Лиза Чайлдс - Тайное Общество Вампиров
Коннер уставился на женщину в своих руках, на ее бледную кожу с потеками крови — его и ее.
Какого черта он творит? Что произошло? Он отскочил от нее.
— Я — я…
— Безмолвный? — спросила она, наклонив голову к плечу, чтобы встретить его взгляд.
Искорки веселья мерцали в ее зеленых глазах, как, пойманные от люстры, вспышки золотого света.
— Прости, — простонал он.
— Я не хотел...
— Опустошить меня?
Опустошить? Вот что он сделал с ней. Пятьдесят лет назад. Он потерял тогда контроль, так же, как он потерял его с Брэнди. Но Брэнди была одной из них, одной из Секретного общества.
Миранда Гамильтон не была.
— Я — я… Он нуждался в расстоянии; он нуждался в перспективе, потому, что на мгновение тогда, когда они занимались любовью, он думал, что она Миранда.
Ее тело ощущалось так же, такое же упругое и мягкое. И на вкус она была такой же: сладкая от уязвимости и все же с намеком на едкий вред. Но было невозможно, что это Миранда.
Он сделал это невозможным, из-за своей неосторожности.
— Я сейчас вернусь…
Его руки тряслись, он закрыл дверь в ванную, пряча самого себя.
Он должен был сделать это сегодня вечером, должен был запереть себя в квартире, так, чтобы он не смог сделать то, что уже делал — использовать другую женщину, чтобы забыть ту, которую он действительно хотел. Ту которой он не сможет обладать снова…Кровь медленно сочилась из отметин от клыков, на его шее. Он проследил следы в зеркале над тщеславием, когда склонился над раковиной и плеснул на лицо холодной воды.
Он не один кровоточил. Он тоже ее покусал…когда потерял контроль над своими чувствами и здравомыслием. Женщина вытолкнула его за пределы разума….так же, как и Миранда пятьдесят лет назад. И так же как он причинил вред юной старлетке, он причинил вред и Брэнди. Он потянулся за полотенцем и облил его холодной водой. Затем выжал его, открыл дверь и шагнул в спальню.
Не смотря на то, что люстра еще горела, казалось, комнату заполнили еще больше теней, самую темную отбрасывала кровать. Она натянула одеяло так, что он не мог ее видеть, пока не приблизился к ней. Но даже тогда атласные шторы скрывали ее тело и лицо. Он сжал пальцами шелковистую ткань и стянул одеяло. Шок наполнил его, напрягая его тело, приводя его разум в оцепенение. Он не мог реагировать. Он не мог двигаться.
Он мог только таращиться на бледное, мертвое лицо Миранды Гамильтон.
Кровь покрывала ее горло, была размазана по щеке, и даже измазала ее бледные светлые волосы. Ее глаза, также бледные, с необычным янтарным оттенком, пристально смотрели на него снизу вверх. Но ее глаза были не мертвы — они трепетно живы и светились ненавистью и местью. Внезапно она вскочила с матраца, деревянный кол, был крепко зажат в ее руках.
Она прижала острый конец к его груди. Над сердцем.
Глава третья
Руки Миранды дрожали, когда она схватила кол, ее влажные ладони сжимали древесину ясеня.
Она учла все, готовясь к этому дню…когда она, наконец-то, осуществит свою месть. Она спланировала все непредвиденные обстоятельства — особенно возможность того, что он начнет сражаться с ней.
Но он не сражался. Он просто стоял — голый — пред ней и ждал, когда она вонзит кол глубоко в его мускулистую грудь, чтобы поразить его сердце.
Смех раздирал ее горло, когда пришло неожиданное осознание этого.
— Я не могу тебя убить, — призналась она, когда убрала кол и бросила его на кровать.
Его голубые глаза блестели от страха, пока он изучал ее лицо.
— Ты не убийца… Нет, не по этому, настаивала она.
— Это потому, что у тебя нет сердца.
Она должна была знать это, лучше других.
— Ты не убийца, — повторился он, как будто не слышал ее.
Он потянулся, проводя кончиками пальцев вдоль ее челюсти, затем по щеке.
— И ты не труп.
Она приложила все усилия, при помощи сценического макияжа, к тому чтобы заставить себя выглядеть мертвой. За прошедшие пятьдесят лет, она стала искусной в маскировке. Она подняла руки и стянула белокурый парик со своей головы; это была маскировка, пародия, на то, как это было пятьдесят лет назад.
Рыжий был ее натуральным цветом … наряду с необычным янтарным оттенком ее глаз. Зелеными были контактные линзы, которые были слишком тонкими, чтобы скрыть радужные оболочки.
— Я не могу поверить, что ты жива, — он бормотал, поскольку продолжал поглаживать ее кожу.
Она дрожала.
— Ты думал, что убил меня.
— Да, — признался он, прерывисто дыша
Она опять потянулась за колом, сжимая его пальцами.
Возможно у него нет сердца, но кол поможет остановить его на некоторое время, чтобы дать ей сбежать
— Прости, что разочаровала тебя.
— Разочаровала? — Ты должен быть разочарован, — настаивала она, — ведь ты потерпел неудачу.
— Неудачу? Его светлые брови изогнулись, а лоб наморщился в замешательстве.
— Какую неудачу? Я не понимаю…
— А я думала, это я хорошая актриса, — размышляла она, еще раз хихикнув.
Она была неправа относительно этого, тоже самое она осознала, когда смотрела свои старые фильмы.
Она выражала не достаточно эмоций, пока Коннер не разрушил ее карьеру, чтобы изобразить свои характеры с любой точностью и глубиной.
— Ты хорошая актриса, — уверял он ее, — Брэнди.
Удивленная тем, что продолжал попытки ее очаровать, она улыбнулась.
— Теперь.
Это потребовало от меня небольшой тренировки, но ты дал мне достойный мотив, чтобы стать лучше.
Он покачал головой.
— Ты всегда была великолепной актрисой. Фактически, ты должна была получить Оскар, за ту сцену смерти, пятьдесят лет назад.
— Сцену? — переспросила она, повторяя единственное слово, в которое он вложил все то, что он с ней сделал.
— Очевидно, все это было представление — сыгранная смерть.
Он провел, слегка дрожащей рукой по волосам.
— Сыгранная? — повторила она, ее голос надломился от эмоций.
— Ты думал, что я играю? — Да, — сказал он указывая на нее.
— Это должно было быть преставлением, потому, что ты очень даже жива.
— Нет, благодаря тебе.
Она подняла кол и снова прижала острием к его груди.
— Ты выпил мою кровь и оставил меня умирать.
Он покачал головой.
— Нет… Миранда сильнее надавила на кол.
— Ты убил меня.
— Ты не мертва, — опять произнес он.
Облегчение наполняло Коннера.
Он приложил ладонь к ее щеке, поглаживая большим пальцем хрупкие кости, под шелковистой кожей.
— Я не могу поверить, что не узнал тебя.
Потому, что последние пятьдесят лет он провел, видя Миранду в каждой женщине.
Таким образом, чтобы поддержать свое здравомыслие, он заставил себя не видеть никаких сходных черт.
— В прошлую ночь, это тоже была ты, — догадался он, — девушка, с каблуком, застрявшим в коллекторной решетке.
— Да, но ты не позвал ее домой, — она отмахнулась, как если бы она была этим расстроена.
— Ты должно быть потерял аппетит к сладким, невинным вещам.
Теперь смеялся он.
— Возможно, ты была молодой, Миранда Гамильтон, но ты никогда не была невинной.
Или сладкой… — Единственной сладкой вещью в ней была ее кровь.
Ее лицо вспыхнуло румянцем под почти непрозрачным слоем того, что должно было быть сценическим макияжем.
Не учитывая давление кола на его сердце, он поднял влажное полотенце, которое он держал, и провел им по ее лицу.
После того, как он стер смертельную бледность, он опустил полотенце ниже, к ее горлу, и стер кровь.
Только часть этой крови была гримом; остальная сочилась из отметин от клыков, на ее шее.
— Прости меня, — сказал он.
Ее взгляд ожесточился от гнева и ненависти.
— За то что пытался меня убить? — Я не хотел причинить тебе вред, — оправдывался он, — Ни тогда, ни сейчас.
Он он причинил.
Он кинул полотенце на пол и поднял свои пальцы к ране на ее горле.
Она напряглась и отпрыгнула от его прикосновения, и страха, прибавившегося ко всем бурным эмоциям в ее необычного цвета глазах
Она занималась с ним любовью, но она боялась его? — Ты пришла, чтобы убить меня, — понял он, его сердце сжалось — не от страха, а от сожаления.
— И ты думаешь, что можешь это сделать.
Вот почему она не боялась заниматься с ним любовью; у нее был кол для зашиты…и его убийства.
— Я могу это сделать, — настаивала она.
Но ее кол дрожал, так же как дрожали и ее руки.
Коннер накрыл ее руки своими и удерживал их, пока ее грозное оружие не выпало из ее рук.
Когда зубчатое деревянное острие оцарапало его кожу, крови не было.
— Ты не убийца, — сказал он ей снова. — И у тебя нет причин убивать меня.
Ее подбородок поднимался и опускался в неистовом поклоне.