Андрей Воронин - Слепой. Танковая атака
«Если жена позволит», – добавил он мысленно.
«Издевается, сволочь, – подумал Кулешов. – И что ты ему возразишь? Имеет полное право, потому что год за годом наблюдает, как эта сука берет меня за глотку, прибирает к рукам все, до чего способна дотянуться. А я ничего не могу с ней сделать, и кто я после этого?»
– Надо посмотреть на него вблизи, – сказал он вслух. – Придется вступить с ним в контакт, завести знакомство и хорошенько к нему приглядеться…
– А вы привозите его сюда, – предложил Мордвинов. – Скоро осенние стрельбы, вот и пригласите его посмотреть, а если захочет, то и поучаствовать. Вместе и приглядимся: вы со своей стороны, я – со своей.
– А это мысль, – сказал Сергей Аркадьевич. – Ей-богу, неплохая идея! Недаром же он на мотоцикле в немецком танковом шлеме гоняет! Да, так мы и поступим. Поговорим, послушаем, что он нам скажет, а тогда уж и решим. Ладно, Анатолий Степанович, пойду-ка я, пожалуй, провожу гостя, оближу его напоследок, как полагается. – Он, как водку, выплеснул в рот коньяк и встал. – Да, и еще одно. Марина очень недовольна, и в этом я с ней целиком и полностью солидарен, мышиной возней, которая не утихает вокруг полигона в связи с той дурацкой историей в этих, как их… в Верхних Болотниках. В прессе – пока еще, слава богу, провинциальной – появляются какие-то интервью, и мне уже звонили из «Московского комсомольца», просили разрешения осмотреть и сфотографировать коллекцию. Это надо как-то прекратить. С московскими журналистами я улажу дело сам, а ты…
– Я понял, – сказал Мордвинов. – Они, как и те ребята из ФСБ, пришли к нам не сами, им подсказали, куда идти и о чем спрашивать. Я поговорю с подсказчиком и постараюсь убедить его больше не распускать язык.
– Я на тебя рассчитываю, – сказал Кулешов.
Уходя, он забрал с собой флягу с коньяком. Анатолий Степанович медленно осушил свою стопку, думая о том, что подчеркнутое, почти маниакальное стремление Сергея Аркадьевича держаться на максимальном удалении от серого быдла представляет собой не что иное, как разновидность попытки убежать от самого себя. Гены пальцем не раздавишь, и урожденный жлоб останется жлобом до самой смерти, сколько денег ему ни дай и во что его, жлоба, ни наряди.
Придя к такому выводу, он прикурил от антикварной бензиновой зажигалки с нацистской эмблемой, вернулся к амбразуре и стал, попыхивая дымком, смотреть на затянутое даже не думающим рассеиваться, а, наоборот, постепенно густеющим туманом пространство полигона.
Глава 11
При взгляде сверху до краев заполненная неподвижно льнущим к земле туманом приречная луговина напоминала продолговатое озеро снятого молока, над поверхностью которого там и сям торчали островки кустарников, в неверном предутреннем свете кажущиеся почти черными, и привольно разбросанные по всему берегу приземистые, кряжистые дубы. Неровная черная лента почти сплошных зарослей ивняка в отдалении обозначала противоположный берег тихой равнинной речки. В отличие от этого, тот берег был пологий и топкий, о чем было нетрудно догадаться по жмущимся к корням кустарников, сейчас полностью скрытым туманом зарослям рогоза, который в средней полосе часто по ошибке называют камышом.
Уже светало, и молочное озеро мало-помалу начало мелеть. Туман постепенно оседал, сползая вниз, к реке, и кое-где уже можно было разглядеть выступившие из него мелкие детали пейзажа – торчащие над морем лугового разнотравья высокие стебли конского щавеля и репейника, слабые, еще не вставшие во весь рост побеги расползающихся по ничейной, брошенной земле кустарников и похожие в рассветных сумерках на каких-то древних рептилий, причудливо изогнутые коряги. У самого берега, над невысоким, по грудь взрослому человеку, обрывом из тумана выступал некий угловатый, прямоугольных очертаний предмет, своим видом способный привести случайного наблюдателя в некоторое замешательство. Предмет этот издалека не походил ни на что из того, что можно увидеть на речном бережку туманным осенним утром в начале второго десятилетия двадцать первого века. А того, на что он подозрительно смахивал, здесь и сейчас просто не могло быть; рассудок отказывался верить тому, что видели глаза, и как же тут не растеряться?
«Тигр» с бортовым номером триста двадцать шесть стоял на безопасном расстоянии от подмытого течением песчаного обрыва, грозя противоположному берегу поднятым кверху стволом сделанного из куска водопроводной трубы орудия. На срезе дульного тормоза неторопливо набухали и, отяжелев, беззвучно падали в укрытую туманом сырую траву капли конденсированной влаги. Капли чертили извилистые дорожки по пупырчатым от осевшего тумана жестяным бортам, придавая танку отдаленное сходство с его четвероногим полосатым тезкой. Чуть поодаль виднелась легкая одноместная палатка, рядом слабо дымились черные головешки маленького рыбацкого костерка, у которого коротал ночь любитель утреннего лова. От кострища тянуло горьким запахом гари, в тишине изредка плескала, улепетывая от вышедшей на охоту щуки, мелкая рыбешка, да порой с высоты доносился характерный звук, издаваемый крыльями пролетевшей над головой утки.
Свистнула леска, блесна с негромким плеском упала в туман, зажужжала катушка; леска натянулась струной, вода вскипела под яростными ударами рыбьего хвоста, и, подведя под добычу рыбацкий сачок, военный пенсионер Павел Трофимович Ерошкин с негромким возгласом удовлетворения вытащил на берег первый в это утро улов – небольшого, всего сантиметров на тридцать, щуренка. День начинался неплохо; по крайней мере, любимое лакомство всякого уважающего себя рыбака, наваристая уха, сегодня Павлу Трофимовичу была гарантирована – пока, с учетом скудости улова, плохонькая, чисто условная. Но жор только-только начался, и, если рыбацкий бог сегодня будет на стороне Павла Трофимовича, часам к восьми он обеспечит себя настоящей, истинно царской тройной ушицей.
Спровадив добычу в наполненное водой ведро, Ерошкин снова забросил блесну. Он выбирал леску, водя концом спиннинга из стороны в сторону, когда где-то неподалеку послышался громкий треск мотоциклетного выхлопа. Павел Трофимович даже глазом не повел. Как всякий рыбак, он любил уединение и не жаловал коллег-конкурентов, но при этом отдавал себе отчет в том, что река не является его частной собственностью. Берег общий, рыбы в воде пока, слава богу, хватает, да и злиться из-за того, что в любом случае не можешь изменить, значит попусту расходовать нервные клетки. Наука уже давно доказала, что они восстанавливаются, но происходит это медленно, так что нервы надлежит беречь, не растрачивая свое психическое здоровье по пустякам. Да и совесть надобно иметь: если Павлу Трофимовичу здесь хорошо, это не означает, что прочие любители побросать спиннинг должны страдать, жертвуя удовольствием ради его уединения…
Треск мотоциклетного двигателя приближался, становясь тише, когда двухколесная машина ныряла в ложбины, и снова усиливаясь, когда она из них выкарабкивалась. Стало слышно, как крякают на рытвинах пружины амортизаторов, и бренчат прикрепленные к багажнику снасти. Приблизившись вплотную, мотоцикл чихнул и заглох.
Павел Трофимович поморщился, но только слегка, едва заметно. Этого следовало ожидать: редкий прохожий, повстречавшись с его транспортным средством, не останавливался, чтобы поглазеть, а то и задать пару-тройку стандартных, в меру глупых вопросов. Это было неудобство, с которым приходилось мириться. И, будучи человеком справедливым, Павел Трофимович Ерошкин старался не забывать, что данное неудобство он создал себе сам, причем совершенно сознательно. Каждый, кто своими руками, в свое свободное время и без какой-либо выгоды для себя, исключительно для собственного удовольствия, мастерит что-то, чего не купишь в магазине или на рынке, поневоле становится объектом повышенного внимания, автоматически приобретая репутацию чудака, у которого не все дома. Тем более что его, с позволения сказать, поделка – это не собранный вручную из подобранного на свалке хлама трактор или ветряной двигатель, а точная, хотя и слегка уменьшенная модель «тигра». Как же тут не удивиться, не притормозить, не увериться в том, что глаза тебя не обманывают? Выехал человек порыбачить, едет себе спокойно на мотоцикле вдоль речного бережка, и вдруг – мать моя, мамочка! – «тигр»! Тут не захочешь – остановишься, если раньше не упадешь…
Вынув из воды пустую блесну, Павел Трофимович оглянулся и поверх травянистого края невысокого обрыва посмотрел на танк. Танк, разумеется, стоял на прежнем месте, угловатой темной глыбой выступая из тумана. Над восточным горизонтом уже показался малиновый краешек солнца, и на пятнистой, изборожденной потеками влаги башне лежал его теплый оранжевый отсвет. Рядом с танком обнаружился мотоцикл – старый, советских времен, «Иж Планета Спорт», ярко-желтый, с круглыми накладками из черной резины по бокам вместительного бензобака. Он стоял на подножке, свернув набок переднее колесо с рогатым рулем и скошенным назад плексигласовым ветровым щитком, а рядом, глазея на «тигр», топтался его хозяин – как и следовало ожидать, с разинутым от изумления ртом.
