Александр Тамоников - Больная родина
— Еще бы сами и закопали за собой, — размечтался Петр, утомившийся за ночь.
Гаевский злобно хохотнул.
— Было бы неплохо. Но боюсь даже представить такое.
— Пожалуйста, не надо. — Участковый рухнул на колени.
— Вы что задумали, изуверы? — прохрипел градоначальник. — Вам это просто так с рук не сойдет!
— Серега, Костя, вы что? — взмолился Коряка. — Ну, попугали, и хватит. Вы же это не всерьез, нет? Мы же старые друзья, столько с вами в детстве…
— Пуд соли съели. — Сергей скривился. — Не жалоби, Коряка, умри достойно. Ну что, будем рыть? Или прямо так вас кончить? — Он решительно повел стволом автомата.
Пленники засуетились, стали разбирать лопаты. Они поняли, что угрозы не работают, умоляли не убивать, обещали златые горы, клялись исправиться, искупить свою вину. Слушать это было противно, смотреть на них — тошно. Эти люди заслужили смерть на сто процентов. Сергей не сомневался в том, что рука у него не дрогнет, когда он будет давить на спусковой крючок.
— Резче роем! — скомандовал Гаевский. — Вы что как неживые, бойцы? Берем больше, кидаем дальше! Петренко, ты что халтуришь? До обеда рыть собрался? А если в ухо? — Костя угрожающе занес приклад, и градоначальник начал энергичнее работать лопатой.
От вида этой публики Гайдука уже тошнило. Он с удовольствием разрядил бы в них магазин, но не хотел загрязнять природу. Сергей вынул сигарету, прикурил.
— Мне тоже дай, — проворчал Гаевский, перехватывая автомат под мышку.
— Ты же не куришь, — удивился Гайдук.
— Закуришь тут с вами!..
Вроде отвлеклись-то они всего на пару секунд, а участковый Бабула решил воспользоваться шансом. Рванул как спринтер с низкого старта! И откуда силы взялись? Он оттолкнул замешкавшегося военкома и метнулся кенгуриными прыжками в кустарник. Но с единственным шансом у него не сложилось. Офицеры одновременно вскинули автоматы и выстрелили одиночными, чтобы не устраивать фейерверк. Участковый уже влетал в кустарник, вдруг встал, как будто в стенку вонзился, пошатался и рухнул ничком с двумя отверстиями — в спине и в затылке.
Друзья переглянулись.
Гаевский пожал плечами и заявил:
— Классический вариант — убит при попытке к бегству.
Залился удушливыми слезами военком, закрыл лицо руками. Завыл, как волк на луну, Коряка. Пошатнулся Петренко, побагровело его изувеченное лицо. Он схватился за сердце, тяжело задышал. Вдруг глаза его закатились, грузное тело обмякло и повалилось в недорытую могилу. Он лежал на спине, трясся как заводная игрушка, пускал пену и вдруг застыл.
Сергей поморщился, сделал знак Гаевскому — мол, держи этих гавриков на мушке, подошел к застывшему телу, опустился рядом. Пульса не было, веки не дрожали.
— Отмучился? — как-то смущенно поинтересовался Гаевский.
— Вроде того, — согласился Сергей. — Сердечный приступ или что-то в этом роде.
— Фашисты! — вдруг заверещал обезумевший от страха Гладышев. — Каратели! Подонки! Что вы делаете с людьми?!
— Ах ты чмо убогое! — Петр не выдержал, подбежал к военкому, вырвал из его рук лопату и от всей души ударил по голове. — Это мы-то фашисты?! Да чья бы корова мычала!
Глаза военкома сбились в кучку, физиономия позеленела, он рухнул как подкошенный. Но Петр не успокоился. Он колотил его плашмя по лицу до тех пор, пока Сергей не отобрал лопату.
— Петр, успокойся, иди в машину. Уйди, я кому сказал?!
Гаевский сел на корточки и проверил пострадавшего на живучесть. С этим у Гладышева все было в норме — избитый в хлам, он еще дышал, стонал, царапал ногтями землю.
— Жить будет. — Гаевский пожал плечами, поднял голову. — А смысл? Растение по-любому.
— Ладно, пусть живет, — смилостивился Сергей. — Подонок тот еще, но явной крови на нем вроде не было. И на пенсию, опять же, пора. А вот к тебе, приятель, это не относится. — Он резко повернулся к Коряке, вскинул ствол. — И не надейся, рой!
— Сережа, пожалуйста!.. — Коряка задрожал. — Я больше не буду, прости, Сережа.
— Детский сад с барабаном, — с ухмылкой проговорил Гаевский. — Может, в угол его?
— Ты за что убил Анну Владимировну Ткаченко? — мрачно спросил Сергей. — Что тебе сделала пожилая, ни в чем не повинная женщина?
— Это не я! — завизжал Коряка. — Сережа, истинный крест, не я! Это Фюрер, это он задушил, я даже не прикасался к ней! Сережа, поверь, я тут ни при чем!
— Тьфу на него. — Гаевский сплюнул. — Он там главным был. Не стал бы Фюрер проявлять инициативу.
— Да ясно все. — Сергей вздохнул. — Рой, урод!
Коряка глотал слезы, копал себе могилу, умолял не убивать. Он не такой, его заставили, он всегда был хорошим мальчиком, пока не попал под дурное влияние.
— Хватит, — сказал Сергей. — Будем считать, что вырыл.
— Не убивайте, — прошептал Коряка. — Христом-богом молю.
— Есть два варианта, Остап. Либо мы тебя стреляем, либо ты сам. Результат один — исполнение разное. Дело вкуса.
Сергей извлек из кармана «ПМ», в обойме которого оставался последний патрон, снял оружие с предохранителя и, поколебавшись, протянул Коряке. Тот сглотнул, уставился на пистолет слезящимися глазами.
— Сам застрелишься — избавишь нас от работы. Все-таки неприятно, другом был. Но без дураков, Коряка. Не туда направишь ствол — сразу пуля в лоб.
Это было не самое жизнерадостное зрелище. Коряка осторожно, словно гранату с выдернутой чекой, взял пистолет, приставил к виску. Он тужился, то бледнел, то краснел, трясся палец на спусковом крючке.
— Давай, Коряка, мы ждем, — поторопил Сергей. — Имеешь уникальный шанс сделать в жизни хоть что-то доброе. Мы оценим.
Коряка заорал как припадочный, отбросил руку, чтобы выстрелить в Сергея. Но Гаевский не дремал. Опытный спецназовец отлично знал, в чем сила и значение доли секунды. Пуля вошла в висок и вылетела вместе с содержимым дурной головы.
Сергей даже глазом не повел, знал, что Гаевский не подведет. Он равнодушно смотрел, как валится наземь мертвое тело, вздрагивает, затихает. Вот и подошло к концу утро чиновничьей казни.
Десятки и сотни верст вытягивались в бесконечную извилистую ленту. «Нива» не подводила, прилежно мотала дорогу на кардан. Гаевский воспаленными глазами всматривался в лобовое стекло. Сергей сидел рядом, держал автомат на коленях, временами оборачивался.
Шестеро пассажиров мерно покачивались в такт движению. Маленькая Лиза либо дремала, либо хныкала. Даша что-то бормотала, успокаивала ее. Измученный Петр обнимал жену, тупо созерцал пространство перед собой. Люди, сидящие напротив, тоже не отличались общительностью. Диана смотрела на Сергея и вяло улыбалась. Клавдия Павловна держала ее за руку. Глаза ее были закрыты, но она не спала. По лицу пожилой женщины бродили тени. Ярослав Григорьевич практически не просыпался. Иногда он начинал заваливаться, тогда соседки его подхватывали.
Гаевский сменил номерные знаки, хотя сомневался, что в повсеместном бардаке предыдущие что-то значили. За окном мелькали поля и леса Украины, небольшие городки и деревеньки. Транспорта было много, попадались военные колонны. Навстречу прошел открытый грузовик. В кузове покачивались перебинтованные парни в грязной военной форме — все молодые, безусые. Словно неживые, безвольные, с отрешенными взглядами.
— А что, нормально провели выходные, — сам с собой пообщался Гаевский и яростно заморгал, чтобы не заснуть.
Предложение Сергея сменить его за рулем опять встретило резкий отказ.
Машину неоднократно останавливали, но не дорожная инспекция — военные.
— Сотник Харчевник! — Гаевский выстреливал удостоверением. — Приказ комбата Бородько — везу семью его товарища в освобожденный Краматорск. Дело особой важности, вы не имеете права нас задерживать.
Никто и не пытался их задерживать. Проверять документы у гражданских военных было в лом, как и у коллеги из национальной гвардии, под бойца которой косил Сергей.
— Ты уже достал со своим Харчевником, — проворчал Гайдук после очередной проверки. — Не мог выдумать фамилию получше?
— Ничего я не выдумывал, — обиделся Гаевский. — Сам его убил, вот этими руками придушил фашистскую гадину. Он семью беженцев расстрелял, да еще и поживился у них деньгами. Физиономия оказалась точь-в-точь как у меня. Мне аж не по себе стало.
Ближе к вечеру напряжение усилилось. Днепропетровщина осталась позади. Приближалась линия фронта. Далеко на востоке уже различалась канонада.
Гаевский свернул на проселочную дорогу, въехал в лес, где беглецы и провели последующие несколько часов. Люди в изнеможении растянулись на траве и уснули, как говорится, без задних ног. Какое удовольствие спать без качки! Константин извлек из-под сиденья карту мелкого масштаба, испещренную пометками, ползал по ней, что-то бормотал, высчитывал, потом кому-то звонил.
