Когда шатается трон - Андрей Ильин

Смотрит на них Пётр Семёнович, понимает, что хотя это и не открытый бунт, но тихий саботаж, который следует в зачатке подавить, пока он в открытое противостояние не перерос. Дашь сегодня слабину – завтра они солдатские комитеты начнут выбирать, командиров на штыки поднимать и по домам разбегаться. Не может армия без дисциплины, не могут они в их положении казацкую вольницу допустить. Подозвал командиров.

– Нужны какие-то разъяснения или всем всё ясно? Кавторанг?

– Как божий день. Если теперь над ними верх не взять, они на шею сядут и ножки свесят. Проходили, знаем. Молчаливое неповиновение командиру – тот же бунт.

– Тогда действуй, Кавторанг, у тебя авторитет и глотка лужёная. Не справишься – в их строй встанешь. Как на фронте.

Всё так. Командирский хлеб на войне тоже не без горчинки: пригонят тебе роту новобранцев, которых только что от титьки мамкиной военком оторвал, и прикажут высотку брать. Погонишь их матом, пинками и прикладами на пулемёты, а они на первой колючке сопли и кишки гирляндами развесят и в воронках, маму вспоминая, в комочки свернутся. Может, треть только живыми в окопы вернётся. И вроде нет твоей вины: первый бой, тут кто угодно в штаны наложит, но только кого это волнует. Был приказ, который не выполнен – иди-ка сюда, командир! Оружие на стол, погоны с плеч долой, и топай под военно-полевой суд, а после к стенке или в штрафбат. Потому что не справился, не смог, не взял высотку, с которой теперь фриц мины кидает и пулемётами стрижёт, уже других, новых бойцов, с грязью мешая. И вина в этом твоя!

Встал Кавторанг, ножки расставил, кулаки как гири висят, глаза кровью налиты. Чисто бычок.

– Значица так, бойцы, шуры-муры разводить с вами мне некогда, я вам не мамка – слюни с губ слизывать не стану и попки подтирать тоже. Если это бунт, то подходи по одному ответку держать. – Кавторанг поднял пудовый кулачище, которым запросто с одного удара консервы в лепёшку мял. – Ну, кто готов в открытую?

Молчат бойцы.

– Чего сопли жуёте? Нет героев лоб в лоб сойтись? Или вы языки друг дружке в жопу засунули? Герои, маму вашу за узду… Разнежились на простынях крахмальных, забыли службу. Дисциплина – основа армии…

– Мы не армия…

– Кто сказал? Иди сюда, чего за спинами прячешься?

Вышел боец.

– Повтори, что произнёс.

– Мы не армия, мы вообще непонятно кто и зачем.

– Не армия, говоришь? А кто, банда урок недорезанных? Ну, тогда давай как в банде, по их правилам.

И Кавторанг, слова больше не говоря, пнул бойца, не жалеючи, мыском ботинка между ног, и когда тот от боли и неожиданности согнулся, ударил снизу в скулу так, что тот как мячик метра на два отлетел, затылком в асфальт впечатался. Подскочил, насел сверху, глаза растопыренными пальцами надавил.

– Хотел, как блатные, не скули! У урок свой устав, можно и так.

Боец задёргался, замычал.

Командиры с испугу потянули из карманов оружие. Никто от Кавторанга такой прыти не ожидал.

– Ну что, как урки или как в армии?

– В армии, – прохрипел боец.

Кавторанг разжал пальцы.

– Тогда поднялся, оправился, утёрся и встал в строй. Еще у кого-нибудь вопросы имеются?

Ну какие тут вопросы, когда всё так наглядно и доходчиво.

– Равняйсь!.. Смирно!.. – рявкнул Кавторанг.

Строй подтянулся. Это важно, ломать личный состав через самые простые в исполнении команды. И не перегибать.

– В общем так, мужики, – уже вполне миролюбиво сказал Кавторанг. – Кто хочет как на зоне, тот пусть идёт вон туда, к ворам. Им шестёрки не помешают. После мы и вас, и их перекуём. А кто желает по уставу – милости прошу ко мне. Сахарной жизни не обещаю, но в петушарню никого загонять не буду. Честно служить станем, честно умирать. Середины не будет. В одной лодке мы плывём, и либо выгребем, либо все потонем, это я вам уже как моряк говорю. Такая наша судьба… А теперь слушай мою команду! Земляки или друзья предателей, два шага вперёд! Вы с ними хороводы водили, вам и приговор в исполнение приводить. При неподчинении новый расчёт на каждого десятого.

Из строя вытолкнули несколько бойцов.

– От вас тоже человечек, – обернулся Кавторанг к ворам. – Вам душу из человека вынимать не впервой.

– Зарезать – пожалуйста, а ваше оружие в руки брать не будем.

– Да вы что? – театрально удивился Кавторанг. – Тогда я объявлю приговорённым амнистию, если они вас тут, прилюдно оприходуют. Думаю, они против не будут. Ребята вы гладкие, упитанные, не каждая баба такими формами похвастаться может, вон какие ряхи и задницы наели.

– А ответку за беспредел держать, когда на зону вернёшься, не боишься?

– А я не вернусь. Нет мне туда ходу. И вам тоже. Нам, как на фронте, или в землицу, или до полной и окончательной победы. Впрочем, у вас альтернатива есть: в «гарем» вас всегда примут.

Воры аж зубами заскрипели. Потому что видели тогда и теперь… Кавторанг – не начлаг и даже не кум, с ним не столкуешься, на испуг не возьмёшь, и на ножичек не насадишь, он сам кого хочешь напугает и в бараний рог скрутит.

– Ну, кто добровольно-принудительно?

– Я. – Из толпы, расталкивая воров плечами, выдвинулся парень.

– Как звать?

– Меченый.

– А если без кликух, если как положено?

– Тогда заключённый Рюмин-Задунайский, звать Илья, батюшку Владимиром кликали.

– Дворянская кровь и бабушка фрейлина?

– Точно так. И бабушка, и дедушка в палаты белокаменные вхожи были, с государем-императором знались и ручку ему лобызали.

– Заливаешь, поди?

– А может, и так. Что вам имя моё, когда я сам здесь перед вами со всеми своими гнилыми потрохами?

– Ссучился, – зло прошипел кто-то сзади.

– Лучше ссучиться, чем зашквариться. – Парень посмотрел на Кавтаранга. – Бери меня в свою команду. Ребята вы здесь, как я погляжу, серьёзные, на фраеров не похожи, бодягу не разводите – один хрен, не мытьём, так катаньем доломаете. – Он рванул картинно на груди рубаху. – Эх, прощай жизнь моя вольная, воровская! Был я в законе, а нынче под закон, как под паровоз попал… Банкуй, начальник, твоя взяла, давай сюда свою волыну, правый суд вершить.

Кавторанг вынул из кобуры пистолет, передёрнул затвор, загнав один патрон в ствол, выщелкнул, сбросил обойму.

– Не здесь – в тире. Всем… Слушай мою команду!

А дальше обычным порядком – подвал без окон с единственной железной дверью, дальняя стена, зашитая досками, мишени в рост и… люди. Живые.

И уже в тире была поставлена последняя точка. Вернее, многоточие… Дерьмовое