Лев Пучков - Собачья работа
– С Алисой.
– Не лезь, куда не просят, – отрезал Рудин. – Табу.
– Спросить нельзя, – обиделся Соловей. – Друг называется.
– Светлая. И чистая, – серьезно пояснил сидевший на заднем сиденье в окружении четвероногих Масло. – Раз табу – все ясно, запросто можно в дыню схлопотать за дурные вопросы. А мог бы и не интересоваться – смотри какой довольный. Как кобель после ударной вязки. Че тут непонятно…
– Лица берегите, фимозы, – посоветовал Рудин, опять же не разлепляя век. – С языками дружите. Этот маленький комочек плоти зачастую приносит неприятности всему могучему организму. Особенно двум большим кускам мяса, которые в обиходе именуются «жопа».
– Ясно, – констатировал Масло. – Очередной припадок словоблудия. Признак состоявшейся накануне наиударнейшей «вязки». Этакой огромадной «вязищи»… Все-все, уже молчу…
Вскрыв тайник и обнаружив подмену, Рудин сильно не удивился. Принадлежность «зубра» вычислять не понадобилось – он неоднократно видел его у Толхаева и сразу же связал с событиями прошлого воскресенья. Несколько насторожило другое: отсутствие рудинского «ИЖа» и тот факт, что Толхаеву удалось обнаружить тайник. Следил, что ли? Ну ладно, пусть следил… Но для чего ему «ИЖ»?
– Тут, хлопцы, дядя Гриша балуется, – Рудин счел нужным прояснить ситуацию соратникам, не вдаваясь в подробности, поскольку, обнаружив подмену, они от удивления разинули рты и принялись активно озираться по сторонам в поисках гипотетических врагов – сработал непреходящий армейский инстинкт. – Никаких врагов… Однако даже и не знаю, за каким чертом ему мой «ИЖ» занадобился, и вообще – как он нащупал наше местечко… Финтит чего-то…
– Это тоже его? – Ваня Соловей потащил из дальнего угла схрона целлофановый пакет, развернул и достал из него сотовый телефон, к которому скотчем была прикреплена записка.
Рудин взял листок, на котором ровными печатными буквами было выведено: «Возьми. До четырех утра не включай. От четырех до шести утра будь на приеме – позвоню и все расскажу. Григорий».
– Ниче не понял, – буркнул Соловей. – Он в последнее время часто бухает?
– А и не надо ничего понимать, – легкомысленно отозвался Рудин, пряча телефон в карман и поджигая записку. – Сказано – от четырех до шести, значит, так и будет. Тогда все и узнаем – зачем раньше времени мучиться в догадках?
– А ты его почерк знаешь? – неожиданно поинтересовался Масло.
– Приблизительно, – ответил Рудин. – Видел, как он пишет… А что?
– А вдруг это подстава? – осторожно предположил Масло. – Если кто-то другой записку накатал, карабин подсунул, «ИЖ» стырил…
– Стырил телефон у Григория, стырил «зубр» из его сейфа, самого Гришу шлепнул и теперь плетет против нас козни, – живо подхватил Рудин, издевательски погладив соратника по бритой голове. – Ты, наверно, детективов обчитался, боец. Ага? Нет, если ты мне, дураку, доходчиво объяснишь, за каким хером мы кому-то понадобились, чтобы против нас козни плести, я тут же затрепещу, проникнусь и убегу отсюда подальше к чертовой матери. Ну?
– Черт его знает, – после минутного размышления пожал плечами Масло. – Оно, конечно, – кому мы нужны… Только не нравится мне все это… – тут Масло быстро раскидал карабин, посмотрел ствол на просвет и многозначительно подмигнул Рудину:
– Кстати, карабин стреляный, смотри – ствол в копоти. Минимум два раза с него шмальнули… А?
– Пиши рапорт – уволим, – скучным голосом ответил Рудин, он прекрасно знал, когда этот самый карабин «стрелянный», при каких обстоятельствах. – Вот и возьми, почисти его – времени навалом до темноты. Дядя Гриша тебе спасибо скажет…
Соратники разобрали оружие и принялись готовиться к предстоящей ночной работе. Рудин взял резервный «ИЖ» – необходимо было подготовить его к ратному труду, пристрелять, пока светло, выверить оптику. Легкое чувство досады на секунду возобладало над благодушием – угораздило же Толхаева взять именно его «ИЖ»! Как любой воин, Рудин не любил, когда пользовались его оружием, – побывав в посторонних руках, оно становилось ЧУЖИМ. В мирное время это не так важно, а на войне… на войне от таких мелочей иногда зависит твоя жизнь.
– В маразм впал – так определил Рудин поведение шефа после недолгих размышлений. – Состояние благостной эйфории, вызванное встречей с Алисой, довлело над всеми остальными мелочными проявлениями эмоционального плана. – Вот толкну твой карабин налево, тогда попрыгаешь. Одна инкрустация чего стоит…
Неспешно приводя в порядок амуницию, Рудин отвлеченно рассуждал о разных мелочах, иногда озаряясь широкой улыбкой при воспоминании о событиях в Алисиной квартире. «Алиса… Ах, Алиса – что в тебе такого?»
– «Ах, Алиса, как бы нам встретиться, как поболтать обо всем…» – расчувствовавшись, замурлыкал Серега – выпал из обстановки.
Соратники многозначительно переглянулись и синхронно крякнули – случайно получилось, не умышленно. Рудин отреагировал на кряк – заткнулся, но продолжал рассеянно улыбаться, иногда трогая кончик носа вымазанными в ружейной смазке пальцами.
В том, что Толхаев замочил двух уголовников, Рудин, дитя войны, никакого криминала не видел. Григорий просто так ничего не делает – если уж он пошел на «острую» акцию, значит, эти двое угрожали его жизни. Стало понятно, почему так рассеян и мрачен Толхаев был в прошлое воскресенье, когда Ингрид «опознала» уголовников. Григорий просто не хотел, чтобы эти бандиты попали в руки Саранова и Улюма и начали колоться. Все становилось на свои места…
– Все, хлопцы, пошли работать, – скомандовал Рудин, когда стемнело. – Все по номерам, как обычно, только… – Тут какое-то смутное беспокойство исподволь, все же проклюнулось в напоенной Эросом душе сурового воина. – Только давайте так – все рядом. Не разбредаться. Мало ли чего…
… В двадцать минут первого Григорий Васильевич достал из зарядного устройства аккумулятор, вставил его в ночной прибор, прибор уложил в небольшую сумку, туда же бросил плоскую фляжку с текилой и, открыв металлический шкаф, с минуту размышлял, поглаживая тускло блестевшую сталь лежавшего на нижней полке «АПСа»[10]. Этот вид вооружения был совершенно неуместен в охотничьем арсенале – даже самый отчаянный поклонник Артемиды не рискнул бы использовать его в деле умерщвления живности. Пистолет Толхаеву подарил лет пять назад отставной полковник ГРУ – в процессе вдумчивой пьянки, когда дело дошло до братания и закономерного «ты меня уважаешь?!». Григорий Васильевич частенько разбирал его, собирал, взвешивал в руке, целясь в различные предметы, и периодически снаряжал магазин патронами, чтобы пружина не утратила упругость.
– Надо поработать, братишка, – обратился Толхаев к пистолету и, снарядив магазин, спрятал оружие в сумку.
Ровно в 0.30 «Форд-Мустанг» Толхаева, подобно реактивному снаряду, выстрелил из бесшумно разъехавшихся ворот и, вспоров ночную тишь низким воем двигателя, унесся к восьмому шоссе.
– «Оторвешься»! «Хвост» за тобой будет», – презрительно процитировал Григорий Васильевич, даже не удосужившись посмотреть в зеркало заднего вида. – Какой, в задницу, «хвост» – на таком-то звере…
Проехав мимо хлебопекарни, Толхаев резко сбавил скорость и, остановившись на обочине, выскользнул из салона. Подойдя к акациям, Григорий Васильевич присел и некоторое время всматривался в ночную мглу. Метрах в пятидесяти, на окраине пустыря, виднелись точки габаритных огней.
Толхаев достал пистолет и крадучись двинулся вперед. Приблизившись к машине метров на десять, Григорий Васильевич остановился и прислушался – из салона доносилась приглушенная музыка, дверь со стороны водителя была открыта, на фоне тусклого света приборной панели маячила какая-то тень.
В несколько прыжков подскочив к распахнутой двери, Толхаев ткнул стволом в расплывчатый силуэт внутри машины и властно, с металлом в голосе, приказал:
– Руки на голову, девочка. Игры окончены… – И осекся. В роли силуэта выступала большая дорожная сумка, стоявшая торчком на водительском месте, – от толчка она медленно повалилась на бок и мягко обвалилась на соседнее сиденье.
– Сюрприз! – хрипловато прошептал женский голос сзади, в затылок Толхаева уперся толстый кусок металла.
– Пистолет, – определил Толхаев. – С глушителем. Нехорошо…
– Положи ствол на сиденье, – мягко предложил женский голос. – И – три шага назад. Только медленно. Считаю до трех, потом прострелю плечо, – глушитель тотчас же уперся в правое плечо Толхаева.
– С тебя станется, – с нервным смешком пробормотал Толхаев, кладя «АПС» на сиденье и осторожно отступая назад, – глушитель синхронно переместился вместе с ним и вновь уперся в затылок.
– Ты чего удумал, деятель? – укоризненно спросила Ли. – Или мы не обговорили условия встречи? Я что-то не припомню пункта насчет каких-то там шпионских вылазок и пистолета с твоей стороны.
