Клайв Касслер - На грани потопа
— Фриц! — внезапно воскликнула Катя. — Мой маленький Фриц! Мы забыли моего малыша в каюте.
— У нас нет времени, чтобы вернуться за ним, — отрывисто произнес Гэллахер.
— Но мы не можем его бросить! — возмутилась девушка.
Ирландец посмотрел в глаза любимой и с грустью произнес:
— Прости, я тоже виноват. Но уже слишком поздно. Жизнь щенка не стоит обеих наших, поверь.
Катя попыталась вырваться, но Гэллахер не позволил. Схватив девушку в охапку, он перевалил ее через высокий надувной бортик и строго проговорил:
— Садись на дно и держись крепче. И прекрати истерику, иначе врежу.
Катя впервые видела своего жениха, обычно нежного и предупредительного, в таком состоянии. Испуганно ойкнув, она прекратила дергаться и послушно вцепилась в опоясывающие борт плота по периметру крепления для рук. Гэллахер извлек из-за голенища сапога нож и принялся перепиливать толстые канаты, которыми плот был принайтован к платформе. Покончив с последним, он приподнялся на цыпочки и заглянул сквозь иллюминатор. Рубку тускло освещала пара аварийных лампочек. У штурвала, спокойный и сосредоточенный, стоял капитан Хант, готовый разделить участь своего последнего судна и команды.
Гэллахер забарабанил кулаком в стекло, пытаясь привлечь внимание Ханта, но тот даже не обернулся, только демонстративно засунул руки в карманы, всем своим видом показывая, что не намерен, подобно крысе, бежать с тонущего корабля. Прямой и строгий в белом капитанском кителе, он смотрел вперед широко раскрытыми глазами, и кто знает, какие дали и горизонты открывались ему там, за непроницаемой вьюжной завесой?
Ирландец с досадой стукнул кулаком в последний раз и отвернулся. Внезапно его внимание привлекла чья-то массивная фигура, вынырнувшая из темноты и снежной круговерти. Неизвестный оступался и падал, но тут же поднимался и снова продвигался вперед, тоненько подвывая от страха, как будто за ним гналась целая стая голодных баньши[7]. Наткнувшись на плот, он споткнулся и по инерции перевалился через бортик головой вперед. Гэллахер низко наклонился над ним и только тогда смог опознать в этом человеке с остановившимся и совершенно безумным взором еще вчера вальяжного и неприступного генерала Юя.
Видимо, человеческое присутствие благотворно подействовало на рассудок генерала. Не прошло и нескольких секунд, как взгляд его вновь сделался осмысленным и он с любопытством огляделся. Похоже, генерал оказался не такой уж сухопутной крысой, потому что, судя по загоревшимся у него в глазах огонькам, сразу понял, куда его занесло. Схватив Гэллахера за руку, он хрипло проговорил:
— Нам необходимо поскорее перерезать канаты. У меня есть нож. Сейчас...
Ирландец покачал головой.
— Не стоит беспокоиться, генерал, я уже позаботился об этом.
— А вы не боитесь, что плот затянет в воронку, когда судно пойдет ко дну?
— Не затянет. В такую погоду нас смоет и отнесет на целый кабельтов[8], прежде чем вы успеете крикнуть «мама!» Ложитесь на дно и держитесь крепче.
Юй молча кивнул и последовал совету Гэллахера. Тот тоже занял свое место рядом с Катей, полуобняв ее за плечи левой рукой.
Приглушенный гром, сопровождаемый сильнейшим толчком, прокатился по внутренним отсекам «Принцессы». Ледяная вода добралась наконец до машинного отделения, и котлы взорвались. Остававшаяся на плаву носовая часть судна вздрогнула и начала быстро уходить под воду. Форштевень взмыл вверх, обнажив обросшее ракушками и пучками водорослей днище. Стальные растяжки, поддерживающие дымовую трубу, полопались под ее тяжестью, и массивный цилиндр высотой с водонапорную башню с громким всплеском обрушился в пучину.
Набежавшая волна подхватила спасательный плот и, как предсказывал Гэллахер, сразу отнесла далеко в сторону от гибнущего судна. Последним, что увидел ирландец, была застывшая, как гранитная статуя, фигура капитана Ханта, обеими руками сжимающего медные рукоятки штурвала. Все произошло очень быстро, в течение нескольких секунд, хотя пассажирам плота они показались вечностью. Некоторое время до них еще доносились из мрака отчаянные крики о помощи, но вскоре стихли и они, оставив чудом спасшихся наедине с первозданным хаосом бури. Минуту или две Гэллахер и Катя завороженно следили за вздымающимся, словно исполинский коготь, форштевнем, но на больший срок запаса плавучести не хватило. Испустив последний жалобный вздох, «Принцесса Ван Ду» камнем пошла ко дну. Темная пучина поглотила ее вместе с остатками экипажа и покоившимся в трюмах таинственным грузом.
— Конец, — одними губами еле слышно прошептал Юй Кун, в безнадежном отчаянии вглядываясь в сомкнувшиеся над местом катастрофы воды. — Всему конец!
— Быстренько сдвигаемся поближе и прижимаемся друг к другу, — приказал Гэллахер. — Тепло надо беречь, а другого источника, кроме собственных тел, у нас нет и не предвидится. Если доживем до утра, появится неплохой шанс, что кто-нибудь нас заметит и выловит.
Беспросветная морозная ночь сомкнулась над спасательным плотиком, увлекаемым неведомо куда ураганным ветром и бушующими волнами.
* * *К рассвету волнение несколько улеглось, хотя плот по-прежнему немилосердно швыряло с гребня на гребень, а видимость ограничивалась какой-нибудь сотней ярдов. Чернильный мрак ночи уступил место серенькому туманному утру. В сплошь затянутом низкими свинцовыми облаками небе не наблюдалось ни единого просвета. Немного похолодало, и мокрый снег сменился секущей ледяной крупкой. Ветер заметно стих, и теперь его скорость не превышала двадцати миль, да и высота волны упала почти втрое. Плот стойко выдержал все испытания минувшей ночи, но на нем не было ни комплекта аварийного снаряжения, ни неприкосновенного запаса воды и провизии. Оказавшимся на плоту в ожидании спасения людям приходилось рассчитывать только на ресурсы собственного организма и силу духа, чтобы выжить.
Катя и Гэллахер, предусмотрительно позаботившиеся о соответствующей экипировке, провели ночь сравнительно сносно, а вот генерал Юй, выскочивший на палубу в одном мундире, медленно, но верно превращался в сосульку. Кинжальные уколы ветра без труда пронизывали дорогую, но тонкую габардиновую ткань кителя и брюк с широкими лампасами, и даже солидные жировые прослойки не могли уберечь китайца от чувствительных укусов мороза. Волосы у него на голове заиндевели. Юй постоянно дрожал и клацал зубами. Не помог и теплый бушлат, одолженный генералу сжалившимся над ним сердобольным ирландцем. Даже Катя понимала, что доверенный Чан Кайши долго не протянет.
Плот вел себя выше всяких похвал. Казалось невозможным, что эта нелепая на первый взгляд конструкция способна сколько-нибудь долго противостоять совместной атаке ураганного ветра и гигантских водяных валов, однако всякий раз, стремглав скатываясь с гребня очередной волны почти под прямым углом, плот каким-то чудом успевал выправиться и начать неторопливо взбираться наверх по склону следующей. Он ни разу даже воды не зачерпнул, если не считать мелких брызг, заносимых на борт порывами ветра, с ожесточением срывающего шапки пены с набегающих волн.
Гэллахер каждый час вставал на колени и пристально обозревал горизонт с высоты, ловя момент, когда плот заносило на гребень, и ловко балансируя при этом, чтобы не вывалиться за борт. Но все его упражнения в эквилибристике ни к чему не привели: оказавшиеся столь негостеприимными для «Принцессы» и ее экипажа воды оставались такими же пустынными, как в ночь катастрофы. Ни гудка, ни огонька, ни хотя бы клочка паруса.
— Ни за что не поверю, что поблизости нет ни одного судна, — стуча зубами, проговорила Катя.
Гэллахер покачал головой.
— Прости, дорогая, но горизонт пуст, как свинарник бездомного сиротки, — произнес он, не сочтя нужным упомянуть при этом, что видимость сократилась до пятидесяти ярдов.
— Никогда не прощу себе, что забыла Фрица, — прошептала девушка одеревеневшими губами; покатившиеся из ее глаз слезы замерзали, не успевая скатиться с щек.
— Это я прошляпил, — утешал ее Гэллахер. — Надо было схватить его и сунуть за пазуху, да в спешке из головы вылетело.
— Фриц? — В замерзающем китайце на миг проснулось любопытство. — Кто это?
— Мой маленький песик, — пояснила Катя.
— Песик?! — Генерал рывком приподнялся и сел, в изумлении уставившись на нее. — Вы скорбите по какому-то паршивому песику, а что делать мне, по чьей вине утрачены душа и сердце моей родной страны? — Юй запнулся и натужно закашлялся, сотрясаясь всем телом; в глазах его сквозило безнадежное отчаяние. Он выглядел как человек, безвозвратно лишившийся всего, что составляло смысл его жизни. — Я нарушил клятву и не выполнил свой долг. Я должен умереть. Отныне мне нет места среди живых.
— Эй, не пори горячку, приятель, — посоветовал ирландец. — Коньки отбросить завсегда успеешь. — Мы обязательно прорвемся, нужно только потерпеть еще маленько.
