Сергей Самаров - Просчитать невозможно
– Шестой, слышишь? – Нугзар умышленно ведет разговор с опущенным ко рту микрофоном «подснежника», чтобы и остальные бойцы взвода знали ситуацию.
– Слышу… Сейчас посмотрю… Так… Одну собаку вижу… Здоровенный кобелина… И не лежит, на нас смотрит, слушает… Вторая псина, видимо, за домом…
– Сможешь так, чтобы не пискнула?
– «СП-6» [32] в голову. Пискнуть не успеет…
Череп кавказской овчарки по прочности не уступает черепу медведя. Если пуля попадает под острым углом, то случается порой просто рикошетит. И потому снайперы предпочитают использовать против собак бронебойные патроны с усиленным зарядом. Против такого заряда не может устоять бронежилет, не может и череп собаки.
– Работай…
– Сейчас, обойму сменю. У меня «СП-5».
Через тридцать секунд наушник доносит слабый звук хлопка. Больше ничего не слышно. Собака, громадная и злобная кавказская овчарка, в самом деле пискнуть не успевает.
– Как?
– Прямо в лоб. Отдыхает… Во… Вторая на разборку вышла… Сейчас…
Новый хлопок раздается через десять секунд. И опять – ни звука со стороны села…
– Готово…
– Еще собаки на пути есть?
– Я не видел.
– Таких собак как кормить надо! А здесь людям самим жрать нечего…
Старший лейтенант поворачивается к разведчикам, но обращается не к ним одним:
– Внимание всем! Задача поставлена сложная. Эмир Абдул пойдет в дом Байрамировых. Мать мальчишки – его двоюродная сестра. Так что дорогу он знает. Будет допрашивать Беслана. Наша задача – дать им некоторое время поговорить, но не допустить убийства мальчишки. Для этого Седьмой, Девятый и Десятый выдвигаются в соседний двор. Операцию надо провести так, чтобы сам эмир от нас ускользнул, и с ним только пара боевиков. Троих можно «положить». Сами выбирайте, кого отпустить…
– У одного СВД. Этого лучше во дворе оставить, – говорит Второй. – И того, что с биноклем. Тоже лучше оставить…
– Там еще длиннобородый есть, – добавляет Одиннадцатый. – Физия его знакома. На Усаму бен Ладена похож. Я его в прицел рассматривал. Если я не ошибаюсь, борода эта в розыске. Тоже можно оставить…
– Работаем, – командует Кантария.
* * *Наверное, Беслан проспал бы и весь остаток дня, и всю ночь. Так он устал… И мать, и сестры, видя его состояние, даже днем старались не издавать ни одного лишнего звука, чтобы не побеспокоить его сон. А с наступлением темноты, как в доме всегда положено, тихо улеглись спать.
Дом Байрамировых небольшой, аккуратный, совсем не новый. И двери особой прочностью не отличаются. Даже закрываются изнутри на простенький деревянный засов, потому что в селе отродясь про воров не слышали. Эмир Абдул в темноте подходит с пятеркой боевиков к дому, открывает калитку левой рукой, потому что правая рука у него на перевязи и жестко забинтована; нимало не сомневаясь, прихрамывая, заходит и во дворе жестом распределяет боевиков, чтобы блокировать окна со всех сторон. С ним остаются только двое.
Никто не слышит их прихода.
Спит усталый Беслан. Спит мать, спят сестры.
Абдул стоит перед дверью с десяток секунд. Он неважно себя чувствует, понимая, что грешно так вести себя с родственниками. Тем не менее чувства не могут остановить его, когда впереди такая большая цель. И он с силой бьет здоровой ногой в дверь.
От такого удара, от шума им произведенного, проснуться должны все. И первым просыпается Беслан, уже несколько лет воюющий и даже во сне готовый к немедленной адекватной реакции на любые действия. Он сразу понимает, что произошло, хотя Абдул не дает ему времени на соображение, сразу направляясь к двери в комнату племянника.
– Что тебе надо, брат? – слышит эмир из-за распахнутой боковой двери. Голос спокойный, но громкий. Специально громкий, чтобы Беслана предупредить.
Это мать встала на шум. Где-то там, в темноте, наверняка прижимаются к матери дочери.
– Закрой дверь, и не высовывайся! Я хочу поговорить с ним…
Второй удар ноги направлен в дверь комнаты Беслана.
Сам Беслан уже вскочил на ноги и обшарил развешанную на спинке стула одежду в поисках пистолета. Он спал и не видел, как мать подсунула пистолет ему под подушку. И не находит оружия. Это вызывает отчаяние, но не испуг, потому что молодой горец чувствует свое моральное преимущество перед грозным дядей. Беслан проиграл – это он сам отлично понимает. Но он и умереть сумеет достойно, как победитель.
Абдул уже шагает за порог и зажигает фонарик, направляя луч на стоящего посреди комнаты Беслана. Беслан одевает штаны и вроде бы даже не торопится, делает это с достоинством и спокойствием. Поведение племянника заставляет Абдула остановиться.
– Что же ты не поздороваешься со своим эмиром? – грозно хмурит Мадаев седые брови, в голосе звучит едкая и злая насмешка, смешанная с угрозой.
– Ты мне больше не эмир, запомни это, дядя, – сказано спокойно и открыто, без дрожи в голосе, без лишнего, ненужного сейчас, хотя и вполне уместного возбуждения.
– Вот как? Ну и дела.
Абдул ожидал испуга, привычный к такому поведению со стороны окружения, и слегка теряется. Не сразу находит, что сказать.
– Предатель, стреляющий в спину, не может быть эмиром и требовать к себе уважения…
– Я не стрелял тебе в спину. Это Искандер стрелял тебе в грудь. – Абдул уже взял себя в руки и голосом насмехается, пытаясь таким образом отвести от себя обвинения.
– Ты стрелял в других… Тебе страшно было в меня выстрелить… И ты предоставил стрелять в меня Искандеру… А выстрел в грудь или в спину… Когда выстрел предательский – он всегда в спину… Ты это отлично знаешь…
– Что тебе надо, брат? – снова раздается за спиной голос матери. – Как смеешь ты так вламываться в дом к родственникам? Ты кто, грязный абрек, не знающий чести? И после этого ты смеешь называть себя эмиром?
Мать представляет, что может произойти дальше. И она старается говорить так, чтобы вызвать на себя ярость Абдула. Но тот в ярость не приходит. Он даже не оборачивается на голос. Просто бросает одному из своих помощников, почти не повысив голос:
– За правым углом – подвал. Затолкай туда эту женщину вместе с девчонками…
Он-то хорошо знает, что и как расположено в этом доме.
За спиной слышится звучный удар и звериное рычание. Это мать ударила по лицу боевика и ухватилась за его длинную бороду. Но он все равно сумел быстро выкрутить ей руки, в которых осталась часть бороды. Беслан делает шаг вперед, чтобы оградить мать от насилия, но ствол автомата второго помощника Абдула бьет ему в грудь, останавливая.
– Не торопись, – говорит Абдул. – Если ты жалеешь свою мать, если ты любишь своих сестер и не хочешь, чтобы я отдал их для развлечения своим людям, ты будешь отвечать на мои вопросы. Рассказывай…
– Как я люблю малолеток! – довольно смеется оставшийся в комнате помощник эмира.
– Что тебе, человеку без чести, надо узнать? – спрашивает Беслан, не обращая внимания не реплику, словно ничего не слышал. Голос становится ледяным, шипящим.
– Что случилось в пещере после меня?
– Ничего не случилось.
– Как ты убежал оттуда?
– Я не убегал. Меня отпустили…
– Отпустили? – Абдул удивленно поднимает брови, и теперь уже в голосе его слышится угроза. Он не верит в доброту спецназовцев.
– Да. Я сказал тому раненому подполковнику, что у меня умер отец, и я должен быть на похоронах. Он спросил меня, участвовал ли я в террористических актах. Я сказал, что не участвовал. Он меня отпустил, чтобы я через две недели пришел сам в прокуратуру. Я дал слово, что приду. Вот и все… Мужчина поверил в слово мужчины…
– Врешь, шакал! Мне, своему эмиру врешь!
– Ты мне больше не эмир, я сказал уже. И шакалом я имею больше оснований называть тебя, чем ты меня. Хоть ты мне и дядя. Я стыжусь, что в нашем роду есть такие мужчины, которые готовы отдать на поругание своих родственников…
– Ты предал меня! – Абдул от обвинений теряет свое хваленое самообладание.
– Это ты предал меня и всех остальных.
– Не я, а обстоятельства того требовали. Тебе не понять этого с твоим скудным умишком… Где деньги?
– Какие деньги? – Беслану вдруг подумалось, что Абдул спрашивает его о той пачке долларов, что дал ему подполковник.
– Рюкзаки! Где рюкзаки?
– Когда я разбирал выход, чтобы уйти, подполковник куда-то перепрятал их. Я не видел, куда он прятал, мне было не до того.
– А второй? Тот, которого зовут Макаром?
– Макар ушел сразу после твоего бегства. Ты быстро убегал. Страх добавил тебе сил, и он не смог догнать тебя. Он ушел к нашему джамаату, и один убил там всех. А потом сам стрелял из миномета по подходящим джамаатам. Больше я его не видел.
– Один убил всех?
– Наверное, он хороший воин.
– Он хороший воин… Но я до него доберусь! Федералы вывезли рюкзаки?
– Я не видел никого, кроме того раненого подполковника. Он отпустил меня, и я ушел.
– И рюкзаки он перепрятал?
