Михаил Рогожин - Новые русские
Когда Вера приходит в себя, садится на пол и открывает глаза, она видит обеих девушек. Они — голые и совершенно одинаковые. Но на лобке у одной выстрижена буква «Ю», а у другой — «К». Темирова в комнате уже нет.
— Теперь я знаю, как вас различить, — произносит Вера, довольная своим открытием. И снова откидывается на подушки. Совсем пьяная. А может, не пьяная, а впервые счастливая.
Интриги в семьдесят волнуют сердце сильнее, чем любовь в двадцать
Интриги в семьдесят волнуют сердце сильнее, чем любовь в двадцать. Поэтому, несмотря на бессонницу, боль в ногах, рези в желудке, прыгающее давление, ломоту в суставах, дамы, поддерживающие отношения с Таисьей Федоровной, всегда наготове. Их телефоны каждый день раскаляются добела от малейшей новой сплетни или неизвестно откуда возникшего слуха. Часами обсуждают между собой события, ничтожные для живущих, но значительные для доживающих.
Гликерия Сергеевна битый час пыталась дозвониться до Таисьи, но все ее усилия были тщетны. Пришлось самой ехать на Сивцев Вражек. Новость, которую сообщили старой актрисе, распирала ее, не давая возможности даже позавтракать. Но, придя к подруге, Гликерия Сергеевна не бросилась с порога выпаливать свое известие. Она знает, как вести себя в подобных случаях. Просто взять и рассказать, значит, по-любительски лишить себя всяческого наслаждения. Ведь в передаче любого слуха существует три основных этапа. Каждый из которых переживать следует с максимальной приятностью для себя. Этап первый — самый мучительный, а потому наиболее сладостный, это когда ты знаешь то, чего не знает твой визави. Можно говорить о любых пустяках, пить чай, смаковать конфетку и ждать, когда лучше всего небрежно, легко и непринужденно перейти ко второму этапу. Требующему, кроме всего прочего, умения подать свою новость. Гликерия Сергеевна, имея большой опыт закулисных интриг, очень любит именно этот, второй этап. В ней вновь просыпается актриса. Она купается в собственных интонациях. Неизвестно, сколько бы времени длился ее рассказ, если бы не существовало третьего этапа. Реакции собеседника на услышанное. Его можно сравнить с послевкусием, которым дорожит каждый знаток тонких вин и изысканных деликатесов.
Со своей стороны, Таисья Федоровна тоже не любит торопливости в столь серьезном деле. Сама она никогда не задает вопроса типа: «Что новенького?» Предпочитает терпеливо ждать, ибо всему свой черед. Поэтому радушно угощает Гликерию Сергеевну на кухне чаем с коврижкой. Готовит завтрак двум мопсам, снующим под ногами и глядящим на нее умоляющими глазами, словно не ели со дня рождения. Разговор крутится вокруг затянувшейся зимы и подсчетов количества переломов, полученных их знакомыми из-за отвратительной уборки улиц. Дотерпев до последней фразы, Гликерия Сергеевна отодвигает пустую чашку и блюдце с крошками от коврижки. Ее кукольное лицо с глянцевой кожей окрашивается легким румянцем, и она решается:
— Вчера мне позвонила консьержка из дома на Тверской, порядочная женщина — Марта Степановна, и сообщила невероятную вещь. Если бы мы не были знакомы много лет, я бы ей никогда не поверила. Но эта женщина врать не будет. Особенно мне. А позвонила, потому что уважает. Она ведь понимает, кто настоящий хозяин нашей квартиры. Пусть я выписалась оттуда, но ответственность за все, что там творится, лежит на мне. Таисья… ты не поверишь, ночью к Элеоноре приехал знаешь кто? Никогда не догадаешься! И я бы не догадалась. Но Марта Степановна — женщина порядочная. Врать не будет. Ночью она открыла дверь… тому самому Степану, которого давеча приводила к тебе Катя.
После этих слов наступает театральная пауза. Обеим необходимо переварить происшедшее. Гликерия Сергеевна ждет, когда Таисья спросит, что же было дальше. Но та смотрит в окно и осуждающе качает головой. Приходится продолжить:
— Но что больше всего поразило Марту Степановну, так это то, что в его руках было ведро, полное роз. Я — актриса, мне приносили цветы корзинами. Но чтобы ведрами?.. После этого он остался ночевать у Элеоноры. Уж не знаю, чем они там занимались, только ушел он от нее во второй половине следующего дня. Так-то! Знал Василий, на кого квартиру оставлять. Вместо музея дом свиданий устраивается. Соседи будут в ужасе. Я попросила Марту Степановну никому не говорить, она — женщина порядочная, да, боюсь, проболтается. Стыда после не оберешься. Позор — на весь подъезд!
Гликерия Сергеевна так глубоко и трагично вздыхает, что Таисья Федоровна спешит ее успокоить.
— Какой уж особый позор. К тебе тоже мужики ходили. И ничего. Забыли.
Глаза Первеевой стекленеют. Ее очки в розовой оправе не могут скрыть ужаса в остановившихся зрачках. Таисья явно переборщила. Поэтому, когда Гликерия Сергеевна ледяным тоном сообщает, что все ее мужчины были впоследствии ее мужьями, она поспешно соглашается и возвращает разговор к интересующей теме.
— Откуда известно Марте Степановне, кто приходил ночью к Элеоноре? Почему именно Степан? Она же его не знает.
Гликерия Сергеевна, все еще чувствуя себя оскорбленной, парирует:
— Глаза она все-таки имеет. Мне его описала. Большой, полный, рыжий. Одет в дорогое кашемировое пальто. Кому ж еще быть, как не Катькиному миллионеру?
Таисья загадочно улыбается. Она же в тот день заметила неравнодушие Степана к Элеоноре. Однако, быстро между ними произошло. Молодец, девка! Умеет хватать чужое. Сказывается ресторанное прошлое. Старуха Пояркова принесла известие и ума не приложит, что с ним дальше делать. А Таисья уж постарается извлечь выгоду из такого неожиданного поворота сюжета. Как говаривал ее покойный муж-писатель, «поначалу следует чем хочешь закончить историю, а потом подбирай персонажи». Эту проблему и предстоит обмозговать. Положим, продолжится тайный роман Степана и Элеоноры. Выгоды от него — никакой, потому что Таисья не участвовала в его подготовке. Да и Элеонора, узнав об осведомленности бывшей свекрови, постарается изолировать Степана от обеих. А что, если рассказать Кате? И попробовать вернуть миллионера в ее объятия? Задача трудная, но разрешимая. В таком случае, можно рассчитывать на благодарность. Поехать, например, в Вену или в крайнем случае в ту же Германию, за счет Кати. Пожалуй, игра стоит свеч. Но прежде следует навесить амбарный замок на рот Гликерии Сергеевны.
— Глика, дорогая, ты права. Я сперва не сообразила. Конечно, эта история может замарать память Василия. Для всех будет лучше, если эти ночные визиты прекратятся. К тому же закрадывается подозрение, не в корыстных ли интересах он собирается обживаться в вашей квартире. Сам тут рассказывал, что хочет приобрести жилплощадь в Москве. Завлечет Элеонору, якобы чувствами, а там — и до прописки недалеко.
Пояркова от этих слов вся напрягается. Таисья умело давит на ее больную мозоль.
— Да уж, это ни на что не похоже. Я слышала, таким способом многих из собственных квартир на улицу выгоняют, — лепечет перепуганная Гликерия Сергеевна. Морщит свой небольшой гладкий лобик и, грозя пальцем, добавляет: — Пусть Катька немедленно увозит его, от греха подальше. Нам миллионеры ни к чему. Со своим добром, дай Бог, управиться.
— Я о том же переживаю. Придется серьезно поговорить с Катериной…
Гликерия Сергеевна в порыве благодарности тянет свои подагрические руки к ней:
— Поговори, голубушка! На тебя — вся надежда. Ты умеешь выкручивать такие неприятности ко всеобщей радости.
— Но ты никому больше не рассказывай. А то скандала не оберешься.
— Понимаю, понимаю, — трясет сиреневыми буклями Первеева. — Ты меня больше не задерживай, мой Петр Иванович должен с рынка вернуться. Святой человек, намолиться на него не могу. Все, все сам делает. А ведь возраст преклонный. Умрет, как мне жить? Не представляю. Ну, да дай Бог ему здоровья. Он без меня ни за что не решится обед готовить. Сперва выясняет, чего мне хочется. Во всем моего совета ждет. А ты, Таисья, не тяни, отваживай поактивнее.
— Постараюсь, милая, мы ж с тобой подруги, — Таисья Федоровна встает проводить Гликерию Сергеевну. Мопсы заливаются лаем. Уже на пороге Таисья не выдерживает и с чувством выговаривается:
— Что ни говори, а Элеонора — очень извращенная женщина, до неприличия. Мы такими никогда не были.
Мопсы не успевают успокоиться и вылизать свои миски, как раздается новый звонок в дверь. Гликерия вернуться не может. Она верит в приметы и знает, что это плохо. Тогда кто? Оказывается, Нинон. В отличие от Поярковой, ей некогда наслаждаться новостями. Поэтому выпаливает прямо в коридоре, не успевая скинуть играющую снежинками чернобурку.
— Насилу доехала. Везде заносы. Только что была у Элеоноры. Представляешь, застала ее не одну!
Таисья изображает снисходительную гримасу.
— Тоже мне новость. Я в курсе. Бедная Катя.
