Стивен Хантер - Мёртвый ноль
S-2 сделал звонок: сразу стало ясно, что дело гладко не пошло. Раздражённый, полковник перехватил разговор:
— Это полковник Лэдлоу. С кем я говорю?
— Сэр, это МакКой.
Полковник почти увидел МакКоя: тридцать пять лет, из Алабамы, правая рука оперативного командира, бывший коммандо из группы «Дельта».
— Гляди, МакКой, у меня снайпер на задании и шесть плохих парней идут за ним. Ты можешь сам его видеть по каналу со спутника.
— Мы сами сейчас смотрим, полковник. Миссия Палача, так?
— Так и есть. Слушай, я хочу вынести этих парней осколочным "Хеллфайером" с дрона перед тем как они приблизятся или до того, как они слишком удалятся для удара. У вас тут где-то «Жнец»[13] летает?
— Сэр, я вынужден ответить отказом на вашу просьбу. Сожалею о вашем парне, но у нас приказ работать только по идентифицированным целям и только по одобрению Лэнгли. Я не могу этого сделать.
Полковник дал парню время вспомнить о солидарности Корпуса морской пехоты, но МакКой остался при своём «не-могу-не-хочу», а оперативный командир был на выезде в какой-то деревушке, пытаясь донести до афганских сердец и умов необходимость соблюдать зубную гигиену, или конституционную демократию или ещё что-нибудь.
-Ладно, — сказал полковник S-2, возвращая телефон. — Пытайтесь дальше. Свяжись с Рипли, сто тринадцатое крыло. Может, «Апач» пошлём.
— Я попытаюсь, сэр, но я не думаю, что «Апач» успеет вовремя. Кроме того, такая шумная штука в этой местности вряд ли будет одобрена командованием.
— Будь оно всё проклято, — выругался полковник и вернулся наблюдать за тем, как преследователи сближаются с преследуемым.
Виски 2-2
Провинция Забул
Юго-восточный Афганистан
06-19
Этим утром Рэй проснулся от того, что его лизали. Очень жаль, что язык не принадлежал красивой женщине.
В темноте он долго бежал по дну оврага, падая несчётное число раз и напоминая себе не ругаться при ударе об землю. Безлунная ночь сделала пробежку суровым испытанием. Но он должен был двигаться и знал, что если не двигаться, нога онемеет и сделает передвижение ещё более мучительным. Нужно было выжать из себя максимум. Но овраги не были линиями метрополитена, ни один из них не вёл напрямую в Калат, так что он следовал одному из них до тех пор, пока тот не загибался в неверном направлении, затем взбирался по его склонам, помогая себе посохом, добирался до вершины и сбегал вниз, в другой овраг, идущий более-менее туда куда нужно. Он знал, что не развивает лучшей скорости, но если бы придерживался верхушек гребней, его силуэт был бы виден любому хаджи с краденым американским прибором ночного видения или он мог бы столкнуться с патрулём Талибана или перевозчиком опиума или какими-нибудь пуштунскими мстителями, каждый из которых был бы густо обвешан «Калашниковыми» и гранатомётами. Такое соседство ему определённо не было нужно.
ландшафт Афганистана
Ближе к заре ему оказалось довольно. Он бежал всю дорогу с того момента, как был ранен. Его тело могло выдержать многое, чем большинство тел в этом мире, но и оно достигло предела. Круз нашёл подходящее ровное место и угнездился за скалой, где его сразу же накрыл чёрным одеялом сон без сновидений.
Козий язык вонял дерьмом, как и всё остальное в Афганистане. Рэй поднялся, почувствовал боль в чёрно-сине-зелёной ноге и издал сдавленный стон. Ёбаные козы нашли его. Что за свойство козьих мозгов заставило их оставаться с ним в темноте? Конечно, они могли бы рассеяться по равнине как по поверхности бильярдного стола, но, видимо, его запах, его лёгкое присутствие в воздухе вело их через темноту к нему.
Ещё одна коза поластилась к нему мордой, лизнула в лицо и как смогла выразила что-то вроде тупой животной любви в своих влажных, сентиментальных глазах. Она блеяла и тряслась, естественно, срала и затем снова полезла к нему мордой.
-Мохнатая тварь, — сказал он, но всё же одарил козу почёсыванием шеи в знак признательности за её верность.
Завтрак: рисовые шарики и тёплая вода из мешка из козьей шкуры, висящего на ремне. Поевши и попив, Рэй взял азимут по много претерпевшему бойскаутскому бронзовому компасу, сделанному в Англии в 1925 году, приметил метку на поверхности земли для ориентира и пошёл в дальнейший путь.
афганские шерстистые козы
Был следующий день после атаки. Боль была постоянной, сознание плыло. Несколько раз он почти отключался пока шёл. Козы усаживались вокруг него или убегали в поисках приключений и ему приходилось по возможности наводить среди них дисциплину. Вокруг него ничего не менялось: бесконечное море гребней, небольших холмов, жёсткая растительность, пыль кругом. Сегодня ему приходилось идти быстрее, поскольку завтра будет воскресенье и ему следовало ночью подойти к Калату, чтобы утром в понедельник войти в город, осмотреться и занять позицию для вторничного выстрела. Вечер вторника или никогда. Он не мог находиться в городе ещё неделю — рано или поздно кто-нибудь заметил бы, что он не говорит ни на пушту, ни на дари. Быстро прийти, быстро уйти — или игры не выйдет.
Он достиг верхушки гребня, пересёк его. Козы всё так же блеяли вокруг него, делая перерывы для того чтобы посрать или пожевать редкой травы. Поскользнувшись, он перенёс вес на ногу, почувствовав какую-то новую боль поверх обычной, ударившую его так, что он едва удержался в сознании.
Воды? Нет. Воды и так оставалось едва достаточно для завтра, и он не может хлебать всякий раз как захочется. Но нога болела просто невероятно…
Ладно, сказал он себе. Отдохни. Есть ещё два часа дневного света, а потом ночью пойдёшь помедленнее, и ещё пару часов поспишь, пока козий будильник не пропоёт тебе в ухо.
Он присел на землю, держа раненую ногу выпрямленной, поёрзал пока не нашёл близкое к удобному положение — насколько вообще можно было в Афганистане найти удобство — и какое-то время отдышался. Через несколько минут он почувствовал себя слегка освежённым. Тут было не до криков «Семпер Фи!», но хотя бы какой-то просвет во всё усиливающейся разливающейся измотанности.
Время идти.
Ему подумалось, что было бы неплохо как-то оглядеться на местности. Он прополз на гребень гряды и, не вставая, вгляделся в пространство, которое только недавно прошёл. Оно было таким же, как и то, что ему предстояло пройти. Не было ничего, кроме зазубренной линии горизонта, словно весь мир состоял из одних только склонов и подъёмов, грань за гранью, бесконечных, цвета бесцветности афганской пустыни — серо-мышиного, пыльного, выцветшего розового, кофейно-коричневого, и даже растительность тут была какая-то бурая. Высокие кучевые облака собирались в небе- единственная чистая вещь в этом мире, цвета белого мрамора или алебастра. К востоку высились пакистанские горы. Он знал, что если обернётся, то увидит тень Гиндукуша в ста милях от него. Самые большие горы в мире видны издалека.
Он уже был готов собираться, как увидел их.
«Чёрт»…,- пронеслась мысль.… он скользнул назад, распутал свой халат, проделал все сложности чтобы отцепить СВД, висящую на спине и вернулся к кромке хребта. Понадобилось время, чтобы снова найти то место. Изначально он увидел какое-то дрожащее движение на склоне вдали, теперь там ничего не было. Приложив винтовку к плечу и открыв крышки линз, он устроился наготове на вершине хребта, уложив ствол винтовки в куст растительности. Нащупав свою пометку, которая отмечала лучшую для него настройку, пальцы крутанули фокусное кольцо грубого китайского прицела. Убедившись, что солнце не в том положении, чтобы выдать его, блеснув на линзах, Рэй поиграл с фокусом туда и обратно, желая в этот момент иметь стандартный 10-тикратный прицел морской пехоты вместо 4-хкратного Чи-Кома[14], попутно прокляв нелепую прицельную сетку с бестолковым дальномером, перекрывавшую много нужных вещей, и снова направил взгляд на подозрительную местность, пытаясь разглядеть то, что возможно было увидеть в китайскую оптику.
Ничего.
«Я знаю, что я видел что-то.»
Он решил выждать ещё время.
«Я видел их на гребне. Теперь они спустились с гребня, но они будут на следующем гребне и…»
Круз увидел их приближающимися, сначала появлялась голова, затем исчезала когда они спускались по склону русла ручья, который они только что пересекли. Одетые в хаки, в берцах, в бурнусах на головах, бородатые мужчины с шеями, замотанными в платки зелёно-чёрного рисунка, любимого многими здесь. Патронташи с магазинами накрест груди. Стоп, один парень в бейсболке цвета хаки, и это тот самый с тяжёлым «Барреттом» калибра.50, чудовищной винтовкой на грани возможности для переноски, двадцатипятифунтовое наказание, такое же неуклюжее, как чугунный кассовый аппарат и пригодное только для одной вещи: грохнуть Джонни Пуштуна с большого расстояния. У остальных были «Калашниковы», обычные в этой части мира, а у одного была за спиной пара гранатомётов.
