Виктор Доценко - Близнец Бешеного
— Чёрт бы побрал этого скупердяя! — в сердцах бросил он. — Представляешь: месяца три уговаривал Соломатина обменяться одной монетой, даже продать просил: ни в какую! Послушай, Коля, а ты не помнишь, что за две монеты, что были обнаружены у Понайотова?
— Почему не помню? Очень даже помню, — хитро прищурился Будалов.
Он был очень доволен, что сумел свернуть тему с опасных для себя рельс на более выгодную тему. Он даже предугадал, о чём его попросит Баринов. И не ошибся.
— Если помнишь: озвучь! — нетерпеливо попросил Баринов.
— Одна — Елизаветинский алтын, другая — Николаевский полтинник, а что?
— Нельзя ли что-нибудь придумать, чтобы алтын затерялся во время следствия?
— Отчего ж не помочь своему старому другу? — Будалов снова хитро прищурился.
— И чем я буду обязан?
— Нужно выколотить дурь из этого упрямца Понайотова… — прямо ответил Будалов.
Баринов молчаливо уставился в одну точку: с одной стороны, он действительно не понимал, почему этот парень, неплохо зарабатывая, достойно прошедший войну в Афганистане, неожиданно решился на грабёж…
Словно прочитав его мысли, Будалов пояснил:
— Хотя я и не могу тебя во все посвятить, но немного развею твои сомнения… — он сделал эффектную паузу и продолжил: — Всё, что ты перечислил, действительно мало вяжется с портретом грабителя, но ты, вероятно, не знаешь о некоторых скрытых мотивах этого, как ты думаешь, скромного паренька…
— И что это за мотивы?
Парень задумал жениться, а денег на свадьбу не было, вот он и решил пощипать инженера, да что-то не склеилось: залез в квартиру, а там нянечка с ребёнком… Вот и сорвало у парня крышу: угрозы физической расправы… ребёнка напугал, нянечка вся в слезах и соплях…
— Теперь все понятно, — майор пожевал губы. — Не буду терзать тебя, чтобы пытаться вызнать тайны об оперативных планах в отношении твоего подопечного, но я постараюсь, чтобы его сломали в нашем СИЗО, — он снова взглянул на капитана. — Этого ты хочешь, не так ли?
— Сломать его, конечно, неплохо, но нам, — он специально выделил слово «нам», — нам нужно, чтобы Понайотов получил… по заслугам!
— То есть получил как можно больше, если не сломается и не сдаст своих подельников, чтобы у вас было достаточно времени для розыска похищенного, не так ли? — Баринов по-своему расценил ситуацию.
— Что-то вроде этого, — согласился Будалов.
— Что ж, в успешных розысках похищенной коллекции я тоже заинтересован… Надеюсь, ты не забудешь своего приятеля, когда та будет найдена?
— Даю слово!
— Я тоже!..
Они пожали друг другу руки и продолжили возлияние…
Каждый из них был доволен друг другом и каждый из них думал о нашем герое: Будалов о том, как на подольше запрятать его, а мысли Баринова крутились вокруг обещания приятеля пополнить его коллекцию, а для этого он должен был всерьёз «поработать» над Серафимом Понайотовым…
Глава 20
В ПРЕСС-ХАТУ ЕГО!
Железная дверь сто девятой камеры резко распахнулась, и на пороге появился новый корпусной Никита Заварзин в сопровождении Гориллы. Новый корпусной пришёл уже в новом звании: на нём сверкали новенькие погоны капитана.
— Убийцы, насильники и пропойцы, встать на проверку! — гаркнул старший прапорщик.
Обитатели сто девятой камеры быстро выстроились у своих шконок.
— Что у вас произошло два дня назад? — спросил новоиспечённый капитан.
Никто не отозвался, и корпусной спросил, обращаясь к Сыромятину:
— Может, ты скажешь, что у вас произошло?
— Конечно, скажу, гражданин начальник! Но сначала разрешите поздравить вас с повышеньицем! — . льстиво проговорил он.
— Благодарю! — сухо ответил капитан. — Итак, слушаю!
Мы же два дня без свежего воздуха, вот и захотелось мышцы размять… — начал говорить Сыромятин. — А кровь-то у всех молодая, горячая, вот немного и переборщили…
— Так увлеклись, что заточку в задницу воткнули? — усмехнулся корпусной.
— Да какая там заточка, гражданин начальник, — возразил Сыромятин и вытащил из кармана тонкую авторучку. — Показывали приём, а вместо ножа эту ручку использовали, рука соскользнула и кожу поцарапала…
— Никто не хочет добавить собственных нюансов к этой увлекательной сказке? — корпусной внимательно обвёл глазами всех обитателей камеры, но никто не выразил желание. — Ладно, думайте сами: вам здесь жить-поживать… — с неприкрытой угрозой произнёс капитан.
Началась обычная процедура утренней проверки. Последним, как и при первой своей проверке, корпусной назвал фамилию Серафима. После его представления, положенного в местах лишения свободы: имя-отчество, год рождения, статья, капитан сделал небольшую паузу, пристально посмотрел ему в глаза и язвительно произнёс:
— А тебе, Понайотов, придётся отдуваться за всю камеру, — он повернулся к старшему прапорщику. — Отведи подследственного Понайотова в карцер!
Сидельцы сто девятой недоуменно переглянулись между собой: все были уверены, что в лучшем случае камеру просто разгонят, в худшем — двух-трех закроют в карцер, но никто не ожидал, что наказание настигнет только новенького. Судя по всему, это решение оказалось неожиданным даже для старшего дежурного по продолу, наречённым Гориллой: он с удивлением взглянул на корпусного, потом на Серафима.
Затем пожал плечами и приказал:
— Понайотов, руки за спину! Выходи!
Никак не среагировав на озвученную корпусным новость, Серафим спокойно закинул руки за спину, вышел из камеры.
— Лицом к стене! — последовал новый приказ.
Понайотов встал рядом с дверью и повернулся лицом к стене.
Старший прапорщик закрыл дверь на ключ, посмотрел на капитана и спросил:
— А как же проверка?
— Сдай провинившегося старшему дежурному по карцеру и возвращайся: вот постановление, подписанное Бариновым, — он протянул ему документ.
Старший прапорщик быстро пробежал глазами постановление, покачал головой, затем повернулся к Серафиму:
— Вперёд! — скомандовал он.
Перед каждым переходом, перекрытым мощной железной решёткой с дверью посередине, старший прапорщик громко стучал ключом по железу, предупреждая других контролёров, что ведёт арестованного.
Эта процедура была обязательной и делалась для того, чтобы идущий навстречу контролёр, если он сопровождает особенного подследственного, которого никто из обитателей тюрьмы не должен видеть, , мог предпринять меры и укрыть своего подопечного в «стакан».
Когда они подошли к решётке, покрашенной в грязновато-красный цвет, Горилла приказал:
— Лицом к стене! — после чего трижды постучал ключом по решётке, вызывая старшего дежурного по карцеру.
Вскоре в самом конце коридора появилась мужская фигура. Когда подошёл поближе, Серафим узнал Никитича, но никак не подал виду.
— Вот, Никитич, принимай постояльца на временное проживание, — он усмехнулся своей шутке.
— За что его? — нахмурился Никитич.
— Драка в камере: пока пять суток…
— В какую его?
— В шестую…
— В шестую? — невольно повысил голос Никитич. — Кто выписал постановление?
— Майор Баринов.
— Я так и думал, — прошептал Никитич.
— Что, не понял? — переспросил Горилла.
— Да, так, ничего… — отмахнулся старший прапорщик.
— Мне показалось, что ты, Никитич… — начал Горилла, но тот грубо перебил его:
— Креститься нужно, когда кажется! Давай постановление и можешь возвращаться к себе.
— Как скажешь, коллега… — чуть обидчиво проговорил Горилла, однако развивать свои сомнения не решился.
Никитич открыл скрипучую дверь, взял из рук сопровождающего документ и приказал Серафиму:
— Пройди и встань лицом к стене!
Дождавшись, когда Никитич закроет дверь на ключ, Горилла недовольно пожевал губами, хотел что-то сказать, но лишь махнул рукой, повернулся и быстро пошёл назад.
— Однако не везёт тебе, парень, — с сожалением негромко произнёс Никитичю — Сначала в сто девятую к подонкам кинули, теперь в карцер, причём в тот, в котором, как правило, мозги вправляют неугодным или не угодившим… — он с печалью взглянул на Серафима. — Что натворил-то? Что-то мне не верится, что тебя наказывают за драку с отморозками из сто девятой…
Обратившись к нему, старший прапорщик даже и не надеялся, что услышит от него хотя бы слово, но Серафим неожиданно заговорил:
— Спасибо тебе, батя, за предупреждение, — тихо произнёс он. — Оно было как нельзя кстати…
Это оказалось столь неожиданным для Никитича, что он даже отшатнулся от Серафима: не пригрезилось ли ему? Но потом, осознав, что не ослышался, нарочито, стараясь скрыть, что ему приятно слышать благодарность, недовольным тоном произнёс:
— Никогда не говори в тюрьме «спасибо», говори — «благодарю»: могут неправильно понять!.. — заметил Никитич и тут же спросил: — Выходит, правда, что за драку? Но почему у тебя нет ни одного даже синяка, хотя бы завалящего какого?
