Олег Приходько - Горсть патронов и немного везения
— О-о, какие люди! — тучная, затянутая в шелка Виолетта Раздорская, как бы невзначай коснувшись пальчиками его небритой щеки, прошелестела и села напротив, и тут же на столике появилась чашка горячего кофе. — Викентий Яковлевич, сколько лет, сколько зим! Что это вы сегодня в маскараде? У вас борода приклеенная или как?
Говорить с ней Викентию было не о чем. Он знал, что за скрытой портьерой дверью — номера с девочками от четырнадцати и старше, знал, что в кармане бармена и в складках кружевного фартучка официантки можно найти разовую дозу кокаина или «марку» ЛСД, но бордель разгонять не собирался.
— Много лет, — согласился он. — Гляжу, бизнес твой процветает, видно, крепкие атланты подхватили «крышу»?
Она театрально засмеялась, всплеснула ручками:
— Все-то вы, Викентий Яковлевич, подмечаете, все знаете, каждого видите насквозь. Даже страшно с вами.
Викентий закурил, звучно отхлебнул кофе, отметил боковым зрением — за столик сбоку сели невесть откуда взявшиеся накачанные «быки», спиной почувствовал, что еще кто-то остановился сзади.
— Не бойся, Виолетта. Меня давно не было в городе. Проезжал мимо — зашел по старой памяти.
Нынешний Решетников был для нее загадкой, а прежнему ничего не стоило распугать клиентов — перебить охрану, пересажать девиц, вытряхнуть наркоту, устроить повальную проверку документов у посетителей. Наркота была уже спрятана, одетые девицы стояли у запасного выхода наготове, но привечать в своем заведении опергруппу ей не хотелось, тем более не хотелось выбрасывать тысячи баксов на ликвидацию последствий.
— Может, чего покрепче выпьете, Викентий Яковлевич? — наклонившись к нему и кокетливо поправляя прическу, поинтересовалась бандерша. — С дороги устали небось? Не беспокойтесь, у меня для постоянных клиентов скидка.
Решетников усмехнулся, затянулся едким дымом, сделал еще глоток.
— Не дури, хозяйка, — посмотрел на нее снисходительно. — Клиентом я твоим никогда не был и уже не буду. И на лапу никогда не брал — этого ты мне не пришьешь, так что не намекай.
— Да что вы! И в мыслях не имела!
— Мысли твои у тебя на лбу написаны. Но ты успокойся — скандала не будет. Так что «быки» пусть не напрягаются, мне на них патронов жаль. Подскажи, где найти Карата, и я уйду.
Взгляд Решетникова задержался на золотом медальоне, висевшем на полной, холеной шее Раздорской. Над ним уже поработали: с крышки сердечника исчез вензель «АК», означавший инициалы супруги ограбленного ювелира Самсона Карабанова, и на смену молочному халцедону в форме папоротниковой ветви пришел весьма искусно сработанный лебедь из дробленого аквамарина. Виолетта поняла, нахально спрятала подарок судимого Жоржа Дейнекина по кличке Карат в декольте, но врать о разладе с ним было поздно. Это мог быть совсем другой медальон, купленный Виолеттой в магазине или подаренный ей бабушкой; тогда — два с половиной года назад — Решетников, видевший похожую штучку в каталоге ограбленного ювелира, непременно изъял бы его и отдал на экспертизу, зная о связи подозреваемого в ограблении с бандершей, а теперь… Теперь он готов был плюнуть в свое отражение не за сокрытие и пособничество, а за свой неистребимый ментовский инстинкт, подумав: «Пошло оно все к… Еще неизвестно, с какого трупа снял этот медальон ювелир».
В Бога Решетников не верил, но полагался на Время, тасовавшее ценности, как колоду крупье, некогда ничего для него не значившее, а к мудрым сорока превратившееся в божество, оно разберется, кто прав.
— Зачем вам Карат? — искренне поинтересовалась Раздорская.
— Успокойся, мне он не нужен. Ищу одного общего знакомого.
Она посмотрела куда-то за его спину, косанула на «быков» Решетников мелкими глотками допил кофе, чувствуя шевеление позади, а когда отставил чашку, их уже не было.
— Вы его арестуете? — осторожно спросила она.
— А есть за что? — улыбнулся он глазами. — Пойди позвони ему. Скажи, Решетников просит встречи. По возможности срочно.
Это было знаком доверия: ни один мент не позволит предупредить того, кого собирается задержать. Да и на мента Решетников уже не походил, по крайней мере на того, прежнего которого она помнила.
— Не надо, — сказала Виолетта. — Ты и при погонах паскудой не был, Решетников, за «звездочку» ребят не сдавал
Решетников снял шляпу и поклонился.
— Только это не значит, что я с ними был заодно, — уточнил.
— Пиши телефон, у него мобильный.
— Запомню.
Она назвала номера телефона и «восьмерки» Карата.
— Ему может не понравиться, что ты…
— Во-первых, — перебила его Раздорская, — ты устарел Викентий: теперь я делаю то, что нравится мне; во-вторых, если ему не понравится, он не назначит тебе «стрелку» — только и всего; а в-третьих, он на сегодня чист и брать его не за что.
Решетников погасил в пепельнице окурок.
— Понял, — кивнул.
— Что ты понял?
— Что ты ему уже позвонила, — надвинув шляпу на глаза, он встал и зашагал к выхода.
— Ну ты даешь, мент, — восхищенно покачала головой Раздорская и залилась хорошо поставленным смехом.
3
Из всех земных благ Карата интересовали камни и скачки. Погоняло досталось ему от любимого жеребца и в сочетании с пристрастием к алмазам оказалось точным и прилипло навек. Решетников знал его еще несовершеннолетним, знал о нем много больше, чем следователь, сажавший его по сто сорок шестой — за разбой, но навешивать лишнее не стал: «Петушки к петушкам, раковые шейки в сторону».
Карат мента не отшил, на встречу согласился, но потребовал «ботать при братве», дабы не заподозрили, что ссучился; с Решетникова же взял обязательство явиться одному и без мундира в Сокольники к Оленьим прудам, и Викентий нехотя потащился туда — не ближний свет, но выбирать не приходилось.
«Ишь, как оно все перекрутилось, время-то, — сокрушался он, путаясь в развязке у Пятницкого кладбища. — Бандерша вслед хохочет, разбойник указывает, куда прибыть. Все вспять, все сикось-накось. Братве меня показывать станет: вот, мол, мент ко мне на поклон!»
Но Карат был единственным из бригады Бурого, к кому можно было подступиться — не в бегах и не в отсидке, да к тому же не фармазон; даром, что ли, с глазу на глаз встречаться не хотел? О личности угла Решетников предпочитал не думать, будучи в разладе сам с собой…
Двадцать два месяца вертелся он как уж на сковородке, троих, не признавших в нем Паленого, сдал через Беса группе «К», самолично нескольких положил, а чего, спрашивается, ради? Однажды ждали крупную партию порошка. 110-футовое каботажное судно в открытом море перегрузилось на полтора десятка катеров, и те устремились в разные точки «зачищенного» и контролируемого пустынного побережья вдоль Приморска — всех не накрыть, сделать это можно было только централизованно, на базе в скалах. Решетникову удалось узнать ее координаты и номера грузовиков. Он предупредил Беса, должна быть засада, но засады не оказалось, грузовики благополучно увезли героин на несколько «лимонов» в неизвестном направлении. Дело было не в «лимонах» и даже не в сизифовом труде агента: партия предназначалась для России, в результате умышленно сорванной акции тысячи юных жизней пошли на слом. Презрев смертельный риск, Решетников передал отвечавшему за его внедрение полковнику, что Бес работает на банду, но информация «потерялась» в сейфах — начальство не хотело связываться с гэбней или полковник не решался предавать оперативные сообщения огласке, зная, кто стоит за Бесом, в каких отношениях организаторы межведомственной операции друг с другом, с зарубежными поставщиками и отечественными получателями. Это была первая крупная операция, успешная для наркодельцов вопреки стараниям агента Паленого. Тогда он недоумевал, а позже неоднократно становился невольным свидетелем, как грузовики эскортировали милицейские автомобили Приморского ГУВД, а после бутлегеры отстегивали старшим чинам и градоначальникам «грязные» баксы, и залетный депутат Госдумы гулял вместе с главарями международного наркосиндиката в арендованном кабаке пятизвездочного отеля; миллионы от продажи наркотиков шли в «отмыв» на АО и госпредприятия, поступали на подставные счета, в партийные кассы, обеспечивая успех «народным видвиженцам» в выборных кампаниях.
Все смешалось в русском доме тотального селенга и в сознании Решетникова, время для него остановилось.
…Карат ждал за столиком открытого кафе, закрытого по его распоряжению для случайных посетителей. Поджарый, загорелый под анатолийским солнцем, в ладно сшитом костюме с серебристым отливом, он приветствовал Решетникова белозубой улыбкой, широким жестом указал на стул напротив. Руки не подал, да Решетников и не пожал бы ее.
