Андрей Воронин - Комбат не ждет награды
– Можете ехать, – махнул рукой гаишник.
– Извини, лейтенант, – полковник вытер вспотевший лоб, – нервы у меня сдали, на похороны еду, друзей хороню.
– Что же ты мне сразу не сказал? – несколько обиженно произнес гаишник, глядя на шофера.
– Вот так, понимаешь, Борис Иванович, – сказал Бахрушин, сидя прижатым к дверце машины, – нервы начинают сдавать.
– – Оно и понятно.
Глава 16
Леонид Васильевич смотрел на московские пейзажи, проплывающие за окном автомобиля.
– А я уже и забыл, когда в последний раз в общественном транспорте ездил, – сказал он, прикрывая глаза. – А вспомню, – по-другому на город смотреть начинаю. Из машины все другим кажется, особенно, если она не твоя собственная, а государственная.
Рублев чувствовал себя сейчас лишним. Он не знал тех людей, которых сегодня предстоит хоронить, не знал из-за чего они погибли, может и в самом деле были пьяны. Сам-то он никогда выпившим за руль автомобиля не садился и в бытность свою командиром батальона жестко расправлялся с такими нарушителями.
Ведь шофер отвечает не только за свою жизнь, но и за жизнь пассажиров. Тут уж снисхождения Комбат не знал даже к друзьям-товарищам.
Несмотря на то, что окно было приоткрыто, тесный салон «Волги» насквозь пропах цветами. Напоминал Комбату этот запах только об одном – о смерти.
– Опаздываем, – бросил Леонид Васильевич шоферу, глянув на приборную панель, где среди прочих приборов виднелся и циферблат часов.
«Странно, – подумал Рублев, – странно звучит „опоздать на похороны“, будто это может что-то изменить в жизни, которая остановилась».
– Езжай прямо на кладбище, – скомандовал Бахрушин, и машина, доехав до ближайшего перекрестка, свернула направо.
Минут через двадцать «Волга» Бахрушина догнала короткую колонну автобусов, следом за которыми растянулась на полкилометра вереница служебных «Волг». Машина Бахрушина пристроилась в самый хвост и теперь уже ехала медленно.
«Черные „Волги“, – думал Бахрушин. – Они словно специально сделаны для таких похорон – под цвет траура».
Он знал, сейчас многие оборачиваются, глядя на его автомобиль. Ведутся разговоры, звучит шепоток. Начинается возня вокруг смерти его людей. Конечно, куда легче считать виновным в смерти офицеров его, полковника Бахрушина, влезшего со своей любознательностью куда не стоило лезть.
– Ничего, мы еще повоюем, – пробормотал Бахрушин.
– Что? – недослышав, переспросил Комбат.
– Мы еще повоюем, – задорно усмехнулся Леонид Васильевич, – попомни мои слова. – Вслед за похоронами будет праздник.
Отдадим последний долг, и я займусь делом.
Кладбищенские ворота были предусмотрительно распахнуты. Автобусы, почти не сбавляя скорости, въехали на территорию.
За окнами поплыли ровные ряды памятников, уходящие почти к самому горизонту. Кладбище было поделено на ровные квадраты и существовало в этом порядке что-то военное.
Минут пять вереница машин двигалась по кладбищу, пока, наконец, автобусы и легковые машины не остановились возле маленькой площадки, где уже стояли ажурные подставки для гробов, Тут совсем недавно вырубили участок леса, чтобы расчистить место для новых могил. Блестели на солнце трубы духового военного оркестра.
Комбат с Бахрушиным отошли в сторону.
Заняться гробами было кому. Их вынимали из автобуса закрытыми – трупы обгорели. Борис Иванович Рублев стоял и вполуха слушал речи, которые произносились у гроба. Звучало все не очень-то убедительно. Обтекаемые фразы, никакой конкретики. И Рублеву, хоть он и не имел отношения к сегодняшним похоронам, сделалось стыдно за людей. Он посмотрел на Бахрушина.
Тот развел руками:
– Я все понимаю, но сделать-то ничего не могу. Ребят не вернешь и этим все сказано.
– Вы выступать будете, Леонид Васильевич?
– Зачем? Им что, легче от этого станет?
Или ты хочешь, чтобы все собравшиеся на кладбище подумали: «Вот, еще один выискался время наше занимать!» Похороны затягивать нельзя.
Двое молодых ребят в старой военной форме топтались возле свежевырытых могил, ожидая, когда же, наконец, кончится прощание и они смогут заняться своим делом.
Комбат вместе с Бахрушиным стали в конец длинной очереди, проходивших мимо гробов. Люди касались крышек и тут же отдергивали руки, будто боялись этого прикосновения к смерти. Белые лилии легли на подставки.
Бахрушина кто-то остановил, принялся расспрашивать. Комбат закурив сигарету, пошел вдоль рядов свежих могил. Остановился возле ребят, выпачканных в землю. Те, лениво поругиваясь, прикидывали, успеют ли эти военные похоронить своих покойников до приезда следующих похорон.
– Все, пора кончать эту тягомотину, – сказал один из парней и бросив на дно могилы дымящуюся сигарету, пошел к автобусам.
Сперва в душе у Комбата поднялась волна злости, но он тут же понял, парень действует правильно. Если сейчас не вмешаться и не понести гробы к могилам, то женский плач и причитания не остановятся никогда. Похороны в свои руки должны взять профессионалы, знающие, что все в общем-то собрались лишь для того, чтобы избавиться от мертвецов, а все остальное – это мишура и способ убедить себя, что в этом мире есть кое-что вечное.
Гробы на плечах поплыли к могилам. И тут Комбата удивило то, как быстро и слаженно работают эти двое парней. Они успевали закопать могилу всего за несколько минут. Мелькали отполированные до блеска штыки лопат, прихлопывая землю.
Все цветы, которые попадали в руки парня, работавшего могильщиком, тут же переламывались пополам, отламывались ручки плетеных корзин с цветами. А если кто-то начинал возмущаться, то он невозмутимо отвечал:
– Я могу и не ломать, но завтра, на следующих похоронах, эти же цветы и эти же корзинки мне придется ставить на другую могилу – украдут кладбищенские бомжи и за полцены продадут.
Борис Иванович Рублев смотрел на лица людей, собравшихся на похороны. Теперь, когда могилы были уже закопаны, лица немного прояснились. Жизнь продолжалась. Разговоры стали звучать несколько громче.
И тут Комбат увидел Бахрушина. Тот стоял возле своей «Волги» и махал ему рукой.
Рублев заспешил к машине.
– Поехали!
– Мы разве не со всеми?
– Не могу больше видеть их морды! – зло проговорил Леонид Васильевич и только потом огляделся, не слышит ли его кто. Но к счастью рядом никого не оказалось.
Тот въезд, которым они приехали к свежевырытым могилам, был перекрыт автобусами и другими машинами, поэтому шофер свернул на первую попавшуюся аллею, и вновь за стеклами потянулись нескончаемые ряды памятников, крестов.
– Понаставили камней, – зло говорил Бахрушин, – думают, будто навечно. Сколько до них уже народу в землю закопали, а где они – памятники? Хорошо, если в центре города какую-нибудь надмогильную плиту конца прошлого века увидишь. А остальных нет – исчезли. Если мне придется умирать, – засмеялся Леонид Васильевич, – непременно закажу кремацию.
– И чтобы пепел потом развеяли с вертолета? – усмехнулся Комбат.
– Конечно с вертолета, с «Барракуды», – рука Бахрушина опустилась Комбату на плечо. – Чем меньше хлопот своей смертью доставишь окружающим, тем дольше тебя будут помнить. Эй, послушай, – обратился он к водителю, – ты случайно не заблудился здесь, на кладбище? А то мы полчаса будем ехать, час, а вокруг только одни памятники.
– Ничего, сейчас проберемся к западным воротам.
Когда машина выехала на шоссе, Комбат опустил стекло и жадно принялся вдыхать воздух, в котором не было и намека на запах цветов.
– На поминки мы не поедем, – после недолгого молчания произнес Бахрушин. – Согласен, Комбат?
– Хотите, поедем ко мне? На службу же вы сейчас возвращаться не станете?
– Что там делать, на службе! И так все на похоронах. Заезжай в лес, – Леонид Васильевич показал на узкую дорогу, ведущую в лес.
Шофер, привыкший к спонтанным решениям своего начальника, спорить не стал. И минут через пять «Волга» уже выехала на лесную поляну, сплошь укрытую сухой травой.
Посередине виднелось место для костра, аккуратно обложенное камнями. Были возле него и бревна для сидения – гладкие, отполированные. Наверняка местная молодежь часто собиралась здесь. Возле камней виднелись осколки бутылок – белые, коричневые, зеленые, поблескивали алюминиевые крышечки от водки, от вина.
Комбат еще не понимал зачем притащил его сюда Бахрушин. Тот предложил:
– Садись, Борис Иванович.
Комбат, хрустя зелеными осколками, прошелся по самому краю кострища и присел на толстое, нагретое солнцем бревно. Бахрушин сел напротив него и криво усмехнулся:
– Плохи у меня дела, Комбат.
– По вам этого не скажешь, – решил немного польстить полковнику бывший майор.
– Мне ли не знать! – Бахрушин упер руки в колени, словно бы хотел стать побольше.
Рядом с Комбатом он смотрелся довольно непрезентабельно – мелковато.
