Борька. И, бледнея, дрожа всем телом, показывал на угол, из-за которого вывернула боком окровавленная телега. За нею шла толпа зевак. Охая, крича на все голоса, она неотступно следовала за оперативниками.
— Живо в гараж. И носа во двор не суй! — поторопил мальчишку следователь и, убедившись, что тот послушался, пошел навстречу оперативникам.
Те, открыв ворота, завели телегу во двор, оттеснили толпу зевак, попросив их разойтись по домам.
Толпа рвалась к двоим мужикам, которые шли в наручниках, подгоняемые милицией.
В телеге, прикрытые от посторонних глаз, лежали четверо, наспех забросанные лопухами и пиджаками.
