Олег Приходько - Горсть патронов и немного везения

— Сказал, что впервые сталкивается с таким продуманным убийством. Шарик, привязанный к люстре, должен был служить сигналом безопасности для Ямковецкого. Да, Алексей Петрович? Если в вашей явочной квартире находился кто-то из посторонних, шарик нужно было просто снять или проколоть. А когда после несостоявшейся в «Байкале» встречи с Илоной вы поняли, что телефон засвечен и по нему прошла дезинформация Анастаса Рыжего — решили на всякий случай избавиться от тети Насти. Для этого в ее отсутствие нужно было просто заменить шарик на другой, точно такой же, только накачанный газом — вроде того, каким вы душили меня.

А потом выстрелить в него через форточку из окна противоположного дома в тот момент, когда тетя проходила мимо — без лишнего шума, из элементарной пневматической винтовки. Пожилая инфарктница — не тренированный детектив, ей оказалось достаточно одного вдоха. При этом и у Ямковецкого, и у вас — полное алиби. Уверен, в тот момент вы сидели в компании авторитетных друзей, каждый из которых может подтвердить, что вы неотлучно находились с ними в каком-нибудь ресторане «Изба рыбака». Уничтожить улики — срезать шарик с люстры, подобрать пульку, следы размытой слезами туши с лица покойной и, главное, забрать блокнот с телефонными сообщениями со стола — было делом техники. С этим вполне могла справиться Евгения Васильевна. Она ведь, кажется, приходила делать Анастасии Емельяновне уколы и у нее был ключ? К тому же нервы у этой мэм железные, такая не дрогнет.

Я сам удивлялся, как складно у меня получается. Наверно, для такой необузданной фантазии нужно стоять по колено в собственной могиле и слышать запах смерти. То есть версия эта у меня возникла раньше, но ни улик, ни доказательств, конечно же, не было.

От матюшинского носа в сизых прожилках отхлынула кровь, губы его побелели. Он медленно повернул голову в сторону молодого убийцы.

— Зачем? — прошептал зловеще.

— Да вы что?! Вы что, не видите, что он заливает?! Нашли кого слушать!..

— Кто-о?! — раненым зверем закричал Матюшин и, сжав кулаки, распрямился во весь рост. — Кто это сделал, ты?!

— Хватит! — крикнул молодой. — Никто ее не убивал, сама она!..

Но Матюшина было уже не остановить. Невзирая на ствол в руке убийцы, он схватил его за куртку и рванул на себя:

— Убью, твар-рь!.. падаль!.. — рычал, тряся его изо всех сил. — Я знал, знал!.. Она ничего не сказала бы, она была просто больной старухой, просила меня найти ей какое-нибудь дело!.. Она без дела жить не могла! Су-ки!..

Убийца резко отбил его захват, схватил за волосы на загривке, ткнул основанием ладони в подбородок, и Матюшин, описав дугу, шлепнулся на мох.

— Кого ты слушаешь, идиот!., кретин!.. На хрен мне твоя старуха сдалась, пачкаться о нее!..

— Не сме-еть!! Она же мне как мать!.. Сволочь! Как мать!..

Я понял, что копать дальше бессмысленно. Выпрыгнув из ямы, я с мастерством десантника армии генерала Родионова ударил убийцу саперной лопаткой. Удар пришелся в точку цзиньсо — между седьмым и восьмым позвонками. Если бы я врезал по ней ребром ладони — из строя вышли бы печень и селезенка, но саперная лопатка повредила и все остальные органы, подробный перечень которых можно найти в Большом анатомическом атласе.

Матюшин нащупал упавшие очки, нацепил их на нос и, вытаращив и без того увеличенные линзами глаза, стал отползать в сторону.

Сбросить тело в яму оказалось делом двух секунд. Там оно не помещалось — пришлось сложить его так, как складывали меня, упаковывая в багажник.

Воспользовавшись моей занятостью, Матюшин вскочил и побежал к «Порше». В самый последний момент я успел броситься к нему под ноги.

— Спокойно, Матюшин! Не надо спешить. Сейчас мы поедем вместе. Возьми-ка шанцевый инструмент и забросай товарища землей, пока я умоюсь.

— Я… я не… — замотал головой Матюшин.

— Потом расскажешь!

Я забрал из замка зажигания ключи, обыскал покойника. Двенадцатизарядный автоматический «Майами» стал моим трофеем, ко мне вернулись мои отмычки, пистолет и фонарик. Еще в кармане убитого оказались мое удостоверение и водительские права на имя Давыдова Сергея Иосифовича.

— Не закопаешь его через пять минут — я закопаю тебя рядом, — поставил я ультиматум Матюшину и побрел к ручью.

Это был, конечно, не Эльдорадо, но очень чистый и довольно быстроводный ручей с прозрачной холодной водой. Сняв с себя всю одежду, я с наслаждением искупался. Не могу сказать, что почувствовал себя родившимся заново, но желание умереть отступило.

В отведенный срок Матюшин уложился и теперь сидел, обессиленный, у холмика, всецело подчинившись воле рока.

— Где мы находимся? — спросил я, подойдя к машине.

— В лесничестве, недалеко от Сосновки.

— Где Ямковецкий?

Он пожал плечами. Я сел в прокуренный салон и завел двигатель.

— Эй? — растерялся Матюшин. — А как же я?

— Да как хотите! Что я вам, нянька?

— Но я действительно не знаю, где он! В последний раз я видел его у Балашовой три дня тому назад, он просил обеспечить колесами Анастаса Рыжего!

Я захлопнул дверцу и опробовал «Порше», сразу отметив, что салон значительно удобнее, чем багажник. Метров двадцать Матюшин бежал за мной, размахивая лопаткой, потом сдался и, прислонившись к сосне, сполз на мох. Я остановился, посигналил. Он покорно поплелся к машине, всем своим жалким видом выражая покорность побежденного; у дороги машинально огляделся и сунул под мокрую моховую кочку орудие убийства.

— Зачем было убивать несчастную женщину! — риторически воскликнул он, когда мы с похоронной скоростью двинулись в неизвестном направлении.

— Не будем о грустном, Алексей Петрович. Я человек впечатлительный, того и гляди расплачусь. Вполне допускаю, что вы к убийству гражданки Балашовой непричастны, но тогда не откажитесь ответить на пару моих вопросов. Они касаются Ямковецкого. Все остальные, включая вас, в мой прейскурант не входят. Итак, вопрос первый: он в бегах?

— Не знаю. Во всяком случае, скрывается.

Он достал из кармана мои сигареты «Кэмел». Я забрал у него их и закурил.

— Вы еще и мародер? Кстати, какие сигареты курил ваш сообщник Давыдов?

— «Приму», — поморщился Матюшин. — И он еще мой сообщник?

— А чей? Ямковецкого?..

Он нажал кнопку стеклоподъемника и отвернулся.

— Какое отношение ко всему имеет Майвин? Быстрее, у меня нет времени!

— Майвин — дерьмо, — изрек Матюшин тоном забравшегося в ванну Архимеда.

— Это я знаю без вас.

— Ставленник сибирской преступной группировки, Стартовый капитал сделал на квартирах — скупал, перепродавал.

— Это запрещается законом?

— Законом запрещается убивать одиноких стариков, приватизировавших квартиры. Оказывать силовое давление на владельцев, похищать детей. Только это — сейчас, а тогда, в начале девяностых, законы и нормативные акты в сфере операций с недвижимостью отсутствовали.

— Он что, убивал лично?

— Конечно, нет. Зачем? Но не знать о нескольких тысячах убитых и оставшихся без крова он не мог. Люди не хотели приватизировать жилье — сибиряки заставляли их это делать, а потом отчуждать в свою пользу, заставляли оформлять фиктивные обмены и браки, выколачивали доверенности на производство всех операций с квартирами. А потом он стал строить коттеджи. Вначале, разумеется, для нужных ему людей — сотрудников муниципалитетов, лицензионных палат, правительства. Стал заключать крупномасштабные сделки с фирмами — поставщиками леса, стройматериалов. Только уже при поддержке купленных чиновников, пользуясь всеми льготами — для военных, для беженцев. Продавал, разумеется, по коммерческим, завышенным ценам.

— Вы тоже были чиновником. Оказывали ему услуги?

— Нет!

— Ах, так вы Робин Гуд? Поборник справедливости? За что вас Майвин и подставил. Подсунул в качестве взятки меченые деньги, научил, как подбросить труп в гараж…

— Я не подбрасывал никаких трупов!

— Ну конечно! Майвин ведь тоже не убивал. У него была своя бригада, у вас — своя. Только у него на востоке, а у вас на западе, да? Говорите, Матюшин! Какую роль во всем этом играл Ямковецкий?

Он снял очки и устало закрыл глаза. Я заметил, что у него дрожат руки, как у эпилептика перед очередным приступом. Пришлось дать ему сигарету.

— Ямковецкий сидел в тюрьме, когда в поле зрения Майвина попала квартира в Марьиной Роще. Там проживали мать Ямковецкого — семидесятипятилетняя старуха, его жена Людмила и дочь.

— И что?

Он несколько раз нервно затянулся, мотнул головой, точно отгоняя наваждение.

— Начались наезды. Требовали продать квартиру. Выстрелили в окно. Потом избили Людмилу и, похоже, изнасиловали… Ямковецкий не говорил об этом, но… намекнул как-то по пьяной лавочке. Еще были звонки с угрозами похитить дочь, ей тогда не исполнилось шестнадцати. Адрес помещали в газетах, им отовсюду звонили с предложениями об обмене. Словом, выжили из квартиры, заставили оформить куплю-продажу за пять тысяч долларов, кажется.