Адвокат - Гришэм Джон
Следующим пунктом была общественная кухня при церкви неподалеку от Университета Галлодета.[13] Если верить карте города, храм располагался совсем рядом с перекрестком, где стоял когда-то тот самый склад. Руководила кухней молодая женщина по имени Глория. Приехав в девять, я застал ее за шинковкой овощей, одну, — добровольцы пока не подошли.
Я представился, и Глория сунула мне в руки нож, попросив помочь с луком. Какой юрист, работающий ради идеи, отказался бы на моем месте?
Мне приходилось заниматься подобным у Долли, сообщил я и, утирая слезы, принялся рассказывать о деле, над которым работаю.
— Делами мы не занимаемся, — бросила Глория. — Мы просто кормим бездомных. Имен при этом не спрашиваем.
Добровольный помощник принес мешок картофеля. Мне было пора. Поблагодарив за лук, Глория взяла копию списка и обещала что-нибудь разузнать.
Все мои передвижения по городу были четко спланированы, за короткое время предстояло опросить множество людей.
Я поговорил с врачом клиники для бездомных — там хранились данные на каждого пациента. Он пообещал: к понедельнику секретарша сверится с компьютером и сообщит мне, если найдет хотя бы одно имя из списка.
Я отчаевничал с католическим священником храма Искупления грехов. Святой отец внимательнейшим образом изучил все семнадцать фамилий, но помочь оказался не в силах.
— Слишком много проходит передо мной людей, — посетовал он.
В Коалиции борцов за свободу, занимавшей просторное здание, сооруженное еще в прошлом веке, случилась единственная за день неприятность, правда, не очень крупная. К одиннадцати часам за тарелкой бесплатного супа выстроилась длинная очередь. Я направился прямо к входу, чем вызвал бурное негодование. Послышались оскорбления. Голодные имеют право на злость. Но неужели меня трудно отличить от бездомного? Доброволец небольшими группами пропускал людей в помещение. Железной рукой он грубо оттолкнул меня, бесцеремонного нарушителя.
— Да не нужен мне суп. Я ваш юрист.
Мои слова возымели действие: в мгновение ока из ненавистного белого хама я превратился в друга и защитника и был с почтением пропущен.
Командовал кухней преподобный отец Кип, энергичный коротышка в красном берете, встречаться нам прежде не доводилось. Когда он узнал, что а) я адвокат; б) семья Бертонов — мои клиенты; в) от их имени я собираюсь подать в суд и г) в случае победы потерпевшим выплатят компенсацию, его воображением завладели деньги. Потратив впустую целых полчаса, я твердо решил спустить на служителя Божия свирепого Мордехая.
Я позвонил Меган и отказался от совместного обеда, дескать, нахожусь на противоположном конце города и выбиваюсь из графика встреч. На самом деле опасался, что за ее приглашением кроется желание пофлиртовать. Привлекательная, умная и, безусловно, достойная любви, Меган была сейчас очень далека от меня. Последний раз я ухаживал за девушкой лет десять назад и не знал современных правил.
Меган сообщила прекрасную новость: Руби не только высидела на двух собраниях, но и заявила, что на протяжении суток не прикоснется к наркотику. Меган слышала это собственными ушами.
— Сегодня ей нельзя оставаться на улице, — сказала директриса. — За двенадцать лет она не прожила без дозы и дня.
Но куда я мог устроить Руби? У Меган были кое-какие соображения.
Вторая половина дня оказалась не менее бесплодной, чем первая. Я узнал адреса всех вашингтонских приютов, перезнакомился с массой народа и раздал уйму визиток — все.
Из выселенных со склада удалось отыскать только одного — Келвина Лема. Если исключить Девона Харди и Лонти Бертон, то в списке остается четырнадцать человек, провалившихся как сквозь землю.
Закоренелый бродяга наведывается в приют, чтобы поесть, раздобыть обувь или одеяло — и бесследно исчезнуть.
Ему не нужна помощь, он не жаждет общения. Эти четырнадцать не были таковыми. Месяц назад они имели жилье и исправно вносили арендную плату.
Терпение, внушал мне Мордехай, уличный адвокат должен обладать терпением.
Руби встретила меня сияющей улыбкой: почин положен.
Меган уговорила ее провести ночь под крышей. Руби с неохотой, но согласилась.
Мы покатили на запад, в Виргинию. Задержавшись в небольшом торговом центре, купили зубную щетку, пасту, шампунь, сладости. В Гейнсвилле я обнаружил мотель, где за сорок два доллара сдавался одноместный номер.
Руби осталась в нем со строжайшей инструкцией держать дверь на замке до самого утра.
В воскресенье я приеду.
Глава 28
Ночь. Суббота. Конец февраля плавно перетекал в начало марта. Я чувствовал себя молодым, свободным, не столь богатым, как три недели назад, но и не нищим. Шкаф набит прекрасной одеждой, которой я не пользуюсь. Двухмиллионный город полон прекрасных девушек, которые мне не интересны.
Сидя перед телевизором с бутылкой пива и пиццей, я был почти счастлив. Появление на публике могло привести к встрече со знакомым, и тот обязательно воскликнул бы: «Эй, да разве ты не за решеткой — я видел в газете твое фото!»
Звонок к Руби чуть не свел меня с ума. После восьмого гудка я готов был рвануть в Виргинию. Наконец Руби подошла к телефону и восторженно пропела, что просто наслаждается жизнью: простояла час под душем, съела полкило конфет и теперь вся в телевизоре. Покидать номер и не думает.
В двадцати километрах от столицы, в крошечном городке, где ни я, ни она не знали ни души, достать наркотики было невозможно. Я вполне мог гордиться собой.
Сотовый телефон на пластиковом ящике рядом с пиццей внезапно запищал.
— Как поживаешь, арестант? — услышал я очень приятный женский голос.
Клер.
— Привет. — Я приглушил телевизор.
— С тобой все в порядке?
— Со мной все великолепно. А как ты?
— Аналогично. Увидела в утренней газете твою улыбку и немножко испугалась.
Клер читала только воскресный выпуск. Значит, газету ей кто-то подсунул. Может, тот тип, что отвечал по ее телефону. Интересно, сейчас Клер тоже с ним?
— Вышло довольно занимательно. — Я рассказал об аресте и тюрьме.
Клер явно хотела поговорить. Похоже, кроме меня, собеседника не нашлось, и — невероятно! — она искренне встревожилась:
— Чем грозит обвинение?
— Кража со взломом тянет на десять лет, — буркнул я, ликуя в душе от ее беспокойства.
— Из-за досье?
— Да. Но никакой кражи не было.
Вернее, я не был готов признаться в ней.
— И ты лишишься права заниматься юриспруденцией?
— Если суд сочтет меня виновным в уголовном преступлении, то да. Лицензия аннулируется автоматически.
— Но ведь это ужасно, Майк. Что ты будешь делать?
— Не знаю. Может, до суда дело не дойдет.
Действительно, не верилось, что на моей профессиональной деятельности могут поставить крест.
Мы вежливо поинтересовались здоровьем родителей, я даже вспомнил про Джеймса с его болезнью Ходжкина. Лечение, ответила Клер, идет успешно, родственники полны оптимизма. Я поблагодарил ее за звонок, и после взаимного обещания держать друг друга в курсе мы расстались.
Положив мобильник на ящик, я с горечью убедился, что самую занимательную часть телепередачи пропустил.
Окна мотеля выходили на автостоянку. Заметив меня, Руби вышла навстречу:
— Я выдержала! Ни грамма зелья за сутки!
Мы обнялись.
Пахнущая шампунем, с влажными волосами, Руби была в платье, которое вчера ей вручила Меган.
На пороге соседнего номера возникла супружеская чета, обоим за шестьдесят. Бог знает, что они о нас подумали.
Мы отправились в город. Меган с нетерпением ждала нас. Успех Руби она назвала настоящим подвигом и объяснила, что наиболее трудными для отвыкающего наркомана считаются именно первые двадцать четыре часа.
Как обычно, приехал пастор. Женщины собрались в зале на проповедь, молитву и обязательные гимны.
