Стивен Хантер - Сезон охоты на людей
А потом прогремел выстрел.
* * *Пуллеру приснилась Чинх. Это было во время его второй ходки. Он ничего такого не намечал, просто так случилось. Она была евразийка и жила в Чолоне, а он пробыл в боях одиннадцать месяцев и, полностью измотанный, был возвращен в Сайгон, где его направили на штабную работу – только для того, чтобы не дать ему повода застрелиться. Тогда, в шестьдесят седьмом году, за год до месяца тет,[38] это была совершенно безопасная служба, и однажды он познакомился с Чинх, дочерью француженки и врача-вьетнамца, такой красивой, что нельзя выразить словами. Была ли она шпионкой? Вполне возможно, но она мало что могла узнать: это было короткое, сильное, страстное наслаждение, а не тайные перешептывания. Ее муж, как сказала Чинх, был убит коммунистами. Возможно, так оно и было, а возможно, и нет. Это не имело никакого значения. Коммунисты убили ее однажды ночью на дороге, когда она возвращалась домой в своем «ситроене», после того как несколько часов занималась с ним любовью. Она угодила в засаду, которую они приготовили для важного правительственного чиновника Южного Вьетнама; после взрыва от нее ничего не осталось.
Еще ему приснилась его старшая дочь Мэри. Она ездила верхом и имела твердые убеждения. Она ненавидела армию, наблюдая в течение многих лет, как мать постоянно играет в одну и ту же игру, все время прозябая в таких поганых дырах, как Гемстадт или Беннинг, всегда устраивая прекрасный дом, всегда угождая женам командиров.
– У меня такого не будет! – заявила Мэри. – Я не стану так жить. Что это вам дает?
Его жена не могла найти ответа.
– Мы так живем, – сказала она в конце концов. – Твой отец и я. Мы оба служим в армии. Такова жизнь.
– У меня она такой не будет, – отрезала Мэри.
Пуллер очень надеялся на это. Она была слишком умна и хороша собой для того, чтобы в конце концов выйти замуж за какого-нибудь служаку из кадровых, какую-нибудь посредственность, которому не светит никакая карьера, да и на ней он женится только потому, что она дочь знаменитого Дика Пуллера, льва из Плейку, получившего в грудь пулю калибра 0,51 из «чи-кома», но отказавшегося от эвакуации и погибшего на вшивой крохотной базе передовых операций в Кхамдуке через год после того, как война была проиграна, отдав жизнь ни за что; а уж в этом и вовсе никто не усмотрит никакого смысла.
Пуллер открыл глаза. Было темно. Он потрогал часы на руке. Скоро все это начнется и скоро закончится. Он ощущал запах влажного песка, из мешков с которым был сложен блиндаж, запахи грязи и глины, оружейного масла, китайской кухни, крови, работы – всю сумму запахов, всегда сопровождавшую жизнь в полевой обстановке.
Но у него было какое-то странное ощущение: происходило что-то еще. Он взглянул на часы и увидел, что почти полночь. Пора вставать и...
– Сэр.
Это был молодой капитан Тэни, которому, вероятно, тоже придется этой ночью расстаться с жизнью.
– Да?
– Это... сэр... Ах, вы просто не поверите...
– Ну что? Не тяните!
– Он все еще там.
– Кто? – Пуллер, конечно, подумал о Хуу Ко.
– Он. Он! Этот чертов снайпер-морпех.
– Неужели он запасся прибором ночного видения?
– Нет, сэр. Вы сами увидите из-за вала. А слышно даже здесь. Он пускает ракеты.
* * *У него почти не было хороших целей. Маловато света. Но в мерцающем сиянии проплывавших по небу осветительных ракет он видел вполне достаточно: движение – быстрое, испуганное, суматошное – отдельных смельчаков, оставшихся на ногах и старавшихся восстановить порядок, посыльного, отправленного в тыл, чтобы сообщить о происходившем командиру, пулеметный расчет, отделившийся от колонны, чтобы попытаться обойти его.
Ракетница издавала сухой приглушенный хлопок, который нельзя было спутать со звуком любого другого оружия, применявшегося во Вьетнаме. На высоте порядка ста метров ракета взрывалась яркой россыпью искр, в следующее мгновение раскрывался парашют, ловил ветер, и ракета начинала медленно дрейфовать, понемногу опускаясь и разбрасывая искры и пепел. Свет ракет был белым. И мир он окрашивал в белое. Чем ниже опускались ракеты, тем ярче становилось их сияние, зато когда они раскачивались на ветру, то мир превращался в суматошное скопище бунтующих теней, которые словно отталкивали и сбивали с ног одна другую в окуляре его прицела.
Но как бы там ни было, цели у него имелись. Он стрелял в то, что его инстинктами воспринималось как человек, что казалось неестественным в пляшущем свете, в россыпях искр, в сиянии, заполнившем мир и озарявшем толпу перепуганных людей, почувствовавших себя совершенно беззащитными под прицелом снайпера. Говорят, что ночь принадлежит «чарли». Только не эта ночь. Эта ночь принадлежала Бобу.
Они очень грамотно все устроили. Никакого перемещения – не в этих условиях. Сейчас слишком темно для того, чтобы переходить с места на место; они запутаются, потеряют друг друга, и это уже будет на самом деле все. Донни находился на вершине холма, Боб – на середине склона. Плохие парни проходили слева направо в сотне метров перед ними, а трава была совсем низенькой, и передвигаться, укрываясь за ней, было просто негде. Это была отличная зона поражения, и люди, шедшие во главе колонны, услышав первый же выстрел, мгновенно распластались на земле, уверенные в том, что если пойдут дальше, то погибнут, и это была чистая правда.
У них был четкий план, и, следуя ему, Донни пускал ракету и переходил на сотню шагов по гребню холма, а Боб выжидал, пока ракета опустится достаточно низко, чтобы можно было ясно различать движение. Пока свет был самым ярким, Боб делал два, если получалось, то три выстрела. Потом он перемещался в траве на те же самые сто шагов и занимал новую позицию.
Первый раз они переходили вперед, а в следующий – возвращались обратно. Они не могли видеть друг друга, но подчинялись единому ритму. Вьетнамцы снова вышлют против него людей, но это произойдет не сразу. К тому же они не смогут с уверенностью определить, откуда вылетают ракеты, потому что, благодарение Богу, эта пиротехника взлетала, не оставляя за собой светящегося следа.
Боб не мог даже разглядеть перекрестье прицела. Он лишь видел движение и знал, где окажется перекрестье, потому что оно могло быть только там, где находилось всегда, так что он нажимал на спуск, винтовка хрипло рявкала, а вспышка пропадала в стальной трубе, окружавшей дуло, хотя рано или поздно это устройство должно было отказать. Однако пока что никому не удалось разглядеть, откуда велась стрельба.
Яркая белая звезда, рассыпая искры, медленно проплывала низко под облаками. В ее свете Боб видел поспешно падающего в траву человека и всаживал в него пулю. Потом быстро передергивал затвор, выкидывая стреляную гильзу. В это время он успевал заметить другого солдата, бросившегося под ярким светом к своему упавшему товарищу, и следующим выстрелом убивал еще и его. Самым главным во всем этом деле был свет: ракеты должны были взлетать без всякого перерыва, потому что, как только выпадет несколько минут темноты, эти парни кинутся к нему, и тогда они окажутся слишком близко, все произойдет слишком быстро и надеяться будет совершенно не на что.
Все это продолжалось десять минут, а потом, как и было запланировано, Донни прекратил стрельбу, и Боб сделал то же самое. Они отошли назад, встретились на дальнем от колонны склоне холма и помчались бегом разыскивать другую позицию.
– Это их изрядно задержит. Еще минут десять им потребуется для того, чтобы понять, что мы смылись. Тогда они двинутся дальше. А мы должны быть готовы снова атаковать их. Теперь я хочу перейти на ту сторону. А ты следи за мной.
Донни шел, держа М-14 в положении «на руку», а Боб повесил винтовку на плечо и держал в руках М-3, хотя весь запас боеприпасов к автомату ограничивался теперь лишь двумя магазинами. Оба пистолета он снял с предохранителей и дослал в ствол патроны.
– Ладно. Ты готов?
– Похоже на то.
– Если по мне начнут палить, прикроешь меня.
– Будь спок.
Боб вышел из травяных дебрей на открытое дно долины.
Он чувствовал себя совершенно голым. Он находился в полном одиночестве. Ветер сердито свистел, а с темного неба вновь посыпался дождь. Северовьетнамцы сейчас должны были остаться сзади в полукилометре или чуть побольше. Внезапно небо в той стороне осветилось: это штурмовая команда бросилась в атаку на опустевший холм, с которого они вели огонь. Ночь сотрясали взрывы гранат, мелькали вспышки яркого света и чуть заметно дрожала земля. Потом раздалась яростная автоматная пальба: они снова вышли на бой, чтобы уничтожить демона.
Боб дошел до середины лощины, затем повернулся, держа автомат наготове, чтобы прикрывать напарника; настала пора вызвать Донни, чтобы тот присоединился к нему.
