Данил Корецкий - Секретные поручения 2. Том 2
– А кроме милиции тебя что, защитить больше некому?
Голос Виктора:
– Раньше было кому. Сейчас – нет. Раньше я в обладминистрацию заходил как к себе домой, дверь ногой открывал, у меня все подвязано было алой шелковой лентой… А?.. Человек хороший, ясное дело. Рогов Дмитрий Дмитриевич – слыхал? А потом его вдруг убили, на даче… Ну, ясно, откуда тебе здесь, в застенке, что-то слышать… Когда я с ним сошелся, мой бизнес как по маслу пошел. Я только за голову хватался – деньги, деньги, деньжищи! Все эти налеты налоговые, проверки – все как винтом отрезало. Клиенты косяками – тучные, сытые, сало одно. Заказы… Мать моя!..
Пауза.
– …первого. А потом все покатилось. Сперва он, потом Танька, потом Вера. Угадай слово, называется: на «кир» начинается, на «дык» заканчивается. И что в результате?
Глава семнадцатая
В поисках паука
– На этот раз вопрос у меня будет только один, – сказал Курбатов. – И больше никаких вопросов.
Он помолчал. Виктор, отделенный от него широким – не дотянешься – столом, смотрел в стену потухшим взглядом. Когда он понял, что Курбатов смотрит на него и продолжает молчать, он осторожно скосил взгляд в сторону следователя, снова уткнулся в стену, опять скосил. Губы задергались, разлепились, и Виктор неуверенно произнес:
– Какой вопрос?
– А вопрос очень хороший! – бодро подхватил Курбатов. – В самую точку вопрос!
Виктор боялся. Он пытался напустить на себя обиженную важность – еще бы, ночь в камере провел, сидит ни за что, – но попытка не удалась. Он дергался, двигал лицом и пытался усесться поудобнее, но удобнее никак не получалось.
– Возможно, вы и сами задавали его себе этой ночью, – продолжал тянуть Курбатов, наслаждаясь его растерянностью. – Этот самый вопрос. А может, и не задавали. Но, как человек неглупый, должны были задать. Ведь вы неглупый человек. Или я ошибаюсь?
– Какой вопрос? – повторил Виктор почти неслышно. – Я не понимаю…
– Вот! – Курбатов воткнул указательный палец в пространство. – Правильно! Не понимаете! В этом-то весь и смысл!
Он, весьма довольный собой, достал из кармана нераспечатанную пачку сигарет, снял прозрачную ленточку и пленку с крышки, надорвал ногтем акцизную марку, открыл крышку и вытянул двумя пальцами квадратик фольги. Полюбовался стройными рядами фильтров, выбрал крайний. Достал сигарету. Размял. Закурил. Глубоко затянулся и выпустил густейший и ароматнейший клуб дыма. А потом уже задал вопрос.
– Вы уверены, что те люди, которых вы так боитесь, не достанут вас за этими толстыми стенами?
Виктор застыл. По всему видно, что этот вопрос он себе еще не успел задать. За толстыми стенами камеры он чувствовал себя глубоко обиженным, но недоступным для всяких вредных воздействий извне. А что, разве может быть иначе?
– Может, – просто сказал Курбатов. – Очень может. Вчера с семи вечера до полуночи в это заведение поступило два свежих человека. Сегодня еще трое. У меня есть случайная информация по одному из задержанных – случайная, повторяю, поскольку начальство ИВС не обязано предоставлять мне ее. И этого человека я не опасаюсь. И вам его опасаться не следует. Но что касается остальных, то здесь я ничего не могу гарантировать.
– Они что, пришли специально, чтобы убить меня? – выдавил с жалкой улыбкой Виктор.
– Объясняю. Когда вы попали сюда, они еще были на воле. На воле, – со значением повторил Курбатов. – А вы были задержаны, как подозреваемый. Вы беседовали со следователем. Вы были под давлением. Вы много говорили. И вы наверняка много знаете…
– Но я ничего не говорил!
– Правильно! – хохотнул Курбатов. – Только об этом никому не известно. Ни одной душе. Известно только то, что вы со мной говорили. И полетели, как говорится, малявы… Проверено неоднократно: любая новость из СИЗО или ИВС достигает воли за два часа с небольшим. С воли сюда распоряжения попадают еще быстрее. А кроме распоряжений сюда попадают еще их исполнители. Понимаете, что я хочу сказать?
Виктор с запоздалой реакцией вытер слюну, стекавшую по подбородку. Он понимал.
– Я хотел бы защитить вас. Вы для меня – ценный свидетель. Конечно, вы храните гордое молчание, пытаясь причинить как можно меньше беспокойства убийцам вашей девушки, убийцам вашего друга и, в будущем, – убийцам вас самого… Кстати, как это сказать грамотно, по-русски, не знаете?
Курбатов повторил медленно, смакуя:
– Убийцам вас самого… Как-то неуклюже… Хм. Ну да ладно. В общем, я хотел бы оградить вас от возможных неприятностей. Но данное заведение – не моя территория. Увы, увы.
«Скоропортящийся продукт», – с презрением подумал он про Виктора, раздавленного, обратившегося в мягкую дрожащую субстанцию. Последняя судорога воли и душевных сил – произнесенные полушепотом слова:
– Вы специально пугаете меня. Вам это не удастся.
На что Курбатов ответил:
– Дело ваше. Пусть так. Пусть я вас пугаю. Хорошо. Поскольку для меня главное – ваша осторожность. Лучше страх, чем беспечность, я так рассуждаю. Но и бояться нужно с умом. Просто запомните несколько простых правил: никаких лишних разговоров с сокамерниками, никаких подношений в виде еды, курева и питья, никаких резких движений и поступков. Уголовники не любят болтунов, и, если в камере возникнет заварушка, вас никто не защитит. Надеюсь, вы не успели рассказать там историю своей жизни?
Курбатов посмотрел на Виктора, прекрасно зная, о чем тот сейчас думает.
– Будем считать, что не успели. Далее. Баланду, которую там подают, советую не есть. От кухни до камеры путь неблизкий, и ваша тарелка пройдет через множество рук, которым ничего не стоит бросить туда какой-нибудь дряни, от которой вы либо умрете, либо станете умственным калекой, неспособным давать показания. Поэтому договоритесь, чтобы вам передавали еду с воли – детские консервы в пластиковых баночках, их охрана не вскрывает, и сырные палочки, запаянные в пленку… Если увидите, что пленка вскрыта – не притрагивайтесь к этой еде. Так. Что еще… Особенно осторожны будьте ночью. Днем к вам подобраться сложнее, нападающим придется действовать грубо: заточка, шило, удавка… И рисковать при этом собственной головой, чего им, конечно же, не хочется. А ночью они могут просто повесить вас и обставить так, будто вы сами это сделали. Потому для вас важно научиться не спать ночью, а недостаток сна восполнять в минуты дневного отдыха. Наука, согласен, непростая, но в вашей ситуации крайне полезная. Вы научитесь, я уверен.
Курбатов ободряюще улыбнулся. На Виктора было больно смотреть.
– Я не сумею, – бормотал он, ритмично раскачиваясь на стуле. – Я не смогу. Это невозможно.
– Привыкнете. – Курбатов поднялся. – Желаю вам удачи.
Он успел сделать два шага по направлению к двери, когда услышал:
– А если я расскажу вам? Вы сумеете его быстро поймать?
– Кого именно? – неторопливо обернулся Курбатов.
– Я видел его. И машину. И даже запомнил номера. В тот самый вечер… Когда Татьяна.
Виктор не договорил. Его горло сжал спазм – то ли от жалости к себе, то ли от страха перед бездной, которая открывалась перед ним, то ли от облегчения, настигшего его, словно приступ очистительной рвоты.
* * *Не прошло и часу, а переодетый в штатское капитан Селеденко, весь взмыленный, уже мчался на служебном «жигуле» по адресу, продиктованному ему Курбатовым, чтобы срочно – именно срочно! – установить наблюдение за Ларионовым Иваном Андреевичем, 1961-го года рождения, владельцем белой «Волги» за номером таким-то. Было без четверти четыре, и, если бы кое-кому не приспичило, капитан потихоньку закончил бы свой рабочий день и отправился домой на куриные котлеты с картошечкой и солеными груздями. Но этому не суждено было сбыться. Когда Селеденко выходил из машины, в кармане завибрировал мобильник: участковый сообщил, что свет в квартире Ларионова горит, сантехник из ЖЭСа только что звонил по домофону ему в квартиру и разговаривал с ним, и объект, таким образом, находится на месте. С чем, собственно, и можно нас всех поздравить. Капитан, не заезжая во двор, вышел напротив магазина, добрался до места, засек белую «Волгу», стоявшую в конце двора, затем встретился в условленном месте с участковым и отдал ему повестку. Участковый отправился к Ларионову и вскоре вернулся.
– И как отреагировал? – спросил Селеденко.
– Нормально, – сказал участковый. – Спросил, какого рожна.
– Он один?
– Да. Я проверил. Чисто. Могу идти?
– Можешь, – разрешил Селеденко. – Но не надолго.
– В семь, как условились.
– И ни минутой позже.
Капитан обошел двор из конца в конец, слепил снежок и попробовал сбить старое сорочье гнездо с березы. Попасть попал, но гнездо выдержало. Из парадного, где проживал Ларионов, вышла девчонка в модной курточке, села в «Ситроен» и укатила. «А лейтеха в уборную заглядывал? – подумал вдруг Селеденко. – А вдруг она там сидела?»
