Елена Крюкова - Аргентинское танго
Я не помнила, что я сказала Ивану в свое оправдание.
Я не помню, как мы танцевали на следующий день во дворце бизнесмена Игнасио Лопеса шоу «Коррида». Помню — после «Корриды», когда я сидела за кулисами, бессильно уронив руки на колени, ссутулившись, невидяще уставившись в пространство, а девочки-гримерши обмахивали меня полотенцами, как боксера после нокдауна, ко мне подошел сам Игнасио Лопес, заказавший у Станкевича это наше единственное выступление, и опустился передо мной на одно колено, низко наклонился и прикоснулся губами не к моей руке — к моей ноге, к ступне, обтянутой лишь прозрачным, в цвет тела, тонким трико.
Все сведения, добытые мною той мадридской ночью у крупного военного босса Америки, генерал-майора авиации США Джеймса Клэйвела, я наговорила на диктофон. Диктофон я обнаружила у себя в кармане, рядом с моим телефоном. Так же, как и пластиковую карту «Western Union» с моим жалованьем за мое шпионство, положенным мне щедрой рукой негодяя Беера.
Ким чуть не убил моего жениха. Ким убил моего отца. Ким своей рукой дал мне деньги за то, что я убила в Японии много людей в метро, своею рукой толкнул меня в спину, прогоняя в постель чужого человека, отвратительного мне, и своей же рукой всунул мне в карман рабочий миниатюрный шпионский диктофон. Как жаль, что я не взяла у него еще и пистолет. Он бы мне не помешал.
Я, как и Ким, выбивала на стрельбах двадцать очков из двадцати. Меня в Школе учили стрелять из положения стоя, сидя, лежа, на коленях, с колена и навскидку.
У меня просто руки чесались пострелять. Выстрелить в наглую светлоглазую морду Беера.
Но не в Кима. В Кима — никогда.
Я поняла, что я люблю его. И эта любовь — мне приговор.
И даже если бы Ким убил мою мать, всех моих родных, и навел бы пистолет на меня, и спустил бы курок, — и в этот последний миг я бы все равно, черт меня побери, безвозвратно погибшую тварь, — любила бы его.
ФЛАМЕНКО. ВЫХОД ПЯТЫЙ. ГРЕНАДИНА
И мы прилетели в Москву из Испании, и началась жизнь, которой мог жить далеко не каждый сильный и выносливый мужик, не то что нежная женщина.
Я не мечтала о такой жизни.
За какие грехи мне судил ее Бог? За то, что я не удержала во чреве своем своего первенца? За то, что плохо и мало любила родителей своих? За то, что танец для меня стал превыше всего, мой успех стал для меня единственной целью, что я поставила себе, сцепив зубы и сказав себе: добейся! Ты станешь лучшей танцовщицей мира! Ты будешь танцевать в таких шоу, которых мир еще не видел! С тобой, мадридской девчонкой Маритой, будут снимать фильмы, за тобой будет тянуться шлейф поклонников, и лучшие хореографы будут припадать к твоим ногам, мечтая поставить спектакль, шоу, один лишь танец — с тобой, только с тобой! И ты поимела успех, Мара. Мария и Иоанн — это звучало навесь мир, плыло над миром! Но ты забыла о том, что ты — женщина. А когда ты вспомнила об этом, твоя судьба изломалась и перегнулась, как танцовщица в классическом па аргентинского танго, затылком — до самых пяток.
Мой телефон трезвонил постоянно. «Агент V25? Слушайте задание. Вы должны пойти на перекресток Поварской и Нового Арбата, встать спиной к зданию новоарбатской почты…». «Агент V25? Слушайте приказ. Садитесь в метро, поезжайте по Люблинской линии до станции „Братиславская“…». «Агент V25? Идите к храму Христа Спасителя. Войдите в храм. Там будет идти служба. Станьте слева от алтаря. К вам подойдет женщина в черном платье и красной косынке, она передаст вам…». Но больше всего я боялась услышать в трубке: «Агент V25? Поезжайте сегодня вечером по адресу: Фрязевская, одиннадцать, квартира пятьдесят шесть. Вам откроют дверь, спросите Андрея Завалишина. Вы представитесь девочкой из фирмы для услуг по эротическому массажу. Он действительно вызывал такую девушку. Вы проведете у него ночь. Возьмите с собой диктофон…» Я брала с собой не только диктофон, но и бутылку коньяка, и пачку снотворных таблеток, и упаковку презервативов. Я готова была взять с собой еще и хороший сильнодействующий наркотик. Коньяк и снотворное предназначались отнюдь не для клиента. Для меня. После ночи, проведенной по приказу Беера, я запивала дома пару снотворных таблеток стаканом коньяка, закрывала дверь на все замки, в том числе и на новейший финский, с девяносто девятью секретами — от него у Ивана ключей не было, — ставила квартиру на сигнализацию и, уже без сознания, рушилась на кровать.
А потом? Что потом? Потом, проснувшись, вставала под холодный душ. И стояла под душем до посинения. И растиралась махровым полотенцем до покраснения. И с ног до головы намазывалась персиковым швейцарским кремом для регенерации кожи. Мне хотелось сменить кожу. Содрать эту, оскверненную, и нарастить, приклеить новую. Когда надо мной поднималось и опускалось чужое, храпящее и сопящее тело, я закрывала глаза и говорила себе: это все скоро кончится, Марита. Это скоро кончится. Когда ты забеременеешь, ты удерешь от них от всех. И ребенок будет только твой. Твой — и больше ничей.
И Ты воспитаешь его одна. Сама. Без никого. Как хочешь ты. Одна ты.
Иван не надоедал мне. Казалось, он даже опекал меня. Он не спрашивал, почему я часто не открываю дверь. Почему от меня часто пахнет коньяком. Я никогда не опаздывала на репетиции. Он никогда не посягал на приватность моего жилья на Якиманке. Не стремился тут же, став моим женихом, опередить события и зажить со мной одним домом. Он не торопил время. Я тоже не торопила его.
Я проклинала его, время.
Ибо каждый день и каждый час, проведенный не с Кимом, вне Кима, без него, казался мне лживым, пустым, преступно потерянным временем.
А я не знала ни адреса, ни телефона Кима, хотя узнать его у Ивана была бы пара пустяков. Пустяков? Я же поклялась Ивану, что больше никогда… Я твердила себе: живи, живи своей жизнью. Ким, не вторгайся в мою. Пусть мы, как темные рыбы, поплывем в людском море бок о бок, рядом, но — не вместе. Рядом, ведь это не вместе, правда?.. Я произносила сама себе беспомощные и беспощадные монологи. Я понимала, что я крепко попалась в лапы Аркадия Беера, что он теперь отныне — не навсегда ли? — мой полноправный хозяин, — а в жирную рожу Станкевича мне частенько хотелось плюнуть, загвоздить ему по лысеющей башке вывернутым из мостовой на Красной площади старым булыжником. Время текло и утекало сквозь пальцы, и я измеряла его теперь не каждым новым танцем, как раньше — каждым новым днем, прожитым после очередного ледяного голоса в трубке: «Агент V25, на углу Никитского бульвара и Большой Никитской вас ждет черная „волга“, номер 22–78, вы подойдете и сядете в машину, водителя зовут Тарас, вы проведете с ним вечер и ночь, возьмите с собой диктофон, вы должны задать ему три вопроса, слушайте и запоминайте…» Я измеряла время каждый днем, прожитым без Кима.
И время, текущее для других, для меня однажды остановилось.
Я перестала чувствовать, ощущать его ход.
Я поняла, что времени — нет.
А есть только мы, плывущие и танцующие там, внутри, в нем, навеки застывшем, остановленном, и лишь нами стоячая вода времени просвечивается насквозь, и лишь от беспомощных взмахов наших ног и рук, от толчков наших барахтающихся в жалкой земной любви тел оно, время, движется и вздрагивает, течет и набегает прибоем на равнодушную, каменно-жесткую землю.
* * *И настал день, когда Беер пригласил меня к себе на день рожденья.
На свой собственный день рожденья.
Скажите пожалуйста, какая цаца! Больше всего на свете я хотела бы сдать его в этот торжественный день в руки ФСБ. Но я прекрасно понимала: он не один. За ним — люди. Тайная группировка, мощная, разветвленная, пустившая щупальца в разные страны. Сеть Беера крепко опутала мир, и я — всего лишь маленькая рыбка-уклейка, попавшаяся в ее ячеи, туда, где бьют хвостами могучие тунцы и серебряные сельди, драгоценные осетры и умнейшие дельфины… «Стань умным дельфином и вырвись из сети, — шептала я сама себе, — ну неужели тебе это так трудно, ты же умная, ловкая, хитрая, сообразительная, Марита, ты же так красиво ускользаешь из-под руки партнера на сцене в стремительной гренадине, так ускользни из-под острого, как пистолетное дуло, локтя Беера! Удери в другую страну! Тебе же все равно, от кого у тебя будет ребенок. Иван, Ким… Плюнь на них и роди дитя от какого-нибудь чернокожего туземца в Новой Зеландии! Чем дальше ты смоешься, тем труднее тебя будет отыскать… Да никто, может, особо и не будет искать тебя, ты ведь мелкая сошка…»
День рожденья. День рожденья. Что этой сволочи купить в подарок?
Гад, ведь он будет ждать подарка.
Почему мир так устроен, что мы вынуждены улыбаться и дарить подарки людям, которых мы хотели бы убить? Стереть в порошок? Уничтожить?!
Я отправилась за подарком для Беера в магазин рядом с моим домом, на Якиманке. Еще чего, буду я рыскать по всей Москве, разыскивать для него невиданные роскошества! С каким бы удовольствием я преподнесла ему в фарфоровой вазе кучу свежего дерьма! Я мысленно взнуздала себя, как лошадь. Пластиковая карта, мой неслыханный гонорар за мою адскую работу, валялась в новой сумочке, что я приобрела себе взамен той, украденной в Мадриде цыганской Лусией. Из этих денег, сказала я себе, из этих поганых денег я куплю ему, козлу, первое, что попадется мне на глаза или под руку.
