Лев Пучков - Бойцовская порода
— Прошу прощения! — спохватилась Алиса. — Смотрите следующие три бумаги — это вам совсем не нужно…
Пока барон знакомился с содержанием документов, наша дама внимательно следила за выражением его лица и мелкими глотками пила вино. Сейчас ваша очередь краснеть, господин де ла Торво! Краснеть, крякать смущенно, сучить ногами, прятать взгляд и все такое прочее. Потому что это ваш прямой предок — Себастьян де ла Торво, отец отца отца отца отца вашего отца, герой трех войн, родственник королей, обладатель целого сонма титулов и государственных должностей, по сути своей был… предателем родины. Вот три бумажки, дошедшие до нас через два с половиной столетия: договор о сотрудничестве с Коллегией иностранных дел — читай о шпионаже в пользу России — и два донесения военно-стратегического характера. Вредный злобный Остерман поймал-таки на чем-то вашего пра-пра-пра — все три бумажонки исполнены собственноручно Себастьяном де ла Торво. И несмотря на то что на донесениях стоит псевдоним: «Бриан», а настоящая подпись имеется лишь на договоре… существует ведь такая интересная наука — графология, что отнюдь не вчера появилась на свет божий…
— Минутку, — хозяин замка разложил запаянные в целлофан рукописи на столе, открыл вмонтированный в стену сейф и извлек из него увесистый ларец черного дерева. Покопавшись в ларце, барон с великой осторожностью вынул пожелтевший от времени листок, уложил его рядом с рукописями из архива и довольно долго сверял почерк.
— Я, конечно, не эксперт, но… — барон озабоченно подергал ус. — А где гарантии, что это не искусная подделка? Зачем рукописи запаяны в целлофан?
— Гарантий нет, — призналась Алиса. — На экспертизу их не носили. В целлофан я их упрятала для большей сохранности. Я рассказала вам, как попали ко мне эти бумаги. Могу только уверить вас, что я ничего не придумала и не добавила от себя, все происходило именно в такой последовательности: архивариус Лиховский — бывшая усадьба вице-канцлера — мой муж с собаками — лабиринт — ларец.
— Я верю вам, госпожа Мари, — задумчиво глядя на бумаги, вымолвил барон. — Вы, по моим наблюдениям, совершенно не приспособлены для вранья… Подумать только — каков каналья! Такое пятно на герб нашего рода…
— Ну почему же сразу — пятно? — дернула плечиком Алиса, испытывая одновременно досаду и восхищение: барон не пожелал доставить ей удовольствие — ногами не сучил, не краснел, губами не шлепал, — он принял удар с гордо поднятой головой, как настоящий рыцарь из Средневековья. — Ведь об этом, кроме нас двоих, никто не знает…
— А муж ваш — с собаками? — нашел в себе силы пошутить барон. — Или он всецело в вашей власти и вы можете ему довериться, как самой себе?
— Помимо русского он владеет только языком глухонемых, — хмыкнула Алиса. — А я не посвящала его в содержание документов — это его совершенно не интересует.
— Значит, никто в мире, кроме вас и меня, об этом не знает? — вкрадчиво уточнил барон, указав бокалом на бумаги.
— Никто, — бесхитростно подтвердила Алиса.
— Нотариально заверенные копии документов вы не делали?
— Ни нотариально, ни просто копии — не делала.
— То есть, если я правильно понял, кроме этих бумаг, в архиве Остермана нет других документов, исполненных собственноручно Себастьяном де ла Торво?
— Ни документов, ни каких-либо упоминаний, — кивнула Алиса. — Вице-канцлер в своем личном архиве ничего лишнего не держал — а этих трех документов было вполне достаточно, чтобы манипулировать вашим пра-пра…
— Сердце мое — я поражен до глубины души! Вы… вы просто восхитительны! — барон вдруг преклонил колено, схватил руку Алисы и запечатлел на ее ладошке долгий поцелуй.
«Началось! — тревожно напряглась Алиса, плотнее сдвигая коленки, отодвигаясь в глубь кресла и запуская свободную руку в объемные недра своей сумочки в поисках аэрозольного российского дезодоранта — если в глаза прыснуть, действует не хуже газового пистолета. — Вот оно — маньяк распускает крылья! Точнее — руки…»
— Вы просто представить себе не можете, как вы милы в своей наивной простоте, — барон ничего такого распускать и не думал — запечатлел поцелуй, встал с колена и пошел обратно к столу. — Я уже влюблен в вас, госпожа Мари, — я ваш раб…
— А вот это — не обязательно, — насупилась Алиса, насторожившись по поводу «наивной простоты». — Лучше — деньгами…
— Вы являетесь ко мне с этой страшной тайной, не сделав предварительно дубликаты, не уведомив кого-либо, совершенно не позаботившись о своей безопасности… — продолжал барон. — Вы, милое дитя, как будто свалились в этот мир из старинного романа… Вы что, думаете, все носители благородных фамилий по сути своей — рыцари? То есть честны, благородны, великодушны… Да?
— Я внимательно за вами наблюдала, — объяснила Алиса дрожащим голосом, тиская в сумке баллончик с дезодорантом. — Наблюдала и изучала вас, барон. Вы действительно рыцарь — я разбираюсь в людях. Иначе этого разговора не было бы…
— Ннн-да… Рыцарь я, рыцарь, — барон выдернул из старинного секретера три визитки и вручил их гостье. — Возьмите, сердце мое, — я очень надеюсь на продолжение наших отношений… Мой предок Себастьян, полагаю, не задумываясь заколол бы вас стилетом, а бумаги сжег в камине. Но предварительно, разумеется, всласть потешил бы свою похоть, терзая ваши прекрасные формы. А вот я… Вам повезло, госпожа Мари, — я рыцарь. И я очарован вами — я никогда в жизни не встречал такую чистую и светлую душу… Вы хотите продать мне эти бумаги?
— Видите ли» барон… я впервые в жизни занимаюсь таким делом, — Алиса смущенно потупила взгляд — ей отчего-то вдруг стало неудобно. — И я бы рада отдать вам эти бумаги просто так, но… понимаете, у меня сейчас очень тяжелые обстоятельства, долги, денежные затруднения, операция на сына… на глаз сына…
— Ну-ну, сердце мое, — смелее, — подбодрил барон. — Я вас совершенно не осуждаю — каждый человек может быть поставлен в обстоятельства, при которых бывает оправдано даже убийство собственных родителей. Смелее! Сколько вы хотите за эти бумаги?
— Полагаю… полагаю, это может стоить, допустим… — пятьдесят тысяч долларов, — определилась Алиса, твердо решив: если возмутится — буду снижать до двадцати! Меньше чем за двадцать не отдам… — Вы полагаете, что это много?
— Как вам будет угодно, принцесса, — с ходу согласился барон, вынимая из секретера чековую книжку. — Пятьдесят так пятьдесят. Да, если не секрет — что вы собираетесь делать с остальным архивом?
— Пока не знаю, — пожала плечами Алиса, еще не веря тому, что все получилось так легко. — Вы собираетесь выписать чек?
— А вы имеете предложить мне что-нибудь еще? — удивился барон.
— Мне нужны наличные! — выпалила Алиса. — Мне… мне так будет удобнее.
— В таком случае вам придется подождать, — барон тряхнул колокольчиком — спустя несколько секунд в дверях возник засадный бакенбардер Николя. — Потому что в этом замке наличными едва ли найдется двести франков. У вас, Николя, не будет случайно пятьдесят тысяч долларов наличными? До завтрашнего утра?
— Нет, мессир, не будет у меня, — торжественно сообщил бакендардер. — Мессир шутит. Мессир перечисляет мое содержание на мой личный счет. Мессир?
— В таком случае, пригласите ко мне Рене, — сказал барон, открывая чековую книжку. — Придется ему прогуляться в город.
Рене прибыл спустя минуту — вручив ему чек, барон коротко распорядился:
— Круглосуточное отделение «Лионского кредита». Езжайте осторожнее, друг мой, не торопясь, особенно на обратном пути: сумерки — весьма опасное время для водителя…
А сейчас разрешите пригласить вас на ужин, госпожа Мари, — предложил барон сразу после убытия секретаря. — Пока Рене ездит за деньгами, мы постараемся приятно провести время.
— А я не голодна, — стоически сообщила Алиса, вспомнив вдруг, что последним приемом пищи для нее сегодня было механическое поедание шоколадного пломбира в виду банка часиков этак семь назад. — Вы идите поешьте, а я пока прогуляюсь по замку, посмотрю достопримечательности — если не возражаете.
— Что значит — «идите поешьте»?! — Барон с минуту озадаченно хлопал ресницами, пытаясь переварить сказанное дамой. — Ах, да, все забываю, что вы не француженка… Сердце мое, вы — само очарование! Вы так естественны, так милы… и вы просто оскорбляете меня, госпожа моя, отказываясь разделить со мной трапезу! Вы, может быть, и не голодны, но я сегодня хорошо поработал и готов сейчас слопать быка! И я приглашаю вас не просто набить желудок, а насладиться искусством моего повара и продегустировать ряд прекрасных вин. Как вы и приказали — никакой свинины: будут форель и миноги, а также разнообразные паштеты и салаты, которые так искусно готовит мой повар Жан. Прошу вас, принцесса, — не разбивайте моего сердца, не разрывайте на части мой бедный желудок — ни один француз не будет ужинать, если его гостья отказалась разделить с ним трапезу!
