Гуннар Столесен - Спутники смерти
— Но Терье Хаммерстен был замешан в каждом из этих дел.
— Доказательства? Все что у нас есть — это слухи о том, что он как-то связан с убийством Твейтена в семьдесят третьем году.
— Но он же был сожителем Метте Ольсен!
— После того как она прошла курс лечения от наркозависимости — да. Но в шестьдесят шестом она была с Давидом Петтерсеном.
Я подался вперед.
— Окажите мне услугу, Вадхейм. Как только он вернется в город, вызовите его на допрос, на беседу… Поговорите с ним.
Он скептически посмотрел на меня:
— С Хаммерстеном? На каком основании? Нет, Веум, нет.
— Тогда я сам это сделаю.
— Вы рискуете!
— Что ж, раз больше ничего не остается…
43
Марианна Стуретведт приняла меня в том же кабинете, что и в 1974 году. На другой стороне Воген построили и портовый музей Брюггена, и новую гостиницу, но вид из ее окон остался прежним. Она сама тоже не слишком изменилась. Марианна напомнила мне голливудскую звезду начала пятидесятых, скажем, Риту Хейворт: красивая, стройная, с немного старомодной прической. Разве что костюм был не такой вызывающий, да и сеточку морщин на лице Марианны студия «Коламбия Пикчерз» вряд ли бы одобрила.
Она слушала, не перебивая, мой рассказ о Яне Эгиле и обо всем, что произошло с тех пор, как она занималась им в 1974 году. Время от времени она что-то записывала в блокнот, лежавший перед ней на столе.
Когда я закончил, она удовлетворенно кивнула, как будто я только что блестяще ответил ей на экзамене.
— Классическая история, — сказала она.
— В каком смысле?
— Как человека превращают в психопата.
— Ты имеешь в виду Яна Эгиля?
Она коротко кивнула:
— Кажется, мы об этом говорили. У него уже тогда были явные признаки нарушений развития эмоциональной сферы, то, что мы, психологи, называем реактивным состоянием затрудненного общения. Ах, Варг! Если бы родители понимали, как важны для ребенка первые годы жизни!
— В данном случае речь идет только о матери, да и что она могла понимать? Метте Ольсен была наркоманкой, когда родился Ян-малыш.
— Тем более типичный случай. Существует большая разница между детскими психическими проблемами, возникшими из-за ошибок в воспитании, и теми, что появляются, если ближайшее окружение ребенка — в данном случае мать — недостаточно здорово и надежно, например пьет или употребляет наркотики. У такого ребенка строй личности будет базироваться на реакции отторжения. Агрессия — его обычное состояние, и именно в этом состоянии он будет ощущать себя лучше всего. То же наблюдается и во взрослом возрасте, часто — с трагическими последствиями.
— Понимаю. Если бы ты была свидетелем в суде…
Она перебила меня:
— Я не могла быть свидетелем, потому что не знаю, как происходило его развитие в течение последних лет. То, что я говорю, — это теория, Варг. Нередко бывает, что дети с таким психологическим багажом проявляют криминальные наклонности в очень раннем возрасте. Часто они направлены против приемных родителей или опекунов, которые им вольно или невольно заменяют родных.
— Хочешь сказать, что жестокость, проявленная в этом случае, всего лишь норма?
— Нет. Я имею в виду вандализм, воровство — машины угоняют, например, — или другие асоциальные действия. Разбить вдребезги машину приемного отца — обычное дело. Иногда с летальным исходом для самого подростка или случайных прохожих. Если бы люди осознавали…
— Да. Не очень подходит для свидетельских показаний со стороны защиты, скорее для обвинительной речи прокурора.
— Теперь нам надо дождаться окончательных результатов следствия, а потом и суда…
— Самое плохое для Яна Эгиля, что на орудии убийства не найдено больше ничьих отпечатков, только его собственные. Может так быть, что он не осознавал последствий своих действий?
— Ты имеешь в виду, если это сделал не он? Что он появился на месте преступления после того, как убийство уже произошло, и, не подумав, взял в руки оружие? А потом прихватил его с собой, когда убегал от полиции в страхе, что его обвинят в том, чего он не делал?
— Да.
— Импульсивные, неосознанные действия вполне вписываются в тот психологический портрет, который я бы нарисовала, исходя из обстоятельств этого дела.
— Ну что ж, это внушает хоть какую-то надежду.
Мы посидели минуту в неловкой тишине. Я заметил, что она изучающе смотрит на меня.
— Ты выглядишь встревоженным. Что тебя так мучает?
— У меня самого сын растет, ему сейчас тринадцать, и я не уверен, что в первые годы его жизни я выложился на все сто процентов. Не знаю, помнишь ли ты, но мы с женой разбежались, когда ему было два года.
Марианна посмотрела на меня с мягкой улыбкой:
— У вас с ним были тогда какие-то проблемы?
— Нет-нет. Я ничего такого не заметил.
— Так почему это тебя тревожит? Боже мой! Да в Норвегии столько семей распадается, и у разведенных столько детей, что у нас давно уже была бы нация психопатов, если бы все впадали в реактивное состояние затрудненного общения. Нет, я имею в виду только детей, у которых, к несчастью, пострадала душа. К тому же не стоит сбрасывать со счетов и генетические предпосылки. — Она положила свою ладонь на мою и успокаивающе похлопала. — Не волнуйся, с твоим сыном все будет в порядке.
— Но я не только о нем тревожусь. Ян Эгиль тоже не идет у меня из головы. Я встречался с ним три раза за его жизнь. С беспомощным крохой, с шестилеткой — то безразличным и вялым, то агрессивным — и теперь с неуравновешенным и закомплексованным подростком. А в то время, в семьдесят четвертом году, я, Сесилия и Ханс заботились о нем как… да, как семейная пара и дядюшка. Мы так объединились вокруг него… Будто он был нашим собственным ребенком, Марианна! Нашим собственным приемным сыном.
— Ну так вспомни, что я тогда сказала. Реактивные нарушения проявляются в первые годы жизни. Приемный ребенок, чей психологический багаж неизвестен приемным родителям, может быть бомбой замедленного действия. Так часто бывает, когда усыновляют детей из других стран: детей из трущоб или — даже хуже — из зон военных действий. Но о психологических проблемах этого мальчика мы кое-что знаем. Когда мать накачивается наркотиками в период беременности, это означает, что ребенок рождается в состоянии абстинентного синдрома — он внезапно перестает получать те вещества, к которым его маленькое тельце успело привыкнуть, пока он лежал в материнском чреве. Это первое. И второе: у него нет отца, а мать отнюдь не всегда находится рядом с ним; когда она все же рядом, то не в состоянии как следует за ним ухаживать. Все это не могло не отразиться на психике ребенка. — Она наклонилась ко мне через стол и с настойчивостью произнесла: — Так что вряд ли ты, Сесилия и Ханс могли что-то изменить.
— Это пессимистическая жизненная позиция, Марианна.
Она грустно посмотрела на меня:
— Вовсе нет. Это статистика. И опыт.
— Ханс думает так же. Он сказал мне… Не хочу разбалтывать, но он решил бросить это дело. Он не в силах больше мириться с неудачами, с бесполезной, на его взгляд, работой.
— Но в вашей работе бывали и удачи.
— Я так ему и сказал. Но он уже сдался. Решил написать заявление об уходе.
— Что ж… — она пожала плечами. — Со многими такое случается. А как у тебя дела?
— С расследованиями?
— Да.
— Я занимаюсь этим уже десятый год и пока еще не разочаровался, хотя пару раз был к этому очень близок.
Марианна вновь улыбнулась, понимающе кивнула и встала из-за стола:
— Если я тебе понадоблюсь, ты знаешь, где меня найти.
Мы дружески обнялись, и я ушел. Спускаясь по лестнице, я спросил себя: интересно, а она-то всегда довольна результатами своей работы? Впрочем, ответа на этот вопрос я, вероятно, не получу никогда. Психологи привыкли тщательно прятать свой внутренний мир от окружающих.
44
Узнать мне удалось немного.
Недели две я играл в детектива за государственный счет. Я нашел того бакалейщика, который в 1973 году подтвердил алиби Терье Хаммерстена. С тех пор он успел выйти на пенсию и теперь делал вид, что ни слова не помнит из своих показаний одиннадцатилетней давности. Я попробовал разыскать проститутку, которая тоже обеспечивала алиби, но оказалось, что спустя несколько лет после того она покинула земную юдоль, причем этот факт никого особенно не обеспокоил.
— Одна из тех смертей, по поводу которой для приличия проводится следствие, а потом дело откладывают в долгий ящик и благополучно забывают, — объяснил мне Вадхейм.
— Ну как же так, Вадхейм! Она же была одним из главных свидетелей в деле против Хаммерстена!
— Я думаю, Веум, что в тысяча девятьсот семьдесят шестом году никто и не подозревал об этом…
Выход на собутыльников Хаммерстена оказался столь же бесполезным. Кто-то из них уже умер, а остальные после стольких лет алкоголизма и праздности лишились способности соображать. Единственным результатом, о котором можно упомянуть, была беседа с алкоголиком в завязке по имени Педер Йансен: услыхав имя Терье Хаммерстена, он до конца разговора трясся от страха, как будто его било похмелье.
