Александр Золотько - Под позолотой — кровь

   Изъятие денег тоже входило в ритуал. С точки зрения сержантов, это не было ни воровством, ни грабежом. Это все равно, что найти лежащие на дороге деньги. Все равно этот бухарик не донес бы эти бабки домой в целости. Но даже пьяные не попадались на пути, и это было закономерно.

   Все, кто хотел погулять шумно – гуляли на набережной. Остальные могли предаваться разгулу по месту жительства. Жарко, пусто, темно и тоскливо – поэтому, заметив чей-то силуэт возле машины, сержанты решили, что Господь послал им развлечение.

   Ни один из патрульных не потянулся к кобуре – они давно уже привыкли воспринимать эту тяжесть на боку как дань инструкции. Деловые сами решали свои проблемы, а для всех остальных вполне хватало дубинок.

   Луч фонаря осветил Володю, когда он уже открыл дверцу машины.

   – Стоять! Не двигаться! – и шаги. Торопливые шаги трех человек. Запах кожи и формы. Милиция.

   Как это некстати! Как это не вовремя. Володя замер, выполняя команду.

   – Руки на машину, – крикнул один из подбежавших, – руки!

   – Давай не дергайся, падла. Шаг назад, ноги расставь! – насмотрелся американских фильмов.

   – Да вы что, ребята, это же моя машина, – выполняя команды, сказал Володя.

   – Не умничай, козел, – и удар дубинкой по ребрам, в полсилы, для острастки.

   Не умничай, козел! Как тогда, много лет назад, в кафе. Только тогда Володя сказал, что из милиции. Не умничай, козел. Тогда патрульным было все равно, им было нужно отрабатывать постоянное угощение в кафешке. И им было безразлично, что парень, к жене которого начали клеиться хачики из постоянных клиентов, из милиции. Не умничай, козел. И удар дубинкой.

   – Да у меня и документы есть, – попытался затянуть время Володя. Ему нужна была пауза вовсе не для того, чтобы наметить план. Ему нужно было успокоиться, он не хотел калечить этих ментов, не вовремя подвернувшихся под руку. Он не хотел, но с каждой секундой это его желание ослабевало.

   Снова удар. Они не торопились проверять документы, вначале они хотели немного сорвать злость.

   – Не дергайся, урод!

   Они как будто специально выбирали те же слова, что и… Забыть, скорее забыть. Отбросить все и забыть.

   – …не слышишь? Охренел совсем? Я сказал, обернись! плохо понимаешь? – и на этот раз уже удар по печени, наотмашь.

   Володя упал на бок, прикрывая живот. Можно было атаковать, но его словно парализовало. Это уже было с ним: трое патрульных и он, извивающийся у их ног.

   Словно вчера… Он вспомнил все так ярко, будто это было только вчера: и его премия, и их поход с женой в кафе, и те четыре горца, нагло цеплявшиеся к его жене, пока он ходил к прилавку.

   Он тогда чувствовал свою правоту, сержант милиции на офицерской должности. Он был уверен в том, что имеет право заступиться за свою жену, и спокойно сгреб со стула самого резкого. Столик полетел в сторону. Приятели горца вскочили и бросились на Володю. Он уклонился от двух ударов, отбил третий и, не выдержав, ударил в ответ.

   Кто-то стал звать милицию, и из дальнего угла вынырнули трое из патрульно-постовой службы. Он заметил их краем глаза и подумал, что сейчас все закончится. Но крик сержанта: «Стоять!» был адресован не постоянным клиентам кафе, а ему.

   И первый удар достался тоже ему. Горцы сразу отскочили в стороны, он обернулся к патрульным: «Ребята, я из милиции!», и услышал в ответ то самое – не умничай.

   Его жена, лейтенант милиции, успела вынуть удостоверение из сумочки и показать его сержанту, который дубинкой пережимал мужу горло. И получила удар в лицо. И Володя начал драться по-настоящему. Он видел, как один из патрульных топтал его жену, которая уже потеряла сознание, видел, как отлетело в сторону ее удостоверение, видел ухмыляющиеся лица кавказцев… а потом все это исчезло. Он пришел в себя в райотделе милиции, на полу, скованный «ласточкой» – один наручник за спиной на запястье, а другой – на щиколотке ноги, накрест.

   И первое, что он услышал тогда, был вопрос, вернее, его окончание: «…плохо слышишь?».

   – …плохо слышишь? – на этот раз все было сегодня, на темной улице, возле машины, которую он пытался угнать. Володя чувствовал, что сам виноват. Нужно быть осторожнее, в конце концов, он действительно пытался украсть машину. Но ведь патрульные даже не пытались проверить его документы, значит, если бы он и вправду был владельцем машины, его точно также вначале избили, а только потом стали выяснять, как все обстоит на самом деле.

   – По-моему, он оказывал сопротивление сотрудникам милиции, – сказал тот, что держал фонарь.

   – Точно, – подтвердил другой и ударил лежащего ногой, – он на тебя замахнулся!

   – Он просто пытался на тебя напасть! – вставил третий.

   Свет фонаря приблизился к глазам Володи – сержант наклонился.

   – Ты зачем напал на сотрудника милиции? Теперь сядешь.

   Ты зачем сопротивлялся сотрудникам милиции? Теперь вылетишь из органов. И жена твоя тоже полетит. Вы позор для милиции, и ты, и твоя жена. В пьяном виде устроить драку с патрульными.

   Да что же вас всех на одном заводе делают? – подумал Володя.

   – Слышишь меня? Сядешь. Что делать будем с тобой?

   Он хочет денег. Эта сволочь еще хочет денег за то, что бил человека. Они поверили ему, они думают, что это его машина, даже не обыскали его. И все равно бьют.

   Володя ощутил, как давит в бок пистолет под рубашкой, и еще раз попытался успокоиться. Пусть живут. Это не они били его и его беременную жену, это не они на ночь оставили его скованного в камере и не они несколько часов не вызывали «скорую» для его жены. Не они. Те уже никогда не смогут делать такого, те умерли, и перед смертью им дано было узнать, за что они умирают. А эти… Эти только хотят стать такими.

   – У тебя бабки есть? – спросил сержант, – мани, грошики. Есть? И разойдемся миром. Слышишь? Слы…

   Сержант поперхнулся и выронил фонарь. Остальные не поняли сразу, что произошло. Сержант опустился на колени, на то место где только что лежал хозяин машины, потом ткнулся лицом в пыль, накрыв выпавший фонарик. Стало темно.

   – Что? – спросил один из патрульных.

   – Какого черта? – сказал другой и, не выпуская дубинки из рук, попытался нашарить кобуру. Все изменилось слишком быстро, всего секунду назад они были хозяевами положения и вдруг…

   – Не хватайся за оружие, идиот, – услышал над самым ухом патрульный, – уронишь.

   Патрульный почувствовал, как чужая рука вынула из кобуры пистолет. Патрульный пробормотал что-то невнятно, его напарник замахнулся дубинкой… отлетел к машине и остался лежать.

   – И не кричи, – сказал тот же голос оставшемуся на ногах.

   – Не буду, – шепотом ответил тот.

   – Молодец. Сейчас достанешь у приятелей браслеты и скуешь их «ласточкой», знаешь это как?

   – Знаю.

   – Выполняй.

   Володя подождал, пока перепуганный милиционер защелкнул на лежащих их же наручники. Потом снял наручники у патрульного с пояса и сгреб его за шиворот:

   – Запомни, сучок, если ты взялся делать работу – делай, тогда хоть перед смертью будешь знать, что умираешь за дело. Хочешь воровать – воруй, хочешь быть ментом – будь, но Боже тебя упаси путать то и другое. Запомнишь?

   – Д-да.

   – Хорошо, – сказал Володя и точным ударом отправил патрульного в нокаут.

   Ему нужно торопиться. Его ждут Палач и Даша, и времени оставалось все меньше. Володя защелкнул наручники на третьем патрульном и оттащил всех в сторону, с дороги к забору. Часа два они шума не поднимут. Когда придут в себя – наплетут с три короба. И ни один из них не будет знать, как близко от них сегодня прошла смерть.

   Вот и встречайся после этого с женщинами. Он, можно сказать, отдал ей самое дорогое, пришел в ресторан, ждал здесь за столиком, сохранял ей верность в течение нескольких часов, и, в благодарность за все это, она еще сомневается в том, кого продавать!

   Гаврилин постарался улыбнуться самой обворожительной улыбкой и налил Марине коньяка. Шутки шутками, но если даме, наконец, пришло в голову показать зубы, то к этому стоило отнестись, по меньшей мере, серьезно. Он ведь и сам, в конце концов, сообразил, что не просто так она демонстрировала ему свою привязанность. И направляясь в ресторан, Гаврилин отдавал себе отчет в том, что могут произойти любые неожиданности.

   Все так, но, Господа Бога душу… и так далее, какое неприятное чувство испытал Гаврилин после ленивого «кого продать». Это не вводная инструкторов, это совершенно реальная угроза, и реагировать на нее нужно стремительно и точно. И, по возможности, с первой попытки.

   Гаврилин аккуратно налил коньяка и в свой бокал тоже. Алкоголь в небольших дозах не вреден в любых количествах, или как там говорил сатирик. И пауза тоже не повредит. Чем больше пауза, тем больше артист и тем меньше шансов у шпиона. Это Гаврилину втолковывали долго и тщательно. Всякая пауза в разговоре должна быть аргументирована и замотивирована.