Силою громов. Трилогия - Алексей Михайлович Голиков
Сказав это, Гавриил подул на морду крысы, и изо рта его вышла струйка чёрного дыма, который втянул в себя зверёк через ноздри и рот. После лесоруб выпустил крысу, и та убежала. Так появилась на земле бубонная чума.
От осознания того, что творится недоброе, людей поглотила паника. Все те, кто самодовольно поносил девушку, придавая её огню, теперь слезливо вопили, толкались и бились в отчаянии, пытаясь убежать от своего проклятия. Но прокляты они были задолго до прихода Благоева…
Поднявшись по обугленному хворосту к осуждённой, Гавриил порвал узлы из канатов. Подхватив утомлённую девушку на плечо, они вместе с Никколо пустились прочь из города, потому что лесоруб был сильно обеспокоен тем, что мог не заметить лучников в городских улочках и в окнах строений, которых они так легко могли встретить. И тогда путь его друзей мог бы быстро окончиться… Потому Гавриил решил незамедлительно покинуть Рим.
Но попытка убежать не увенчалась успехом. Всю дорогу, пока они уходили, Благоев читал мысли прохожих, чтобы предугадать какие-либо действия врагов, задуманные против них. Он не разбирал подробно чью-либо голову, а вскользь пробегался по мыслям, улавливая основное.
И внезапно Гавриил ментально наткнулся на стража порядка, который находился в квартале от него. Тот уже знал их внешне, хотя они никогда не встречались. Также ему откуда-то известно, что лесоруб, вор и ведьма, которых он ищет с дюжиной солдат, были некие Гавриил Благоев, Никколо Россетти и Оливия. Это его очень удивило, так как в Италии они с Никколо никому не представлялись. Тогда Благоев решил копнуть глубже в воспоминания, где и увидел фрагмент из жизни стражника: в тот момент, судя по времени, когда лесоруб спасал девушку, к стражу порядка прибежала его соседка и выдала имена, ремёсла и общие описания чужаков. «Как странно… Ведь я незнаком с этой женщиной и никогда не встречался с ней», – подумал Гавриил про себя, а после обратился к Никколо:
– Нам нужно дождаться вечера. Я не смогу вывести вас из города, поручившись, что вам никто не навредит. Ночью уходить безопаснее. У тебя остались родственники или друзья?
Подумав несколько секунд, Россетти ответил:
– Приблизительно помню, где жил друг моего отца. Если он ещё живой и дом его находится всё там же, то я попрошу принять нас на ночлег. Хотя это сомнительная затея…
– Я понимаю, но другого выхода нет… Впереди дюжина солдат, которые знают даже наши имена. Сзади семеро идут по следу за нами в пяти минутах отсюда. Мы в розыске по всему городу.
– Как они успели все узнать?
– Кто-то был в курсе о нас ещё до прихода в Рим.
– Как это возможно?
– Не знаю. Сейчас надо думать об укрытии. Нам нужно уходить налево в улочку, а дальше, Никколо, я пойду за тобой…
Пока они добирались до жилья давнего знакомого Никколо, Оливия уже пришла в себя, но самочувствие у неё было всё же ещё слабое.
Подойдя к маленькому неприметному домику, Россетти постучался в шаткую облезлую дверь. К этому времени солнце только зашло за горизонт, и город окутала темнота. После стука свет из жилища с дверным скрипом, словно пика, врезался в уличную темень. В дверях стоял пожилой одноногий мужчина, опираясь на костыли. Увидев перед собой пришельцев, он спросил:
– Что хотели?
– Здесь проживает Джованни Гатто?
– Кто спрашивает?
– Моё имя Никколо Россетти.
Старик с недоумевающим видом неуклюже заковылял на костылях к пришельцу, чтобы лучше его рассмотреть.
– Я не ослышался? Россетти?!
– Нет. Я Никколо, сын Карло Россетти.
– Этого не может быть! – возгласил старик, прикоснувшись рукой к его лицу.
Он поворачивал голову Никколо, держась за его подбородок, то влево, то вправо, разглядывая профиль в поисках схожести с другом, который давно погиб. – Как ты похож на отца! Этот нос и скулы нельзя спутать с другими. Такое чувство, будто увидел привидение… Заходите, не стойте!
Никколо с Оливией стали заходить в дом, а Гавриил пропустил их вперёд себя и сказал вслед:
– Отсидитесь тут какое-то время, пока меня не будет. Мне нужно разгадать тайну сегодняшних событий. Глубокой ночью я приду, и будем выдвигаться.
С этими словами Благоев развернулся и ушёл, а дверь на улицу захлопнулась.
Зайдя в дом, Джованни при свете разглядел девушку. Её кожа была болезненно белой. Руки и лицо усыпаны синяками. А вокруг рта пятнами налипла спёкшаяся кровь. Старик чуть не выронил костыли от испуга. Крикнув жене, что отдыхала в другой комнате, они принялись её обхаживать: отмыли, накормили, дали лекарства и уложили в кровать до прихода Гавриила. Когда Оливия уже была в постели, Джованни с Никколо сели за стол, полный еды, на кухне и стали беседовать во время трапезы.
– Я думал, тебя убили тогда в тюрьме… Честное слово, будь я в тот момент хотя бы поблизости, когда ты был пойман, то всю вину взял бы на себя. Чёрт тебя дёрнул идти тогда на рынок… И я не уследил… – с досадой сообщил Гатто.
– Разве я тебя виню? Так сложилось…
– Расскажи мне всё, что было дальше. Мы ведь мыслями тебя похоронили. Чем ты занимался? Где ты жил? Кто эта девушка и тот мужчина с топором?
И Никколо начал свою повесть. Он в течение часа, не прерываясь, рассказывал историю из собственной жизни. Поведал о том, как, сбежал из Рима и дошел до Японии. Он говорил об удивительных для уха Джованни вещах: о народах, об их быте, строениях, природе. Россетти пытался излагать как можно короче свое прожитое время в Азии, но всё равно повесть получилась продолжительной. Когда история дошла до встречи с Гавриилом, то он решил скрыть правду. Джованни услышал от Никколо, что Благоев работящий, честный человек и хороший друг, с которым они работали на судне, а потом вдвоём отправились из Японии в Европу. Что касаемо Оливии, то он рассказал правду: они оба спасли девушку от ужасной смерти, отбив её у инквизиторов.
– Мда… Эти изверги в самом деле много хороших людей замучили, – сказал Джованни, потирая ладонью щетину на лице. – Ну а вернулся ты зачем?
– Я давно хотел увидеть родину.
– Просто увидеть?
– Может быть, останусь жить.
– Но ты уже взрослый человек и должен понимать…
– Что именно?
– Тебя не было около двадцати лет. Кто тебя помнит? Кто тебя знает? Кто тебя ждёт? Пойми меня правильно, без каких-либо обид, но ты в Риме и Италии в целом чужой. Даже если тебя кто-то и
