Виктор Доценко - Зона для Сёмы–Поинта
Автор поясняет, что «машинкой» в колонии называется самодельный кипятильник, сделанный из двух половинок лезвия, кусочка дерева или эбонита между ними и двух кусков провода. Два конца провода подсоединяются к разным кускам лезвия, а другие концы вставляются в розетку. Эта конструкция сильно гудит, не очень долго работает, но вода вскипает очень быстро.
Меж тем Тимка–Бес продолжил свой инструктаж:
— Если кому‑то постираться нужно или погладить что‑то, то по куску мыла можно получить прямо сейчас, впрочем, как и утюг, лично у меня по списку!
— А когда сухой паек получим? — спросил совсем старенький мужичок, сильно похожий на бомжа.
— Что, отец, проголодался или у тебя по расписанию ужин? — усмехнулся завхоз.
— Да, кишка кишке фигу кажет: второй день как маковой росинки во рту не было, — не обижаясь на шутку, пояснил старик.
— А что, разве с тобой никто не поделился? — удивился завхоз: на этапе, как правило, таких стариков стараются подкармливать.
— Так он не с нами пришел: подсадили уже здесь, в городе, — пояснил кто‑то.
— Так ты, выходит, отец, из местных будешь?
— Почему буду? Я — есть! Но ты прав, сынок, из‑под Оренбурга мы, деревня Подгумново, — кивнул тот.
— И сколько годков тебе натикало?
— Так уже… — он собрал на лбу все морщины в кучу, пытаясь высчитать, сколько он прожил на этой земле, потом неуверенно ответил: — Семьдесят девятый мне, однако… кажется…
— Так он, видно, и Ленина видел! — усмехнулся молодой парень с оттопыренными ушами.
— Не видел — опоздал, — с огорчением вздохнул старик.
— Куда опоздал? — не понял тот.
— Так проездом его поезд останавливался в наших краях, он даже на митинге выступал с речью о продразверстке, да я, малец совсем еще, бежал изо всех сил на станцию, да опоздал на эту встречу …
Старик говорил столь уверенно и спокойно, словно рассказывал о том, как в детстве ходил в лес по грибы и по ягоды.
Во всяком случае, никто из присутствующих не возразил ему, и многие сидели раскрыв в удивлении свои рты:
«Это надо же, самого Ленина мог увидеть!»
Автор помнит время, когда люди с уважением относились к тем, кто стоял у истоков нашей Революции. Уже одно то, что кто‑то МОГ увидеть самого Ленина, уже казалось настоящей фантастикой и вызывало у многих некий трепет в груди! Как жалко, что сейчас, в новом веке, у молодежи исчез этот трепет, уважение к истории своей страны, уважение к заслуженным людям, которые, и в этом все были уверены, избавили нашу страну от рабства и нищеты, заставили другие страны уважать Советский Союз.
Да, машина советской пропаганды работала на полную мощность. Было твердое ощущение, что если Партия укажет на белое и заявит, что это черное, все примут этот постулат безоговорочно!
Автор хорошо помнит те далекие времена, помнит, как моя мама, довольно настрадавшаяся от сталинских времен, навзрыд рыдала, когда сообщили о смерти «Вождя всех времен и народов». Помнит, с каким трепетом простые люди произносили имя Великого Вождя. Даже для них, несчастных страдальцев от Советской власти, имена Ленина и Сталина казались священными.
В те времена в народе ходила твердая уверенность, что если бы Ленин был жив, то все жили бы на много счастливее и богаче.
Однако Автор уверен, что некоторые народные страдальцы специально запускали байки и легенды о «Великом Ленине».
Из уст в уста передавались такие крылатые фразы:
«Встань, Ильич, Россия голодает!»
«Проснись, Ильич, начни страной рулить!»
А сколько анекдотов было на тему Ильича?
Автор уверен, что если бы народ знал истинную правду о наших «Великих Вождях», то он бы давно устроил революцию и скинул бы зажравшихся руководителей с постов. Не уверен, что сразу стало бы все лучше в стране, но то, что мы быстрее бы возродились, уверен на все сто! Как и уверен в том, что семейство братских республик в то время наверняка бы не распалось!..
— На сколько окрестили‑то и за что? — машинально поинтересовался завхоз.
— Так я уже шостый раз по двести девятой падаю за колючку‑то… — снова вздохнул старик.
Автор напоминает, что по двести девятой статье могли посадить любого, кто не работал и не имел хотя бы временной прописки. Именно тогда и появилась аббревиатура БОМЖ — человек Без Определенного Места Жительства. Освободившийся попадал в некий замкнутый круг: прописки нет, а значит, не берут на работу, а прописку не дают потому, что человек не работает, а значит, снова тюрьма, как правило, на год.
Выходит на свободу, потыкается по инстанциям и снова — на год в тюрьму!..
— О, да ты рецидивист, батя! — ехидно бросил ушастый.
— Так мне на суде так и сказали, — на полном серьезе подтвердил старик.
— Ладно, отец, потерпи немного: скоро наешься… — заверил завхоз и вышел из секции…
Вновь прибывшие зэки разбрелись по жилому бараку. Нижних мест было действительно больше, чем новеньких, а потому никакой сутолоки в дележке не замечалось: каждый устраивался на то место, какое ему показалось удобнее.
Сема–Поинт с Семеоном заняли рядом стоящие две нижние шконки, расположенные у дальнего от входа окна.
Не успел Сема–Поинт расстелить постельные принадлежности, выданные завхозом, и распластаться на выбранной им шконке, чтобы отдохнуть от нудного сидения в «Черной Марусе», как дверь в жилом помещении широко распахнулась.
На пороге стоял завхоз, в его глазах была тревога. Он выразительно взглянул на Сему–Поинта, потом обвел глазами новеньких, показал рукой, как он ест, потом растопырил пальцы, дважды взмахнул ими и после этого мотнул головой в сторону выхода.
Сема–Поинт согласно кивнул головой.
Из короткой пантомимы, выразительно исполненной завхозом, Сема–Поинт понял следующее: после того, как он накормит новеньких, через десять минут он ждет его в своей каптерке…
Чисто интуитивно Сема–Поинт ощутил некую тревогу: что‑то явно случилось, но что? Завхоза карантинки, до прихода в эту колонию, он никогда не видел, общих знакомых вроде тоже не наблюдается… тогда почему у завхоза такое смятение в глазах? Словно кто‑то умер…
Глава 23
ДВА «ЗАКЛЯТЫХ» ПРИЯТЕЛЯ
Тот прыщавый, о ком говорили наши герои, действительно и был Пашка–Гнус.
С Пашкой–Гнусом Кемеровского Винта связывали очень давние отношения и тянулись они еще с самой малолетки, куда несовершеннолетний Павел залетел не по собственной глупости, а потому, что его туда отправила мачеха.
Мать непокорного Пашки–Гнуса умерла тогда, когда ему было только лишь четыре годика, и звали его в то время просто Павликом. Его отец, старший звеньевой прокатного стана, после смерти жены беспробудно запил с горя, и, видно, так бы и сгубила его водка, если бы ему на пути не встретилась черноокая хищница, приехавшая из далекой российской глубинки в промышленный сибирский город Кемерово.
После того захолустья, в котором она жила до восемнадцати лет, город Кемерово показался ей таким огромным, что она любыми путями решила закрепиться в нем и, во что бы то ни стало, обзавестись собственной жилплощадью.
Устроилась на завод разнорабочей, получила комнату в общежитии и откровенно завидовала тем, кто после работы возвращается к себе, в свой собственный дом. И эта зависть была столь сильной, что она так и стреляла своими черными глазами по сторонам, пытаясь найти такого свободного мужика, который обладал бы столь вожделенной жилплощадью и мог бы сделать ее совладелицей.
Так минуло около года в поисках, но она никак не могла встретить того единственного, который бы обладал такой площадью. Нужно отдать этой, не по годам хитрой, девице должное: несмотря на молодость и отсутствие житейского опыта, ей достало природного ума, чтобы в этих поисках не пойти по пути наименьшего сопротивления и не искать своего счастья только через постель.
Причем нужно заметить, что ее молодость и стройная фигурка, при не лишенной обаяния внешности, притягивали многих особей мужского пола, и они были бы не прочь покувыркаться с ней в постели, но она была столь категорично настроена, что постепенно о ней молодые люди стали говорить прямо в лицо:
«Строишь из себя незнамо кого! Подумаешь, цаца тут нашлась! Не буду на тебя время свое даром тратить: и без тебя баб на мой век хватит!»
На нее такие разговоры окружающих парней нисколько не действовали: Агафья терпеливо ждала своего часа, уверенная, что и на ее улице будет праздник, а тогда она еще сумеет показать себя! И недаром в народе говорят:
«Свято место пусто не бывает!»
