Победа ускользает - Мошков Кирилл
Не открывая глаз, Реми заулыбался. Он был знаком с сероглазой сводной сестрой Йона всего двадцать дней, но ведь за то время, когда вся прежняя жизнь Реми кончилась и началась совсем другая (Реми отсчитывал это время от того утра, когда на Акаи сел Йон, а значит — завтра будет уже ровно месяц), как будто целая жизнь уже успела пройти. Двадцать дней — это много, очень много. А последние десять дней, когда Реми и Ирам были вместе безотлучно (если не считать вахт) — это еще больше.
Реми услышал, как девушка вздохнула, и почувствовал, что она шевелится.
— Реми… Спишь? — спросила она шепотом.
— Нет, — тоже шепотом отозвался Реми.
— Сколько сейчас?
Реми открыл один глаз и глянул на красные цифры над бледно-зеленым свечением интерьерного контроллера.
— Шесть ноль девять.
Ирам медленно, в два приема набрала воздух в легкие и после длинной паузы быстро выдохнула: так у астлинов проявляется зевок. Это не значит, что у них иная физиология, просто открытый зевок считается неприличным.
— Не зажигай свет, — сказала она наконец. — Опять не спал?
— Подремал немного.
— Надо тебе снотворное принимать. Усталость рано или поздно свое возьмет, и ты отключишься прямо на вахте.
Реми кивнул, потом сообразил, что Ирам его не видит, и произнес вслух:
— Твоя правда.
Он взял Ирам за руку, и некоторое время они полежали молча, перебирая пальцы друг друга. Потом Ирам вдруг забеспокоилась и приподняла голову на подушке.
— Слышишь?
Считалось, что все помещения корабля полностью звукоизолированы, но на самом деле, если кто-то поднимался или спускался по одной из двух боковых или центральной лесенке от рубки к каютам или наоборот, в каютах это можно было услышать. Тем более, что каюта Реми прилегала к одной из боковых лесенок. Так вот сейчас переборки ощутимо вздрагивали: кто-то торопливо спускался в рубку. Время было неурочное: экипаж разошелся по каютам только в полночь по абсолютному.
Реми, не выпуская руку Ирам, сел на койке, отчего левую ногу ему пришлось опустить и поставить на палубу. Для двоих койка была все-таки узковата.
— Кто сейчас на вахте? — спросил он — риторически, потому что и сам прекрасно знал, что с шести утра до полудня была вахта Эвиса. — Эвис зря будить никого не станет…
Тут села и Ирам. Возможно, у нее и не было такой сверхбыстрой реакции, как у Реми, но, как и большинство астлинов, она обладала очень тонким, почти экстрасенсорным чутьем — сродни не психократии, а скорее развитой обратной связи между чувственным восприятием и эмоциональным состоянием.
— Что-то случилось, — проговорила она и, выпустив руку Реми, легонько толкнула его. — Оденься, посмотри, что происходит.
Реми уже прыгал на одной ноге по каюте, натягивая штаны. Ирам в темноте потянулась через койку к креслу, на котором была ее одежда. И тут ожил интерком. В каюте раздался голос Йона:
— Экипаж, прошу прощения, но вынужден объявить подъем. Важные новости. Прошу всех в рубку, контрольное время (Йон прыснул) три минуты. Извините за серьезный тон…
Было слышно, как Эвис говорит что-то вроде «А ты и не обязан извиняться, высокоученый писатель: это твое право как командира…» — но тут интерком отключился.
Ирам натянула футболку и зажгла свет. Жмурясь, Реми сунул ноги в кроссовки — те, что Йон купил ему в Космопорте — и, застегивая ворот хелианской рубашки, спросил подругу:
— Успею я за контрольное время почистить зубы, как ты считаешь?
Опытный космический волк, к флотским понятиям и ритуалам он относился гораздо серьезнее Йона.
В рубке все собрались секунд за пять до конца «контрольного времени», за что капитан Лорд объявил экипажу благодарность. Ехидная Клю немедленно осведомилась, дает ли экипажу вынесение благодарности право на льготы, например — на завтрак в неурочное время (на Телеме еду так и не купили, а из погруженной на борт еще на Вальхалле тысячи рационов экипаж съел уже треть, так что режим экономии действовал и в отношении пищи).
— Дает, но после совещания, — серьезно ответил Йон, подтягивая воротник свитера (в рубке было прохладно). — Дойт, тебе так холодно будет. Сходи надень носки. И одеяло возьми там. Сходи, мы подождем.
— Лучше возьми мой плащ, — вполголоса сказал Эвис, и Дойт, чмокнув его в бородатую щеку, босиком вышла из рубки. Эвис, вновь уступивший капитану (это Йона он сменил несколько минут назад) место вахтенного за центральной консолью, сел за свое обычное место оператора систем безопасности. Ему предстояло сидеть в холодной рубке много часов, так что одет храбрый воин был тепло: куртка, сапоги, на свежевыбритой голове (соблюдая воинскую традицию, он брил голову дважды в неделю) — шерстяная куфия.
Реми тем временем закончил одеваться (он успел почистить зубы, но часть одежды пришлось захватить в рубку) — застегнул куртку и сел на пост связи. Как и у Йона, сбритые третьего апреля волосы у него уже успели заметно отрасти, только у Йона они отрастали темными, а у Реми — русыми, как и у Клю. Волос Клю сейчас видно не было: она мерзла и поэтому надела купленный еще в Космопорте паричок. Дома, на Акаи, она привыкла переносить довольно сильные морозы — во всяком случае, еще год назад она с Реми оставалась зимой на ночь в лесу и спала в снегу, могла искупаться и в проруби (и купалась); но стылая зябкость недоотапливаемых помещений джампера, отделенных от космического холода и тьмы тонким слоем кералитовой брони, пробирала ее до костей, и Клю начинала мерзнуть, как только выходила из теплой каюты.
Реми положил ладони на свой терминал, перебрал режимы маскировки и данные радиоприема последних часов. Хотя «Лось» и дрейфовал почти в четырех световых минутах от Космопорта, да еще к Верхнему Северу, то есть в стороне от регулярных трасс, не исключена была вероятность, что в «оперативной близости» (до миллиона километров) пройдет какой-нибудь корабль, который сможет ненароком засечь «Лося». На этот случай маскировочные режимы корабля вместо суперсовременного джампера отрисовали бы на сканерах любого встречного аппарата безобидный отработавший, лет сто назад отключенный нуль-бакен. Если бы это произошло (сканеры «Лося» фиксировали попадание в луч сканеров чужих кораблей), то автоматика просто занесла бы это событие в журнал наблюдений без сообщения вахтенному. Вот если бы попадание «Лося» в луч чужого сканера вызвало изменение поведения наблюдателя — смену траектории, импульс «нулевки» и т. п. — тогда корабль поднял бы тревогу. Но нет, журнал был пуст: с полуночи, когда сам Реми сменился с вахты, и до восьми пятнадцати по абсолютному сканеры не фиксировали прохождения в «оперативной близости» ни одного физического тела, и никакое опознаваемое излучение не касалось его, кроме постоянно получаемого по «нулевке» потока двоичной информации — точнее, так называемых рассеянных пакетов, в виде которых обычно передается трафик Галанета. Это был существенный элемент маскировки: «Лось» не пользовался радиосвязью, но был постоянно подключен к Галанету, причем весьма хитрым способом. Пожелай кто-нибудь разобраться, куда это там идет поток рассеянных пакетов с ближайшего нуль-бакена, он получил бы сетевой адрес безобидного накопителя, кэширующего какие-то данные для служебной передачи на магистральные сервера Космопорта и далее — Компа. На Акаи Реми приходилось иногда пользоваться разными хитрыми способами выхода в Галанет в обход счета Мартенов за доступ в «нулевку», так что он вполне мог оценить изящество этого решения и понять, что знакомые ему способы влезть в «нулевку» под видом, скажем, трафика гравиметрического спутника — детский лепет по сравнению с этой маскировкой, разработанной в лабораториях УБ и закрытой личным паролем Легина Таука. Пусть сам Таук был сейчас вне закона — а следовательно, его служебные пароли аннулированы: у офицеров такого ранга есть, конечно, сотни способов входа в любые мыслимые сети, помимо обычного служебного доступа, и закрываются эти способы такими мерами безопасности, что 36- и 42-значные служебные пароли, по сравнению с ними, выглядят, как щеколда по сравнению с сейфовым замком.
