Александр Бушков - Охота на пиранью
Два раза он слышал далеко в стороне шум вертолета – похоже, большого, настоящего. Однажды – впереди, однажды – слева. И не собирался впадать по этому поводу в панику.
У Прохора нет под рукой не то что дивизии, а и роты. И вертолетов у него вряд ли много. Чтобы отыскать в тайге беглецов, потерявши след, потребуются усилия средненького военного округа. Прочесывание – штука серьезная, этого-то как раз ожидать не следует. И хитроумные датчики не помогут, будь их целый мешок. Потому что нужно еще знать, куда их сбросить, и знать, куда послать свой единственный вертолет. Мазур, будучи профессионалом, прекрасно помнил, что самая безнадежная затея – вылавливать в густом лесу партизан. Неважно, в Белоруссии дело происходит, или в Малайзии. За американской армией во Вьетнаме стояла могучая, технически развитая держава, прилежно снабжавшая последними достижениями пытливой конструкторской мысли – и все равно не помогло.
Правда, есть некоторые отличия. И уязвимые места. Мазур и его слабосильная команда не партизаны. Прохор не знает, где они, зато заранее может просчитать, к у д а они идут. Строго на юг. К населенным местам. Вот это и есть Мазурова ахиллесова пята. Он ставил себя на место противника – благо не бином Ньютона предстояло решать и не египетскую клинопись разгадывать – и каждый раз, проникнувшись, просчитав и прикинув, возвращался к единственно возможной гипотезе.
Никто больше не будет за ними г н а т ь с я. Возможно, получившие чувствительный щелчок по носу охотнички и попытаются сесть на хвост, но сам х о з я и н неминуемо выберет тактику встречного поиска. Мобильные засады, вот что. Это аксиома, азбука. У Мазура нет карты, а они прекрасно знают эти места. И постараются поставить заслоны – в местах наиболее вероятного появления.
Что еще сделал бы Мазур на их месте? Держал под наблюдением все мало-мальски крупные населенные пункты, куда беглецы могут выйти. Особенно Пижман. Все дороги, ведущие с севера, проходят через Пижман. И пора бы уже подумать, как и где раздобыть одежонку, – в таком виде по Пижману будешь шлепать до первого милиционера, не дальше. А милиционером этим не обязательно будет Паша Сомов. На месте Прохора... Вот именно, на месте Прохора Мазур обязательно завел бы в Пижмане верных людей из облеченных достаточной властью – сразу же, едва начавши оборудовать охотничье угодье. Два сезона подряд исчезают туристы, а никто пока не забеспокоился, иначе Мазуру непременно намекнули бы в родимой конторе, что он выбрал для отдыха не самые подходящие места...
– А это правда, что Арсеньев съел Альпу? – спросила Вика, поравнявшись с ним.
– Чистейшая, – сказал Мазур, старавшийся держаться с ней как можно душевнее и дружелюбнее (ибо собственный муж вновь стал откровенно воротить рыло). – Ну, ничего другого не оставалось.
– Может, он и Дерсу Узала съел? – бледно улыбнулась Вика. – С жуткой голодухи. А потом свалил все на разбойников?
– Хорошая версия, – ухмыльнулся Мазур, радуясь, что она еще способна шутить. – Дело темное... Кто их там знает, тайга все спишет... Эй!
Поддержал ее под локоть – места пошли пересеченные и буреломные, сплошное скопище заросших лесом сопок: вверх-вниз, вверх-вниз... Почти не видно неба, почти забываешь, что такое идти по горизонтали – одни подъемы и спуски...
На сей раз они поднимались к вершине – Мазур усмотрел издали лысую, каменную макушку и хотел оглядеться оттуда.
– А почему вас жена назвала другой фамилией?
– А у меня их две, – сказал Мазур. – Одна от мамы, одна от папы. Пользуюсь той, что больше нравится, а в паспорте, конечно, другая...
– Смеетесь?
– И не думаю.
– Мазур – это от «мазурика»?
Вот зараза, все еще пытается кокетничать. Мазур светски улыбнулся:
– От мазуров. Жил такой народ на балтийском побережье, да и сейчас еще доживает. Вроде поляков, только не совсем. Крутые были мужички, скажу с гордостью... Крестоносцы от них горючими слезами заливались. Так что упрямство у меня – наследственное...
Он поднял к глазам бинокль. Склон круто уходил вниз, впереди были те же надоевшие сопки, но они немного расступались, и левее начиналась вполне приличная падь с узеньким, извилистым ручьем посередине, уходившим в распадок. Высокая трава чуть колышется под южным ветерком, кое-где оранжевыми огоньками светятся последние жарки, таежные тюльпаны, темнеет поваленное дерево...
– Слава те господи, – сказал Мазур. – Хоть по равнине пройдемся...
Он ловко и быстро срубил ножом четыре молоденьких сосенки, очистил от веток. Опираясь на эти палки, цепочкой принялись спускаться. Справа протрещала крыльями взлетевшая стайка рябчиков, но сейчас было не до них, все внимание поглотил спуск – там и сям на поверхность вылезал голый камень, а чертовы кроссовки неизвестной марки на нем отчаянно скользили. Хорошо еще, не собирались пока разлезаться по швам, пошиты прочно, спасибо на том...
Мазур остановился меж крайних деревьев. Автомат оттягивал плечо, знакомо, привычно, придавая бодрости. Медленно ползли секунды.
– Почему стоим? – спросила Ольга, опустив на землю свернутую в ком куртку с немудрящим багажом.
Мазур молчал. Медленно вытащил пачку и вопреки установленному для себя лимиту – сигарет осталось мало, следовало беречь – прихватил фильтр зубами. Глубоко затянулся, выпустив дым через ноздри.
Ничуть не помогло. Он и сам не понимал, что с ним сейчас творилось. С равнины не доносилось ни звука, ярко сияло солнце, поблизости размеренно стучал по сухому стволу дятел. Здесь покой и безветрие, тишина и симметрия...
Никакой опасности не слышно и не видно. И все же он не мог идти вперед, ни шагу не мог сделать. Что-то не пускало, таившееся в нем самом. Он не должен был спускаться туда, вот и все.
На него уже поглядывали с недоумением. А он по-прежнему стоял, стиснув автомат, словно искал поддержки у своего привычного инструмента.
– Ну, мы идем? – сварливо бросил Егоршин.
Мазур даже не колебался – просто стоял столбом, прислушиваясь к себе. Никакой внутренней тревоги, беспокойства, неудобства, ничего подобного. Не болит, не свербит...
А с места не стронешься.
Такого с ним прежде не случалось. Бывают, конечно, – любой военный человек подтвердит – неописуемые словами предчувствия. Предвидения опасности, ранения, смерти. И тогда командир бомбардировщика на свой страх и риск отменяет боевой вылет, а потом техник, которого попросили проверить моторы, растерянно чешет в затылке и объявляет, что правый мотор, точно, сдох бы аккурат над вражеской территорией...
Примеров множество, рассказывать можно дотемна. Мазур и сам мог бы добавить к этой коллекции немало случаев – иные происходили с ним, иные с его друзьями. Но в том-то и соль, что в с е г д а что-то чувствуешь, пусть и не можешь это описать.
Сейчас он не чувствовал ровным счетом ничего. Но твердо знал, что в долину не пойдет. И точка.
– Пошли, – сказал он, стряхнув оцепенение.
И стал забирать влево, где под тупым углом смыкались два крутых склона.
– Опять наверх карабкаться? – возмутился доктор.
Ничего не ответив, Мазур упрямо двигался вперед, иногда тыкая палкой в заросли папоротника. Женщины почти сразу же двинулись за ним, да и доктор, ворча и крутя головой, все же не осмелился на открытый бунт. От сердца помаленьку отлегло. Они спустились, стали подниматься.
Треск валежника. Мазур моментально прицелился в ту сторону. Меж деревьями мелькнуло серовато-белое пятно – это уносился марал, закинув голову, промчался вниз по гребню, показался в долине...
Сухой хлопок, неяркая вспышка! Взлетело плотное облачко серого дыма. Олень осел на задние ноги, рывком вскочил и кинулся бежать странными скачками, вихляя, качаясь. Снова негромкий взрыв, под передней ногой, – и рогатый покатился кубарем, забился, уже не смог встать, катался по земле, крича надрывно и жутко.
– Стоять всем! – рявкнул Мазур.
И двинулся в ту сторону, пригнувшись, зорко глядя под ноги. Олень бился на том же месте, хотелось зажать уши, но Мазур помаленьку продвигался, ощупывая палкой дорогу, как слепец. Остановился, поднял бинокль к глазам, изучая широкую полосу примятой травы.
Он уже примерно догадывался, что увидит. Так и есть: меж сочных стеблей высокой травы торчали почти неотличимые по цвету, но слегка выделявшиеся изгибом и наклоном жесткие усики. Не будь ветерка, заметить их было бы гораздо труднее, но легонький ветерок дул, и н а с т о я щ а я трава колыхалась вовсю – а вот зеленые тугие усики, смахивавшие на листья ананаса, почти не шевелились.
Еще одно пакостное изобретение пытливого ума: легкие противопехотные мины, на иных театрах военных действий их высевали как раз с вертолетов, сотнями, с приличной высоты. Входит глубоко в землю, выбрасывает усики, достаточно мимолетного прикосновения... Модель устаревшая, но весьма эффективная. В иных уголках земного шара их можно закупать хоть вагонами, были бы денежки.
