Сергей Самаров - Антишулер
Но еще труднее, труднее многократно быть одному здесь, в этом вагоне. Забинтованному, лежачему — знать, что ни на кого не можешь положиться, и ждать трудной ситуации, из которой самостоятельно выкрутиться не сможешь.
Трудно…
* * *После непродолжительных «упражнений» с картами я моментально уснул. Обыкновенное сидение и быстрые движения пальцами сильно меня утомили, заболела голова. Я знаю, что работа пальцев напрямую связана с мозгом. Больным после инсульта рекомендуют больше работать пальцами, чтобы восстановить кровообращение мозга. И пальцами рук, и пальцами ног. Даже специальная гимнастика существует. Я устал и потому уснул быстро. И даже во сне я долго куда-то падал и падал и не мог никак приземлиться. Мало того, я и внутри себя ощущал пустоту. Пропасть. Словно я вовнутрь, в себя падал. И вместе с тем это был не кошмарный сон, который обычно прерывается животным страхом. Спал я достаточно глубоко. И не слышал даже, как врачи совершали обход больных. Не слышал, как прошла смена дежурного персонала и Старушка, как и положено, отправилась отсыпаться после ночного дежурства.
Проснулся я от удушливого сигаретного дыма. Известное дело, солдатам хорошие сигареты покупать не на что. Курят, что подешевле и поубойнее. В дальнем тамбуре в дыму можно как в сметане плескаться, и не утонуть. Очередной курильщик опять прошел оттуда в вагон и неплотно прикрыл за собой дверь. Теперь она распахнулась, билась о мусорный ящик в унисон стуку вагонных колес, а дым полз в сам вагон. Кто-то, лежащий через несколько купе, уже начал болезненно кашлять. У меня хоть легкие и не задеты ни одной из многочисленных пуль, зато основательно продырявлены бронхи. Тяжело от дыма дышать. Хочется кашлять, но я сдерживаю себя, потому что кашель отдается болью в каждом участке тела. Да и вообще подобная вонь некурящему тяжела. Кто не курит, тот поймет меня. И если я еще привык к дыму дорогих сигарет в казино, то к убойным солдатским никак приноровиться не могу. Особенно тяжело это переносить в нынешнем моем состоянии.
— Эй, на нижней палубе… Дверь закройте… — хрипло крикнул я тем, кто лежит к двери поближе.
Крикнул, заранее зная, что кричать бесполезно. Никто не пожелал тратить энергию на такие пустяки. Они все курящие и дым переносят, как кислородную маску. Может, даже сами дверь и открывают, чтобы не выходить в тамбур и «курить», не тратя свои сигареты.
Я вздохнул обреченно и тут же закашлялся. Даже глаза от злого бессилия закрыл. Потом слышу, каблучки стучат. Голову приподнял — Старушка мимо меня пробежала. Спешит дверь закрыть. Что она в вагоне делает? Ей же сутки в служебном купе отсыпаться положено…
Возвращается. Туфли надела на каблуке, чтобы выше ростом стать. До этого всегда в мягких тапочках бегала. Смотрю — она или не она? — спросонья и не сразу разобрал. Ни разу до этого не видел ее накрашенной. Вообще ее облик с косметикой никак в голове не сочетался. Это — как карты и настольный теннис. И в то, и в другое на столе играют, но по-разному.
Старушка остановилась, наклонилась надо мной и поправила подушку.
— Не спится? — спросил я и снова кашлянул. Прикрыл рот рукой, чтобы слюна на нее не летела. Противный кашель, когда бронхи продырявлены. Это даже хуже бронхита, которым я когда-то болел.
Она странно посмотрела на меня, замялась, а потом вдруг выдала быстро-быстро:
— А ты не такой, как все. Глаза у тебя другие… — не ответив на мой вопрос, сказала она, сама смутилась от сказанного и заспешила дальше по проходу. Мне показалось, что эта фраза давно у нее в голове сидела. Потому и вырвалась. Так бывает. Повторяешь и повторяешь что-то, не задумываясь уже о смысле. А потом это выскакивает, хотя раньше даже мыслей о том, чтобы произнести это вслух, не было.
Я улыбнулся ей вслед.
Смешно. И она смешная, и ситуация смешная…
Да, я не такой, как все. Это я знаю. Я старше солдат срочников, имею незаконченное высшее образование и интеллект, который отличает меня от солдат-контрактников.
Сказывается воспитание и детская еще страсть к чтению, привитая мамой. Чтение и дает интеллект. Именно. Кроме того, в армию я пошел не из желания убивать и вовсе не из желания заработать. Это тоже важное отличие. И гражданская профессия моя требовала умения понимать людей. Иначе я не смог бы стать игроком. И сейчас — не теша себя излишне высоким самомнением — отлично понимаю, с чего вдруг Старушка вместо нормального сна просидела перед зеркалом, наверное, не меньше часа, чтобы красоту на веснушчатое лицо навести.
Честно скажу, женским вниманием я никогда обижен не был, хотя сам не слишком этим вниманием интересовался. Я отдавал себе отчет, что придет время, и я заведу семью, стану обывателем. Как сосед-одногодок и товарищ по детским играм, живущий в моем же подъезде, только двумя этажами ниже. Он уже парочку детей завел. Его толстая жена постоянно гуляет с сыновьями во дворе, беспрестанно вытирая одним и тем же платком то себе, то им сопли. А отец беспрестанно «пашет» на нескольких работах. Как-то разговаривал с ним на эту тему. Жаловался парень, что на заводе зарплату всегда задерживают. А он еще плотником в детском саду работает и ночным грузчиком в молочном магазине. Только этим и кормятся. И все заботы его к одному сводятся — что и на что поесть. Интересовался у меня, нет ли в казино для него приработка.
Это и есть семейная жизнь. А мне так неинтересно.
На других посмотрю, практически то же самое. Их я тоже пытался понять. Прикинул как-то, что большинство из моих знакомых переженились или вышли замуж только потому, что так издревле по законам общества положено. Просто положено человеку в семье жить. Даже без необходимости, даже без того, что мужа и жену друг к другу тянет. Не куда-то на сторону, не к друзьям или подругам, а друг к другу. Последние, насколько я понимаю, — редкость. А причислять себя к остальным не хочу.
Это скукота…
А если скукота, то — зачем?..
Я жениться буду только тогда, когда почувствую в этом потребность. Но цели такой себе не ставлю. Не веду себя, как хронический монах-онанист, но и не бросаюсь сломя голову за каждой юбкой. Более того, я даже не стараюсь, чтобы эти юбки на меня бросались. Хотя бывает, что и бросаются, надоедают. А это неприятно.
Девчонки у меня были хорошенькие. И много их было. С любой по городу пройти не стыдно. Только не тянуло меня связать себя узами… И слава богу. Хорош был бы я сейчас, сам спрятавшись, а жену оставив где-то. Через жену меня «достать» было бы проще всего.
Опять мысли о том, что меня могут «достать». О чем только ни подумаешь, все возвращается «на круги своя». И никуда от этого не деться. О чем бы ни подумал, в итоге приходишь к одному выводу. Интересно, и долго это будет продолжаться? Смогу ли я когда-нибудь вернуться к нормальной жизни? Не где-нибудь, а в родном городе?
Я снова начал злиться, начал строить то ли планы, то ли «воздушные замки» — как иначе назвать мысли о мести со стороны прикованного к постели раненого. Но если хладнокровно разобраться — имею ли я право сам — прокурор, судья и исполнитель приговора в одном лице — выходить на «тропу войны», когда после телефонного разговора мои противники вроде бы «зарыли томагавки»? Не будет ли это с моей стороны подлостью?
Нет, — ответил я себе абсолютно уверенно. Не первый день, а точнее — не первую ночь я соприкасаюсь с людьми и знаю, что они могут в любой момент нанести удар в спину. Удар в спину в этом мире считается особой доблестью и военной хитростью. Я для них — постоянная головная боль. И естественно, что им хочется от этой боли избавиться.
Знать бы только конкретно, чем я помешал? Что такое страшное узнал? Если речь шла о выборах и о чем-то с ними связанном, то после декабря, когда выборы пройдут, меня могут оставить в покое. Тогда уже любая информация перестанет быть актуальной, а противники могут сделаться закадычными приятелями и единомышленниками. А может и не устареть, но все равно оказаться бесполезной. То есть она уже не сможет повлиять на результат. Я, естественно, от такого расслаблюсь. Но все же останусь свидетелем неблаговидных планов или поступков. Этого люди тоже не прощают. А если они считают себя вправе карать без суда и следствия только по своему усмотрению или прихоти, то и карают, не сомневаясь в своей правоте, как могу, скажем, сомневаться я. В этом наше отличие. И опять я не могу с уверенностью сказать, что буду после выборов в безопасности, потому что вообще не знаю, за что меня преследуют.
А если дело и не в выборах вовсе? Я же понятия не имею, в чем состоит моя беда, откуда она взялась и во что может вырасти. И это самое слабое место во всей истории.
И знать бы, кто виновник этой травли?
Баринов, конечно, знает. Но что можно вытрясти с Баринова, кроме очередного ведра трусливого пота? Хотя Вячеслав Анатольевич настолько труслив, что, наверное, можно что-то и выудить из его жирной памяти. Только надо было бы делать это сразу. Там же, в момент расставания. Как же я не догадался! И все бы он выложил, все бы рассказал, всех бы назвал. Настолько труслив… Только в этом случае он не смог бы стать связным, через которого я «сбросил» дезинформацию. И тогда охота не прекратилась бы. Не было бы у меня возможности так спокойно сдать квартиру и уехать. Спрятаться туда, где меня и искать-то не могли, если искали.
